Сперанский, по закрепившейся привычке, взял стул и присел возле кровати, положив руку на спинку.
«Здравствуй, Алексей Андреевич..ты уж прости, что так…без приглашения.»
«Он тебя послал, да»? -раздался тихий, бесцветный голос.
«Никто не посылал. Я сам к тебе..как узнал..»-он помолчал. - А что, Клейнмихель за дело взялся?»
«Наверное. Не знаю. Ты приехал-то зачем?»
«Как ты? Впрочем..что за вопрос. Вижу, что плохо..»
«Я получил вчерашнего дня от него письмо. Зовет к себе приехать. В Таганрог. Опять с сочувствием..и все равно туда ввернул про долг и прочее..опять та же самая шарманка. Не поеду.»
«Так и будешь лежать? Вторая неделя уже пошла..»
«А тебе на что я? Знаю я ваше сочувствие. Что вам всем от меня надо? Оставьте меня..Бога ради…оставьте..»
Аракчеев отвернулся к стене.
Сперанский пересел со стула на кровать и положил руку ему на плечо.
«Клянусь тебе. Я по своему желанию приехал. И коли хочешь лежать - дело твоё. Но только и я с тобой тогда тут останусь.»
«Я знаю, Вы все хотите чтоб я подох..»
Сперанский тяжело вздохнул, подошёл к кровати и приобняв его за плечи, стал усаживать, приговаривая: «опять городишь ерунду..и хватит тут лежать. Я гость тебе, как никак. И ежели не встанешь, так я тут останусь и буду действовать тебе на нервы.»
Неожиданно Алексей дал себя приподнять. У него явно не было сил на то чтобы спорить и ругаться.
Михаил Михайлович знал прекрасно, как ни ругался бы и не прогонял он теперь его, в глубине души он будет тронут и благодарен.
«До седых волос дожил, а не научился искренне говорить «спасибо»..»- улыбнулся он про себя.
Потом начал сам хозяйничать - распорядился сделать чаю, велел обед готовить. Он знал, Алексей пассивно наблюдать долго не сможет. Медленно, не хотя, со скрипом, как заржавевшее колесо, он начал шевелиться. Проснулись усвоенные с детства правила гостеприимства. Как ему лежать, если в дом его приехал друг..
Друг..
В такое прежде верилось с трудом. Да и никогда они не называли себя друзьями.
Он помнил день открытия Государственного совета. Перед этим скандальный уход графа в отставку, их странный разговор. Тогда кто мог представить себе их сближение..?
Все ожидали тогда: придёт он на открытие или нет? И многие мечтали о его уходе, надеялись. Когда же он вошёл, спокойно занял своё место и стало известно, что Аракчеев, оставив прежний пост, вступил в должность новую, Сперанский про себя лишь мысленно кивнул и подумал: этот отсюда не уйдет по своей воле. Его лишь вынесут ногами вперёд.
Алексей Андреевич в глазах общественности рвался занять парнас. А Сперанский видел : на гору эту граф вступает как на голгофу. Молчаливо, с упорством мрачным и странной мукой.
Он действительно на него не держал обиды за грубость. Он понимал: Аракчеев был в ярости, когда вообразил, что он имеет отношение к увлечению императора фигурой Наполеона, что между ними он, Сперанский, выступает как посредник. Смешно. Здравый смысл должен был подсказать ему, что увлечение Александра не приведёт его не иначе как в тупик. Очарованный Бонапартом, он в то же время невольно стремился очаровать его, но понимая невозможность дать волю этим чувствам, злился. Наполеон же давал странные авансы, подыгрывал. Вот только двигал Бонапартом расчёт и интерес, тогда как Александр смешал тут в кучу все и сразу: и желание понравиться, и гнев, и оскорбленное поражением самолюбие и явный…интерес, если не сказать влюбленность.
Когда же ширма пала, и Александр понял, что он «раскрыт» и на его слабости пытаются сыграть, он пришёл в такую ярость, что в ней не осталось ничего от политики, лишь личная обида.
Тогда Михаилу Михайловичу стало ясно, что имел в виду Аракчеев, сказав, чтоб он не искал логики в поступках императора. Сперанский до конца так и не понял, за что попал в опалу, и почему Александр вдруг начал себя вести с ним так раздраженно холодно, как человек, которого..разочаровали.
