ГОЛОВА ТАК И БОЛИТ?

Совсем чуть-чуть.

ТЫ УЖАСНАЯ ЛГУНЬЯ, ДЕВОЧКА.

Бывают недостатки и похуже. Учитывая все обстоятельства.

ЭТА БОЛЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ УЖЕ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ. ЭТО НЕНОРМАЛЬНО.

У меня есть дела поважнее, чем головная боль, Буруу.

ХОРОШО, ЧТО У МЕНЯ НЕТ.

Ты слишком сильно беспокоишься.

ЗАТО ТЫ СЛИШКОМ МАЛО.

Ты же знаешь, как у нас говорят: Кицунэ приглядывает за своими.

Юкико прижалась к спине могучего зверя, почувствовала биение его ярко-красной крови, плавное движение полета. Она провела руками по перьям арашиторы, следуя гладким, как стекло, линиям на плечах, пока кончики пальцев не коснулись металла, обрамляющего его искалеченные крылья. Перья были отрублены сумасшедшим, которого не стало лишь месяц назад.

По крайней мере, теперь, когда Кин вернулся, он сможет подправить тебе крылья. Эта штуковина, кажется, готова развалиться. Сколько еще до линьки?

ТЫ ТАК ЖЕ ИСКУСНО МЕНЯЕШЬ ТЕМУ, КАК И ЛЖЕШЬ.

А ты становишься настоящим мастером уходить от ответа.

Грозовой тигр глухо рыкнул.

НОВЫХ ПЕРЬЕВ НЕ БУДЕТ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ. ПОКА НЕ ОТРАСТЕТ ЗИМНЕЕ ОПЕРЕНИЕ.

Юкико вцепилась пальцами в гладкие перья там, где смыкались шея и плечи. Его любимое место.

И что потом?

В КАКОМ СМЫСЛЕ?

Я имею в виду, что ты будешь делать потом, когда снова сможешь летать самостоятельно?

А ТЫ КАК ДУМАЕШЬ?

Не знаю. Может, улетишь домой? Забудешь все как страшный сон.

ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, БРОШУ ВАС.

…Да.

ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧЕРЕЗ ЧТО МЫ ПРОШЛИ?

Это не твоя война. И не твой дом. Ты можешь улететь прямо сейчас и забыть обо всем, что здесь произошло.

ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТО НЕ ТАК.

Неужели?

ТЫ ЗНАЕШЬ МЕНЯ, КАК ЗНАЕШЬ СЕБЯ.

Я ничего не знаю, Буруу.

ТОГДА ЗНАЙ. НА ЗЕМЛЕ, ПОД ЗЕМЛЕЙ, НА НЕБЕ – ВЕЗДЕ, ГДЕ БЫ Я НИ БЫЛ, Я – ТВОЙ. НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ОСТАВЛЮ. НИКОГДА НЕ ПОКИНУ ТЕБЯ. МОЖЕШЬ БЫТЬ УВЕРЕНА ВО МНЕ, КАК УВЕРЕНА В ВОСХОДЕ СОЛНЦА И ЗАХОДЕ ЛУНЫ. ПОТОМУ ЧТО ТЫ – СЕРДЦЕ МОЕ.

Она положила голову ему на шею, обняла и вдохнула. Шрам от ожога на ее плече заныл далекой болью. Последние несколько недель с Буруу были как во сне: полеты в столицы кланов и разговоры с людьми, огонь, вспыхивающий в их глазах, когда она говорила. В Кигене горожане выложили сотни памятных камней на том месте, где погиб ее отец. Их прибытие в Каву, столицу драконов, привело к пятидневным беспорядкам. В городе Йама, где проживает ее собственный клан, Кицунэ, с ними обращались как с героями. Вся страна была готова к восстанию. Чтобы сбросить оковы старой Империи и создать что-то новое.

И всё же память осталась. Горе превратилось в медленно тлеющую ярость. Отец… Его кровь у нее на руках. Его смерть у нее на руках. Она не пришла проститься с ним, не видела пламя его погребального костра. Не хотела смотреть, как огонь поглотит опухшее, раздутое нечто, в которое превратилось его тело. И с тех пор не была у него на могиле, чтобы возжечь благовония, помолиться или упасть на колени и плакать.

Она не пролила и слезинки со дня его смерти.

Юкико посмотрела через плечо на прижавшегося к ней Кина: тихое дыхание, гладкая кожа, вздрагивающие ресницы. Одна рука искала ее, другая прижималась к перьям Буруу. Она в окружении тех, кто о ней заботился. И всё же…

И всё же…

Часть меня чувствует, что я все еще в ловушке Кигена. Я вижу, как Йоритомо смотрит на меня поверх дула железомёта. Его руки залиты кровью его сестры. Мне хочется кричать. Хочется проникнуть в его голову и снова убить его.

ЙОРИТОМО БОЛЬШЕ НИКОМУ НЕ СМОЖЕТ НАВРЕДИТЬ. ОН МЕРТВ. ЕГО НЕТ.

