Понятно, интерес к новым творениям выдающегося мастера выплеснулся за пределы выставочного зала, и его шедевры разошлись в миллионах открыток по всей стране, по всему миру. Иван Иваныч с молодых лет хранил у себя две заветных открытки. Тогда он ещё и ведать не ведал, что когда-нибудь познакомится с великим маэстро. И уж, конечно, не предполагал, что художник до того проникнется его стихами, что вскоре попросит поэта позировать ему в своей напоённой светом студии в центре Москвы.
В могучем творческом порыве Илия Глазенапов создал три портрета маслом Иван Иваныча. На первой картине автор «Лыж в алмазах» изображён стоящим у книжного шкафа, в строгом тёмном костюме, при галстуке. Его лицо одухотворено, взгляд светлых глаз пророчески устремлён в даль, открытую лишь внутреннему взору. На втором полотне Иван Иваныч дан в динамике его исторического броска на лыжах из Сибири в столицу. Естественно, поэту пришлось позировать в своих знаменитых лыжах, сверкающих алмазами. Зато полотно получилось на славу! Зрители немного удивились: Иван Иваныч вновь в деловом костюме, в белой рубашке с галстуком… Но ведь так оно и было на самом деле: несмотря на лыжный переход, поэт не позволил себе расслабиться, ибо всегда выходил к людям при полной форме.
Правда жизни – она прежде всего! Это было девизом и самого Илии Глазенапова. Лишь работая над третьим полотном, живописец порекомендовал своему герою снять галстук и предстать на будущей картине в расстёгнутой на верхнюю пуговицу сорочке. «Вы же знаете, мой дорогой друг, теперь даже президенты проводят так называемые встречи без галстуков, чтобы создать доверительную атмосферу», – сказал художник поэту. Но Иван Иваныч был непреклонен. «И не уговаривайте, многоуважаемый Илия Сергеич. Президенты, они меняются, а мы с вами остаёмся. Да посудите сами: он… стал-быть… поначалу рубашку расстегнёт, а там и до ширинки недалеко. Нет и нет! Это – не наше. Мы – другой закваски!..» Пришлось Глазенапову вновь создавать образ писателя в его обычном служебном «прикиде». Впрочем, художник давно уже сам не тратил время на второстепенное – облачение и антураж, этим занимались его подмалёвщики-ученики. Маэстро же сосредоточивался на главном – прорисовке лица, выражении глаз, дабы дать характер. На этот раз Иван Иваныч был изображён на фоне природы – родных берёзок, сельской околицы, бескрайней лесотундры: он как бы посещал свою малую родину, вспоминая былое и задумываясь о будущих свершениях. Само собой разумеется, и на этой картине поэт предстал перед нами на своих разлапистых таёжных лыжах, украшенных драгоценными камнями. Они сверкали, как настоящие, и некоторые посетители изостудии даже пытались, исключительно на память о шедевре, отколупнуть эти блескучие алмазики. Но безуспешно! То был обман зрения, а точнее – высочайшее мастерство реалистической кисти.
Самое удивительное началось позже, по завершении триптиха «Былое и думы Иван Иваныча Бухвостова». Художник Глазенапов неожиданно наотрез отказался от гонорара и передал свои творения в дар поэту. Кое-кто из недоброжелателей, не скроем, распускал свои чёрные языки, дескать, это какая же должна быть предоплата, если «наш Илия» отказался от оплаты? Но злопыхатели ошибались: Глазенапов сотворил свои полотна совершенно бескорыстно, в знак благодарности к мастеру рифмы.
И Лувр, и Третьяковка неоднократно пытались приобрести хотя бы один из трёх портретов Иван Иваныча, однако тот не принял чеков со многими нулями и оставил работы в своей собственной коллекции. Уже давно он вдохновенно и азартно собирал её, тратя последние деньги на то, что было так близко его широкой, как тайга, душе. Кстати говоря, в собрании Иван Иваныча даже в ту пору насчитывались уже сотни полотен известных и малоизвестных живописцев, коих он таким образом неустанно поддерживал – морально и материально. Ныне его коллекция, которую поэт намерен безвозмездно передать государству, значительно увеличилась, и, по образному выражению одного из авторов «Общака», Иван Иваныч станет «меценатом Третьяковым нашего времени». Наверняка в будущем, уверены мы, люди станут часами пропадать в Бухвостовке – новой Третьяковке, которую создаёт Иван Иваныч, не жалея сил и средств.
Всемирно известный ваятель Автандил Цинандали с одного погляда распознал в Иван Иваныче героя своей новой скульптурной композиции, – так поразила художника гордая фигура поэта.
Автандил Архимедович, щедрый и добродушный толстяк, вечный тамада на дружеских застольях, слыл непревзойдённым маэстро – по габаритам собственным, а также своих произведений.
