Это было только начало.

Перед тем, как ложиться спать, вышла заминка. Ладимир хотел, как обычно, лечь на полу. Мне меньше всего надо было, чтобы он застудил свою ногу.

– Не лягу я на кресло! – упёрся Ладимир.

– Лад, у тебя нога ноет. Не надо тебе с больной ногой ложиться на пол!

– Лучше на полу, чем на этом кресле.

Спорить было трудно. Я не знаю, как Сваромир провёл в кресле несколько ночей. Он не жаловался (подозреваю, он никогда не жаловался), но из этого не следовало, что ему было удобно.

– Ладно, – сказала я. – На диване ляжешь?

– Чтобы ты спала на кресле? Вот ещё!

– Лад, диван раскладывается.

Ладимир сразу заинтересовался.

– А Геральт нам не помешает?

– Нет, с какой стати, – холодно сказала я. – Он же не храпит.

– Я имел в виду само его присутствие, – лучезарно улыбнулся Ладимир.

– Мне его присутствие не помешает точно, – отрезала я.

– Мне тоже. Я просто подумал, что… ну… в первый раз всё-таки.

– Лад, какой тебе секс, скажи на милость?! Ты на ногу ступить не можешь!

– Так нога здесь вообще ни при чём!

– Ты уймёшься?

– Я уже это слышал. Ладно, придётся пока обойтись, – с сожалением вздохнул он.

В конце концов, мы улеглись на диване под разными одеялами – я у стенки, Ладимир с краю.

– Лад, – тихо спросила я, – что произошло в поле?

– Тварь, – ответил он. – Див предупреждал меня о том, что за ведьмаком в портал могла просочиться какая-то дрянь, и оказался прав, как всегда. Ты не бойся, мы её прикончили.

– Где же она бродила столько времени…

– Она не успела много напакостить. Эти заразы ухитряются воспользоваться даже эхом портала.

Около одиннадцати мы задремали, но в полночь я подскочила, словно меня ударили.

Ладимир сидел на диване и смотрел в закуток.

– Что случилось? – испуганно спросила я.

Ладимир не успел ответить. С кушетки раздался хриплый стон. Моя ненависть к ведьмаку мигом испарилась, и я этого даже не заметила.

– У него снова лихорадка?! Ведь всё же хорошо было!

– Это я, наверное, виноват… Он, похоже, дымом надышался. Дым ядовитый, мне-то всё равно, а по нему дало…

– Лад, вовсе необязательно. Он ведь сильно хромал, особенно после того, как снова уходить начал. Только сегодня утром вроде ему получше было…

Я перелезла через подлокотник и нерешительно приблизилась к закутку.

– Как думаешь, – спросила я, – свет можно включить?

Ладимир завозился на диване.

– Боюсь, что можно…

Когда я щёлкнула выключателем, он уже стоял рядом со мной.

Да, свет включить было можно. Даже оба светильника. Геральт был без сознания и выглядел паршиво. Будто вернулся старик, которого я нашла на рассвете… Он дышал хрипло, тяжело и что-то бормотал.

Мне стало нехорошо.

– Что делать? – спросила я. – Об этом Див не говорил.

– Ничего, – сказал Ладимир. – У нас ничего не осталось. Мазь вот только была… а, он её уже использовал. Значит, точно ничего нет.

– Может, жаропонижающее?

– Если б знать ещё, как оно на него подействует.

– Не подумала…

Я выключила свет, и мы вернулись на диван, но не легли, а по безмолвному согласию сели.

Геральт метался по постели и стонал от боли, будто его бедро жгли калёным железом. И звал… звал ту, которая не придёт.

Я слушала, слушала и вспоминала ту ночь, когда просидела с ним до утра. Повторять её мне не хотелось.

Часа через полтора ведьмак притих, но не из-за того, что ему стало лучше. Он совсем обессилел, только сжимал и разжимал пальцы, и между хриплыми стонами, сжимавшими ему горло, слышалось знакомое: «Ви… ла…».

И я снова не выдержала.

Ощупью приблизившись к кушетке, я села на край и прикоснулась к его пальцам. Он мгновенно стиснул мою руку так, что я только чудом не вскрикнула.

Это была нескончаемая ночь. С каждым приступом боли ведьмак всё сильнее и сильнее сжимал мою руку. Мне казалось, что у меня трещат кости… и, похоже, они действительно трещали, потому что кисть пронзила такая острая боль, что я не выдержала и вскрикнула. Ладимир уже не мог мне помочь – ему самому было немногим лучше, чем ведьмаку, и он вряд ли меня слышал.

