Кто знает это чувство? Некоторые из нас… Я — знаю. И страх, от того, что ты никогда уже не будешь прежним.
Чезаре молчал. Он помнил свою речь, произнесенную в тронном зале. Знал ли он, какими стрелами он бьет и куда?
— Потом он упал мёртвый к моим ногам… На шум прибежала охрана… проснулся мой телохранитель. Все в растерянности застыли… с убийцы сняли маску… кто-то стал говорить о том, что знал его… и знают, кто мог его послать… но мне было все равно, кто он и кто его послал. Какое это имело значение теперь? А дальше… — Карл смотрел куда-то в сторону. — Самое худшее. Я сделал шаг вперёд, хотел что-то сказать, но упал, поскользнувшись на луже растекшейся крови… В другой ситуации все бросились бы мне на помощь, но не теперь, о нет. Они стояли, опустив взгляд, чтобы не смотреть… сгорая от стыда. И разочарования. Я подвёл их! Я пообещал им величие и славу, но оказался слишком слаб, чтобы ее удержать. Я был напуган и беспомощен и ничего не мог им дать… в этот момент я не хотел и не мог быть их королем. Я выскочил из палатки и бросился бежать. Вокруг была непроглядная тьма и хлестал дождь. Я ничего не понимал… куда я бежал? Я мог забежать во вражеский лагерь… один, безоружный… о, воображаю, каким бы стал посмешищем. Я представлял, как меня берут в плен и подвергают унижениям, каким я подвергал… итальянских военных… а если меня не возьмут в плен враги, то меня наверное повесят сами французы. Может быть, они уже ушли и бросили меня тут? Я перебрал десятки вариантов, и все они были ужасны. Я бежал, пока не выбился из сил. Тогда я упал на колени, в эту грязь… и стал молиться… просто так… а потом я услышал голос.
— Голос? — переспросил Чезаре.
— Да. Я узнал его. Нет, разумеется, это не был голос Иисуса или кого-то в этом роде… — усмехнулся король. — Я был на грани безумия, но ещё не безумен. Это был голос моего отца. Я часто слышал его в своей голове, он не покидал меня на протяжении жизни. На этот раз я слышал его совершенно отчетливо.
Король закрыл глаза. И хоть Карл ничего не произнёс, Чезаре не сомневался, тот помнит каждое слово.
«Карл… какой позор. Я всегда знал, что ты слаб, избалован и глуп… но ты, оказывается, ещё и трус? Что ты сделал? Что натворил? Ты отправился за короной Неаполя и, получив ее без малейших усилий, не смог донести ее даже до Франции… Что скажут о тебе потомки? Король позорно бежал, потеряв ее по дороге? Ты взял мое войско… мое великолепное войско, мою армию, в которую я вложил столько усилий, и разорил ее… Ты разорил свою страну, растерял все, что было сделано моим трудом! На что ты способен, мой сын, кроме как гарцевать на лошади, давать балы и менять наряды? Что ты сделал для своей страны? Ты не смог даже дать ей сына, наследника престола. Ты жалок… даже твоя сестра справилась бы лучше… как жаль, что она не мужчина. Но ты, разве ты мужчина? Умри с достоинством, если не можешь с ним жить…»
— Ваше величество?
Голос Чезаре вывел короля из задумчивости. Он снова открыл глаза.
— Да, я услышал голос отца… он сказал мне… нечто, что он сказал бы, будь он жив. Я поднялся с земли и вернулся обратно в наш лагерь. Я собрал военный совет и объявил, что завтра утром мы в последний раз вступим в мирные переговоры, но если Лига будет настаивать на прежних условиях, мы дадим бой. Я понимал, что наши шансы ничтожно малы, армия истощена, а главное, у людей нет веры. Нужно было как-то поднять боевой дух своих солдат. И тогда я сказал, — в этот момент в голосе короля прозвучала неприкрытая гордость, — что я сам поведу их в бой. Я буду с ними до конца.
— Вы очень рисковали, — Чезаре произнёс это серьезно, но в глубине души он знал, что поступил бы точно так же, иначе и быть не могло.
— На самом деле, выбора у меня не было. Мы могли либо дать бой, либо капитулировать… но плен казался мне хуже смерти. Мне и сейчас так кажется. Ты когда-нибудь участвовал в сражении? В настоящем сражении? — король пристально посмотрел на него.
— Нет, мне это не полагалось по статусу… но мне кажется, я очень хорошо понимаю, о чем вы говорите. Мне кажется, я десятки раз переживал это в своих фантазиях…
— Ночь накануне сражения… Ты не знаешь, будет ли этот день последним, но вот сейчас у тебя есть несколько часов, чтобы забыться… Я тогда спать не лёг. Я написал необходимые письма и думал над тем, что скажу своим солдатам утром. Я не мог пообещать им победы и наград. Я не мог их обманывать. И я пообещал им то, что, как мне казалось, должно быть для всех лучшим стимулом сражаться. Я сказал, что наша цель — не итальянское войско, которое мы должны уничтожить. Наша цель лежит дальше… и это — Франция. Наш дом. Утром небо неожиданно прояснилось. Тучи разошлись и выглянуло солнце. Я смотрел на выстроившееся передо мной французское войско. Десятки людей, моих подданных, которых я как будто бы увидел впервые. Они смотрели на меня и ждали, что я скажу. Никогда ещё мои собственные слова не казались мне столь тяжеловесными. Никогда прежде я не придавал собственным словам такого значения.