Цинандали прогремел на всю вселенную своим бронзовым монументом «Император Пётр Великий прорубает окно в Европу». Исходного материала понадобилось столько, что отечественная промышленность не справилась с объёмами сырья: пришлось сделать крупный заказ на импортную бронзу. Мало того что фигура Петра получилась устрашающих размеров, так царь, во весь рост стоящий на палубе корабля, ещё и вздымал над головой преогромнейший топор, который, говорят, в ясную погоду было видно даже из Копенгагена – разумеется, с помощью мощного бинокля. Когда памятник устанавливали в русле Невы, едва не пострадало всё судоходство, потому как началось небывалое, со времён пушкинского «Медного всадника», наводнение. Река под объёмистою тяжестью бронзового шедевра вышла из берегов и хлынула на Дворцовую набережную, норовя унести с собой сотни интуристов, дожидающихся своей очереди в Эрмитаж. Комитет по Чрезвычайным происшествиям Санкт-Петербурга был вынужден запросить срочную подмогу из ближайших регионов. Совместными усилиями сотен спасателей удалось справиться с разбуженной человеком стихией. В конце концов русло Невы расширили и углубили, и теперь монумент, видный невооружённым глазом за десятки километров в округе, сделался визитной карточкой знаменитого города, ежегодно привлекая сюда тысячи и тысячи зарубежных гостей.
Когда у Иван Иваныча в «Нашем сомормышнике» начал печататься с продолжениями его первый роман «Лыжня», Автандил Цинандали до того увлёкся многоплановым повествованием, что позвонил Стасу Мормышкину и попросил скинуть ему по электронной почте весь текст. Мормышкин, хоть и пёкся об интересах журнала, всегда норовящего поддерживать в читателе интригу в публикациях с продолжением, не мог не уважить всенародного любимца. Цинандали залпом проглотил роман и уже на следующий день пригласил Иван Иваныча позировать ему в своей гигантской по размерам студии, которая могла вместить, пожалуй, целую дивизию ракетных войск.
Поэт и прозаик, естественно, оделся как полагается, повязал галстук и захватил с собой заветные лыжи. Не мог он уже в Москве без лыж, особенно когда дело касалось искусства. Автандила Архимедовича ожидал сюрприз: Иван Иваныч преподнёс ему маленький подарок – свои ранние работы из пластилина. В детстве будущий писатель увлекался лепкой фигур животных и людей, мечтая стать скульптором. Цинандали, цокая языком, не без удовольствия разглядывал эти миниатюры и улыбался: в них угадывалась рука художника, который в будущем займётся лепкой потрясающих характеров и образов на страницах своих книг.
Автандил Архимедович замыслил создать гигантскую композицию «Лыжи в алмазах Ивана Бухвостова». Само собой, речь шла о бронзовой статуе нашего писателя, продвигающегося по лыжне навстречу своему великому будущему. Читая роман, Цинандали был поражён нравственным кредо его лирического героя, председателя колхоза Мирона Бурмистрова, который, в решающую минуту духовных и житейских потрясений во время провала перестройки, жизнеутверждающе говорит своей верной третьей жене и соратнице: «Любимая, мы с тобой ещё увидим лыжи в алмазах!» Скульптор, разумеется, без особого труда догадался, что прототипом председателя является сам автор, с его такой захватывающей воображение трудовой биографией. И потому он решил изваять фигуру Иван Иваныча в момент крайнего душевного и физического напряжения, без которого немыслим настоящий подвиг. Отлитый в бронзе памятник, высотой превосходящий небоскрёбы «Москва-Сити», предполагалось установить в пригороде столицы близ писательского посёлка Переделкино, где к тому времени в просторных коттеджах проживали и сам Автандил Цинандали, и Иван Иваныч, и его преданный друг Стас Мормышкин. Однако, к полной неожиданности для всех, установке монумента воспротивился соседний с Переделкиным аэропорт Внуково – на том основании, что самолёты, подлетая в ночное время к взлётно-посадочной полосе, могут задеть крыльями или же фюзеляжем гордо закинутые в небеса бронзовую голову писателя и десницу с лыжной палкой. Цинандали тут же обратился с тревожной телеграммой в Администрацию президента. Она была озаглавлена известной поэтической строкой: «Не трожьте музыку руками!» Цинандали горячо писал: «Не пойму! Что, в конце концов, происходит? У внуковских лётчиков ослабело зрение? Или они разучились маневрировать? Тогда мы вмонтируем в голову памятника опознавательные огни. Она будет как маяк. Чтобы лайнеры, не дай господь, не повредили мою скульптуру!» К разочарованию любителей искусства, тяжба с аэропортом подзатянулась. Но поклонники таланта Цинандали настойчиво писали о том, что народ имеет полное право воочию насладиться новым шедевром гениального ваятеля. Засыпали письмами протеста различные инстанции, добиваясь установки величавого монумента. «Нет, уж кто-кто, а Цинандали не отступит, – говорили они, – разум победит». И верили: открытие памятника не за горами, тем более что в Одинцовском районе никаких гор нет и в помине.