Тут сразу выяснилось, что те кто восхищались его проектами, давно в тайне точили на него зубы, что высший свет его не любит и никогда особо не любил, как выходца с низов. Что своей работоспособностью и идеями он начал раздражать. Что «слишком много на себя стал брать».
Единственным, кто встал тогда на его защиту был Аракчеев.
«А я предупреждал тебя, каков он..впредь будешь знать..»- как бы говорил он Сперанскому, указывая на Александра.
Они друг друга поняли на этот раз и до конца.
Ближе к вечеру Аракчеев немного ожил, расходился. Но даже поднявшись с постели, переодевшись, он оставался какой-то отрешенный и пустой. Михаилу Михайловичу это не нравилось. Он видел графа в разных видах, но никогда не видел в нем такой апатии. Было в ней что-то пугающее и он опасался, как бы не дошло тут дело до какой беды.
«Я не смогу тут жить.»- Произнёс Алексей, когда вечером они сидели на веранде и пили чай. - Мне снятся каждую ночь кошмары. Куда ехать, где жить-не знаю. Одно знаю - к нему я не поеду. Ни за что.
«Ну слушай, неужто думаешь, его сочувствие фальшиво?»
«Я потерял единственного человека, который меня любил. Ее никто мне не заменит. А он-тем более. Он высосал мне душу и даже теперь думает не обо мне и моем горе…»
Он прервался на этом и замолчал, как бы признавая что сказал тут слишком много.
Сперанский на это ничего отвечать не стал. Он смотрел на Аракчеева и думал: ради чего? Ради чего все эти были жертвы? Что черт возьми между ним и Александром происходило все эти годы? Кто был инициатором? Как долго?
«Теперь что делать будешь?»- помолчав немного, спросил он.
«Не решил ещё. На службу не вернусь. Пусть режет на куски. Мне надо сдохнуть, впрочем, чтобы он оставил меня в покое. А когда б я сдох, то он пришёл бы на мою могилу и стал пенять мне, как мог я его оставить в столь трудный для Отчизны час..пропали она пропадом с ним вместе…-Последнюю фразу он произнёс едва слышно и устремил взгляд на дорогу.
1810 год, Грузино
Алексей просыпается от того, что что-то настойчиво щекочет его по щеке.
«Муха…»
Он сонно отмахнулся рукой, но щекотание, прервавшись на миг, продолжается снова. Приоткрыв глаза, он видит Александра. Император с веселым видом сидит на краешке постели. В руке у него маленькое пуховое перышко.
«Алёша, Хватит спать. Уже девять часов.»
Алексей отворачивается и с притворным недовольством бормочет, что не спал всю ночь и по его вине. Полежав для вида ещё минутку, встаёт. На столе уже накрыт чай и завтрак, который несомненно принесла Настасья. Алексей ничего не объяснял ей. Она все поняла сама. Умная девка. Поняла и тут же взялась способствовать. Устроила все так, чтобы никто из прислуги не дай бог не догадался, что государь и хозяин ночуют в одной комнате. Дежурила всю ночь у двери.
Алексей наспех одевается и садится за стол. Он сам раскладывает им еду и разливает чай. Александр ест с аппетитом и говорит, что нигде его не ест так вкусно, как у него в гостях. А Алексею нравится видеть по утрам его таким голодным. И кормить.
Император протягивает ему кусок белого хлеба. Только испеченный, ароматный и хрустящий..мягкий..Алексей, глаз с его лица не отводя, намазывает на хлеб масло, намеренно очень толстым слоем. Александр усмехается. Он идёт дальше и кладет сверху варенье.
«Вот. Пирожное. Как я люблю. Съешь?»
«Съем.»
Алексей протягивает бутерброд на блюдце, потом вдруг резко отодвигает назад и откусывает сам большой кусок.
«А вот и нет. Не дам. Сам съем.»
Он ест ровно половину, кладет на блюдце. Александр протягивает руку и как ни в чем не бывало забирает откусанный кусок и доедает за ним. Алексей вздрагивает,чувствуя странное волнение и как будто неловкость.
«Не брезгуешь?»
«Смешно спрашивать о том тебе.»
И правда это странно. Любовникам сам Бог велел и есть и пить из одной посуды. А все же дело не в брезгливости.
«Смотри, я с тобой делю постель и стол и что ещё тебе надо?»-как будто намекает император.
