Элену многие не любили за ее манеру говорить в лицо вещи, которые в обществе предпочитали перетирать за спиной. Но я ценила эту ее черту. Задав мне в лоб вопросы, которые я и сама уже себе не один раз задала, она бросила мне спасательный круг: плыви или тони.

Я выдохнула, и начала сначала, но уже спокойно.

– Мам, пап, я не чокнулась, правда.

На лицах родителей явственно читалось сомнение, но они, по крайней мере, молчали, и я продолжила.

– Мне все так же плохо, и я, увы, не получила никаких знамений. Но я готова – знаю, что поздно, знаю, что должна была раньше – быть сильной и заботиться о ребенке. Я хочу провести время с Маризой – только с ней – хочу вернуть ее доверие. Но этот город… Он пахнет Лукасом, я вижу его за каждым углом, на каждом перекрестке, слышу голос в отражении шагов, он везде! Я не смогу встать на ноги здесь. А значит, надо уехать. Мы всегда любили рассказы Локи о том, как он путешествовал в молодости. Мне пришла в голову мысль повторить его путь, побывать во всех тех местах, про которые мы столько раз слышали от него. Его картины принадлежат нашей дочери, но у меня есть страховка за магазин. Я все равно не смогу потратить эти деньги ни на что другое. По Штатам поедем на машине, останавливаться будем в гостиницах, или снимать дом – нормальное жилье, настоящие кровати – честное слово! Рику и Рэн зовут меня еще с прошлого года на фестиваль в Каннах, там у них опять какой-то фильм, из тех, что они продюсировали, так что в Европе мы будем не одни, а под присмотром, если уж вам так спокойней. Насчет учебы не волнуйтесь, я возьму примерную программу у мисс Лерой, мы с Маризой нагоним все самостоятельно. А что потом – я не знаю, не давите на меня. Мне нужно подумать и решить, как быть дальше. Обещаю, с сентября ребенок пойдет в школу как обычно, но это единственное, что я могу вам обещать.

Я выдохлась и умолкла.

Мы помолчали.

– Может, не стоит спешить продавать дом? Кто знает, что ты надумаешь. – теперь в маминых глазах светилось сочувствие. Но я знала, что если уступлю хоть немного, то просто рухну и второй раз не поднимусь.

– Нет. Не могу. Не могу там жить, это место не существует без Локи. Я уже говорила с Марией, она считает, что сможет продать быстро и за неплохую цену. Я попросила, чтобы она нашла хорошую семью. Это хороший дом, мы были там счастливы – еле слышно закончила я и закусила губу. О Ник, ты соврал мне, я никогда больше не смогу смеяться.

– Но, если немного подождать, хотя бы до школьных каникул, сделать все без спешки и не впопыхах… – Элена начала приводить разумные и невыносимые доводы, но резкий голос ее перебил.

– Я согласен.

Папа, который все это время не поднимал головы, сейчас смотрел мне в глаза, и понимал – я видела это, понимал, что творится в моей голове. Как бы сильно я ни любила и ни восхищалась своей матерью, но он всегда был мне ближе, я была его любимой дочкой и знала это. Порой беззастенчиво пользовалась, порой страдала при мысли о том, что разочаровываю его, не оправдываю ожидания. Иногда мы спорили и ругались как смертельные враги, обижая и обвиняя друг друга, а потом не спали ночами, страдая от того, что наговорили. Я не представляю, что стоил моему отцу этот последний год, когда он мог только бессильно наблюдать, не в силах ничего изменить, как я закапываю себя заживо. Он готов был на все, лишь бы я снова была счастлива, даже если ему для этого пришлось бы оторвать при этом кусок сердца.

И, возможно, ему и пришлось.

Сейчас он меня отпускал, снимая своим одобрением огромный камень вины с моей души. Я вдруг заплакала, беззвучно, недолго, но этого хватило моим родителям, чтобы оказаться рядом, обнять, разрешить короткое мгновение побыть снова маленькой, защищенной, ребенком.