Его дух всё еще вокруг нас. В красных небесах и черных реках. В могилах солдат, на полях кровавых лотосов и на умирающей земле. Династия Казумицу разбита, но Гильдия Лотоса по-прежнему существует – даже без сёгуна. Они – раковые клетки в сердце нашего народа.

Она покачала головой, почувствовав теплый прилив ярости в груди, внезапный и бурный. И сжала руки в кулаки. Она вспомнила жар пламени на коже и крики умирающих гильдийцев, когда броненосцы дождем посыпались с неба. Из-за них. Из-за нее.

И это казалось правильным.

Даичи и Кагэ говорят правду. Гильдию нужно сжечь.

И ТЫ СТАНЕШЬ ИСКРОЙ? ВСЕГО ЛИШЬ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ НАЗАД ТЕБЕ КАЗАЛОСЬ НЕМЫСЛИМЫМ УНИЧТОЖИТЬ ДАЖЕ ОДНУ ЖИЗНЬ. А СЕЙЧАС…

Несколько недель назад мой отец еще был жив.

ЭТО ПУТЬ КРОВИ. ЭТО РЕКА ИЗ КРОВИ, СЕСТРА. И ХОТЯ Я С РАДОСТЬЮ КУПАЮСЬ В НЕЙ, Я НЕ ХОЧУ ТЯНУТЬ ТЕБЯ ЗА СОБОЙ. НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ В НЕЙ УТОНУЛА.

Он истек кровью у меня на руках, Буруу. Ты не знаешь, каково это.

Я ЗНАЮ, ЧТО ЗНАЧИТ ТЕРЯТЬ, ЮКИКО. СЛИШКОМ ХОРОШО ЗНАЮ.

Тогда ты знаешь, что я должна делать.

Грозовой тигр вздохнул. Его взгляд устремился вниз, к древнему лесу, он будто смотрел в будущее – покрытое пятнами еще более глубокого красного цвета, чем отравленное небо над ними.

ЧТО МЫ ДОЛЖНЫ ДЕЛАТЬ.

Мы?

ВСЕГДА.

Буруу нырнул во мрак, наполненный тихим ропотом.

ВСЕГДА.

В спальне стояла дрожащая полночная тишина, на стенах мерцали блики свечей, словно рассвет, подглядывающий через рябь осенних листьев. Сквозь полуприкрытые ресницы Юкико наблюдала за игрой теней. Веки казались налитыми свинцом. И знакомая пропитанная кровью боль, что мучила ее уже несколько недель, пульсировала внутри черепа. Кулаки к вискам, глубокий вдох. Сжать зубы, сосредоточиться на ноющем шраме на плече, только бы не вернуться мыслями во тьму. В место, где лежал ее отец, холодный, мертвый, где пепел от сожженных пожертвований коркой застыл на его лице. В место, где она была беспомощной. Маленькой. Испуганной.

Она провела кулаком по губам.

Больше никогда.

Низкое рычание Буруу заставило Юкико ненадолго забыть о боли в голове и в теле. Она закрыла глаза и попыталась прибегнуть к Кеннингу, чтобы понять, почему он заворчал. Но когда она проникла в его сознание, мир вспыхнул – ярко и громко. Ее голову заполнили самые разнообразные звуки – крик, и писк, и скрежет когтей, и сотни крошечных жизней вспыхнули во мраке. Сова, парящая в бархатной тьме (найти-убить-съесть, найти-убить-съесть), в длинных тенях прячется крохотное покрытое мехом существо, чье сердце отчаянно отстукивает (спокойно-спокойно-сиди-спокойно), пересмешники, свернувшиеся в своих гнездах (тепло-и-безопасно, безопасно-и-тепло), вой одинокой обезьяны (го-о-олод). Очень много звуков. Слишком много. Никогда в жизни Юкико не было так невообразимо шумно. Задыхаясь, она закрыла Кеннинг, словно заперла непослушного ребенка в пустой комнате у себя в голове. Она приоткрыла веки и, прищурившись, посмотрела на площадку.

В тени стояла фигура.

Высокие скулы и серо-стальные глаза. Она была укутана в пятнисто-зеленую ткань цвета леса. На талии – элегантный старомодный меч вакидзаси, ножны которого украли летящие золотые журавли. Длинная челка черной бахромой закрывала часть лица, почти скрывая шрам от ножа, идущий зигзагами со лба до подбородка.

Еще одно наследие от Йоритомо.

– Каори.

Дочь Даичи пряталась в полной темноте, настороженно глядя на грозового тигра.

– Он не причинит тебе вреда, – сказала Юкико. – Заходи.

Немного поколебавшись в нерешительности, Каори быстро проскользнула мимо Буруу. Арашитора смотрел на нее блестящим янтарным взглядом. Его крылья, одетые в металл, слегка дернулись, и он со вздохом и шипением поршней откинул голову и взмахнул хвостом, по которому побежали широкие ленивые волны.

Спальня занимала десять квадратных футов и была сделана из неокрашенного дерева, с широкими окнами, которые глядели в море ночи. Аромат сухой глицинии смешался здесь со сладким дымом свечи, стараясь прогнать боль, которая пульсировала в висках Юкико. Она со вздохом легла в неубранную постель.