Боль была адская, а мужество мне никогда не было присуще. Оглядываясь назад, я до сих пор не понимаю, как ухитрилась пережить ту ночь. Мне медленно ломали руку, а я ничего не могла сделать и чувствовала примерно то же, что и Ладимир в испанском сапоге. Спасло меня то, что я потеряла сознание.

Впрочем, я до сих пор не уверена, был это обморок или я сама начала бредить. Больше это походило на странный сон. Лес, чёрные стволы неподвижных деревьев. Между ними свивается в кольца голубоватый туман, пронизанный лунным светом. Луна высоко, ослепительно сияющий серебряный диск в густо-чёрном, светящемся тёмно-синим светом небе. Высокий юноша – наверное, сам бог Луны, прекрасный, как Луна, и столь же пугающий. Красивое лицо, но волосы, брови и ресницы ослепительно белы. Белы даже глаза, и только в радужке, будто в лунном камне, вспыхивают ярко-голубые переливы…

Очнулась я на диване, и первое, что я увидела – широко раскрытые встревоженные глаза Ладимира. Минуту я пялилась на него в недоумении, потом попыталась сесть, оперлась о левую руку и едва не заорала. И сразу всё вспомнила.

– Как Геральт?

– Да что ему будет, дрыхнет, как младенец, – нетерпеливо отмахнулся Ладимир. – Руку покажи.

Я протянула ему левую руку и сама испугалась. Кисть начиная от запястья сильно распухла и была похожа на один сплошной синяк.

Ладимир очень осторожно её осмотрел.

– Пальцами пошевелить можешь?

Я попробовала и снова едва не вскрикнула.

– Понятно… Одеться сама сможешь? Надо ехать в травмпункт.

– А может, так как-нибудь пройдёт…

– Не пройдёт. Он, похоже, тебе кисть сломал.

Ладимир оделся, потом ему пришлось помогать мне, потому что я быстро выяснила, что одеваться при помощи только одной руки, мягко говоря, крайне неудобно, и мы помчались в Ступино.

Нам повезло, в четыре часа утра в травмпункте никого не было. Врач не пришёл от нашего появления в восторг, осмотрел мою кисть, сказал, что никакого перелома нет, посоветовал приложить лёд и пить успокоительное. Ладимир предложил ему приложить лёд к пятой точке и пообещал его успокоить без всяких таблеток. Врач погрозился вызвать охрану. Ладимир попросил меня выйти. Я подчинилась и села на стульчик возле кабинета, прислушиваясь к тому, что творится внутри. Вроде было тихо, по крайней мере, никто не кричал. Я удивилась, но быстро вспомнила о привычке Ладимира таскать с собой нож, а в этот раз мне показалось, что он даже пистолет с собой прихватил. Когда Ладимир меня позвал и я вошла в кабинет, врач был тише воды, ниже травы. Рентген показал трещины четвёртой и пятой пястных костей и перелом второй. Мою несчастную руку упаковали в лонгету, дали мне таблетку обезболивающего и отправили восвояси.

Мы ехали по предрассветной дороге, опутанной туманом. Ладимир ругался сквозь зубы – насколько я поняла, клял ведьмака на все корки.

– «Голова повязана, кровь на рукаве, След кровавый стелется по сырой траве», – задумчиво процитировала я.

Ладимир покосился на меня.

– Песня о Щорсе, – сообщила я. – Революционная. Мне её бабушка в детстве пела.

Ладимир расхохотался:

– Суровая у тебя бабушка!

– Да вроде не очень, – сказала я. – Но почему она мне пела песенку о красном командире, не знаю.

– Как рука?

– Болит… Неужели придётся целый месяц с этой штукой ходить? Я ведь даже причесаться не могу… как инвалид, честное слово. А подметать как? А одеваться? Даже в душ толком не сходишь…

– Об уборке не беспокойся, это я всё сделаю. И помыться помогу. Но вот причёсывать тебя не рискну.

– Не надо меня мыть! – вспыхнула я. – Сама как-нибудь.

Домой мы приехали в начале шестого. Геральт спокойно спал и выглядел лучше, чем ночью.

– Есть будем? – спросил Ладимир.

– Если хочешь, поешь, а я лучше прилягу. Чувствую себя так, будто мной ночью закусил вампир.