Никому не удалось еще вернуться в детство, но порой детство само находит тебя и позволяет испить глоток из волшебной реки чистой искренней надежды, веры и любви. И в момент, когда ты на мгновение высовываешь голову из бездонного колодца отчаяния, строгим, но добрым голосом мудрого сказочника напоминает тебе, что ты еще не сдох, и поэтому должен карабкаться, ползти, лететь, но не сдаваться, не сметь сдаваться.

И ты почему-то его слушаешься.

Слишком много в мире людей, которым никто не помог пробудиться. [22]

В Каннах яблоку было негде упасть.

Не привыкшие к толпам, мы с Маризой держались за руки, чтобы не выпустить друг друга из виду. Рику настойчиво предлагал нас встретить в аэропорту Ниццы на машине, но я, в стихийном порыве продлить хоть на несколько часов наше трехмесячное уединение, упрямо отказалась.

«Мы доберемся сами, ждите в отеле»

И вот, спустя полтора часа автобус под номером 200 высадил нас на железнодорожном вокзале Gare de Cannes прямо посреди города, на пересечении Промнад де ла Пантиеро и ул. Луи Блан, в конечной точке нашего маршрута.

Французская Ривьера, город богов и знаменитостей.

Вдруг захотелось сбежать.

Развернуться против течения людского потока, нырнуть в стеклянные раздвижные двери вокзала, сесть на первый попавшийся поезд, потеряться еще ненадолго, на день, месяц, лето…

– Мам, мне больно.

Я вздрогнула и перестала стискивать ладонь дочери.

Нет.

Хватит прятаться.

Зеркальная витрина напротив была безжалостна: пыльные потемневшие волосы, утомленные красные лица, несвежие майки и потертые джинсы, ноги потеют в кроссовках, за плечами рюкзаки, в моей правой руке необъятный чемодан на колесиках, весь залепленный наклейками – ужасная пошлость, но так хотелось! – мы вписывались в порхающую праздничную обстановку так же, как белая балерина в Гарлем. Хотелось залезть в душ, подставить голову и ноющую спину под холодный освежающий поток, закрыть глаза и не шевелиться, не торопясь впитывать, как приятно бьют колючие струи воды по коже, смывая усталость и напряжение.

Я невесело улыбнулась своему отражению и перевела взгляд на Маризу:

– Как там сказать таксисту на французском, что нам нужно в отель Barriere Le Majestic?

Лежа поверх свежих отельных простыней – домашние почему-то никогда так не хрустят – я никак не могла уснуть. Кондиционер приятно охлаждал обнаженную кожу, воздух щекотал нос изысканной комбинацией ароматов, призванной создавать впечатление ненавязчивой роскоши. Но меня запах слегка раздражал. Я, играясь, разобрала его на составляющие: чувственный инжир, терпкий бергамот, удушливый жасмин и холодная фрезия тонко переплетались, будоража кровь непонятным волнением. Действительно дорогой букет.

И отель дорогой.

Слишком, неоправданно дорогой.

Мы не можем себе такой позволить.

Эта мысль вызвала очередной приступ головной боли.

«Признай, Ева, что тебе просто не хотелось сюда приезжать» – мой внутренний голос в последние годы подозрительно приобрел интонации Голда, что никак не улучшило моего настроения. Встав с кровати, я подошла к вызывающему панорамному окну, ведущему на террасу с бассейном. С ума сойти, я как в тех фильмах про золотую молодежь, могу поплавать голой в собственном бассейне! В отеле в Каннах!

Тьфу.

Мои братья свои в этом месте. Успешные продюсеры. Вертятся в киноиндустрии более двадцати лет, с тех пор как закончив школу, уехали из дома. Им положено тут быть: по работе, по статусу. По образу жизни. Но мы с Маризой…

Где же должны быть мы?

Я не злилась бы так, если бы знала ответ.

Обещав родным и самой себе, что к лету определюсь, в действительности в начале мая я все так же висела в воздухе, как и три месяца назад, когда мы, поспешно продав дом и закинув в старый скорп огромный полупустой чемодан, отправились куда глаза глядят, провожаемые лишь сдержанно-неодобрительными взглядами родителей и Ронни. Даже сейчас я не смогла сдержать улыбки при воспоминании об этом. При всей своей рассеянности я никогда не была подвержена безрассудным поступкам, но всегда буду рада, что рискнула совершить этот.