— Господа! Мы проделали огромный путь, и сегодня, когда армия итальянской Лиги преградила нам путь, я хочу чтобы вы вспомнили о тех… кто ждёт вас дома! Кто верил и продолжает верить в вас! Кого мы не можем подвести! И я, ваш король! — он возвысил голос, доходя до крика. — Не приказываю, но повелеваю вам: с этой точки мы сдвинемся либо вперёд, либо на небеса! Это битва не за победу и величие! Эта битва за то, чтобы вновь увидеть тех, кто ждёт нас там! — он указал рукой вперёд, за линию горизонта. — Дома! И мы освободим наш путь!
Несколько мгновений царила тишина, после чего войско взорвалось восторженными криками поддержки.
— Иногда самое важное… найти правильные слова.
Карл замолчал. Он рассказывал о сражении так, как мог рассказывать только человек, поставивший на кон все, что у него было. Это вызывало восхищение, и уважение, и понимание. А ещё… зависть. Сколько раз он, Чезаре, сходил с ума от собственного бессилия что-либо предпринять, потому что был лишён этой власти и полномочий? Сколько раз, зная правильные слова, он был вынужден молчать?
— Я снял с себя все знаки отличия и королевского достоинства и отдал их своему секретарю, попросив принести мне обычный доспех. Итальянцы не знали, что я участвую в сражении. Я отдал их своему слуге вместе с письмами, которые он должен был доставить во дворец, если я погибну. Когда я снял с себя все эти регалии… наступило облегчение. Как королю, они достались мне по наследству, но знаешь… все это перестаёт иметь смысл, когда у тебя нет уверенности в том, что ты их заслуживаешь. Я должен был подтвердить, что имею на них право. Не перед своим народом, нет. Перед собой…
Карл встал. Солнца палило уже так нещадно, что хотелось спрятаться, скрыться куда-то от его навязчивых лучей. Чезаре обратил внимание, что король время от времени прикладывает руку к голове и слегка морщится, как от боли. На лбу у него выступили капельки пота, взгляд был рассеян. Со стороны могло сложиться впечатление, что король как будто бы говорит сам с собой… и сам себе отвечает.
— Вы хорошо себя чувствуете? Может быть, стоит позвать врача? — с беспокойством спросил Чезаре.
Они шли подошли к лестнице, ведущей в замок из сада, той самой, возле которой остановились вчера.
— О я чем говорил? — Карл проигнорировал его вопрос или не услышал его. — Ах да… Форново…
Он снова замолчал.
— Я слышал, что в той битве вы в одиночку сражались с несколькими миланскими солдатами… — начал Чезаре. Ему показалось, что Карл как будто хочет произвести на него впечатление своим рассказом, иначе зачем все это? Забавно, он ехал во Францию с той же целью, и вот теперь они как будто поменялись местами.
— А, тот момент, о котором ты говоришь… да, все так и было… хотя сейчас мне кажется все это сном… — несколько рассеянно произнёс король. — Я помню только, как пошел дождь… снова… В тот самый миг, как я сел на лошадь… страх, о котором я говорил… он вдруг исчез. Иногда отсутствие страха тоже страшно. Я смотрел на стоящую напротив армию врага и мне было все равно. Это так странно! А когда началось сражение, я не помню… — Карл нахмурился и повернулся к нему. — Я помнил раньше, а сейчас забыл… никто не мог понять, как так получилось, что рядом со мной не оказалось охраны? Уже второй раз за сутки… может быть, мои солдаты… испытывали меня? Я предпочитаю думать так, нежели что они просто меня бросили. Если бы я позволил себе так подумать и поверить в это… меня бы уже не было на свете. Я не помню, кто и как напал на меня, но думаю, они были сильно удивлены отпором… — Карл неожиданно улыбнулся, как будто вспоминая что-то радостное. — Со мной был мой паж… Антуан. Ему было всего шестнадцать… и он совсем не военный человек. Очень красивый и грациозный, ещё почти ребёнок. Когда на нас напали миланцы, он был со мной, и я помню, как подумал: как жаль, если его убьют! Он такой юный… и он считал своим долгом защищать меня… хотя у меня были и лошадь, и прекрасное снаряжение… а он… с трудом держал свой меч… это было так… трогательно! — Карл немного мечтательно посмотрел куда-то наверх. — Слава Богу, все обошлось, и он не пострадал!
