Так что она стоит на четвереньках ради народа, за всю нашу Летрию-родину-державу! Кто знает, сколько она жизней спасла, в конце-то концов.

Супруга Президента утомилась от пафоса и далее мысли ее потекли лениво: Верховный жрец, он у нас отвечает за идеологию, говорит, что женитьба Президента на ней есть символический акт (ничего себе, символический! У нее потом три дня ныло там.) – Президент в ее лице подтверждает свой брачный союз с Летрией-родиной, углубляет сакральную, неразрушаемую связь. Собственно, Жрец и выбрал ее из множества кандидатур. Прошла свой главный в жизни кастинг. По праву. По самому, что ни на есть праву! Еще бы – самые длинные ноги Отечества. Самое одухотворенное выражение глаз. А уж если говорить про грудь! Только эта новая его дочь. И ее дочь тоже. С позволения, падчерица. (Надо привыкать!) Доченька старше матери годика так на два. Верховный Жрец говорит, что Господин Президент, каждый раз перед выборами, удочеряя девочку из простого народа, тем самым подтверждает, воспроизводит свое отцовство по отношению к Летрии-матери. Или, наоборот, удочеряет Летрию-девочку, вечно наивную, такую трогательно-беззащитную. Тут она вечно путает – слишком много слов. А девочка, удочеренная перед предыдущими выборами, выходит на пенсию: почетный статус: «дочь Президента на пенсии», пожизненная рента и доля акций в государственных кабаках. Все бы ничего, конечно, лишь бы только «Господин Президент» не забыл, что это дочь именно. Только ей-то что беспокоиться! Супруга Президента улыбается, не открывая глаз. Эта замухрышка ей не конкурентка, сколько бы ни обтягивала зад ушитыми штанами. А так они все уговаривают его избраться, наконец, пожизненно. И, кажется, уговорят. Так что, эта «дочь» будет уже последней. Да! Сейчас придет архитектор, как она могла забыть?! Она должна высказать ему свои пожелания по интерьерам нового замка. А она так и не знает, чего бы ей пожелать. Пусть ей построят такой, очень старинный замок. Да! Чтоб старинный.

За окном послышался какой-то странный механический стрекот. Супруга Президента открыла глаза и увидела какую-то странную светлую тень. Больше она уже не увидела ничего.

Дочь Президента перед зеркалом, примеряет платье. Сначала она хотела одеться просто, дабы подчеркнуть «неразрывную связь с народом» и всё такое прочее. Но ей объяснили: надо наоборот. Больше золота, камней, мехов. Чтобы народ увидел, чего он может достичь. Хорошо придумано. Гораздо лучше, чем «связь с народом». Она рассматривает на своем указательном камень, на который ей пришлось бы зарабатывать лет этак триста, если при этом не есть.

По каким критериям выбирают «дочь», народ не знает. (Она и сама не поняла, за что ее выбрали.) Верховный жрец сказал, что это и есть таинство Власти. Таинство в союзе с надеждой. Ибо надеяться может каждый, любая семья, где есть дочь. Вот она и сказала семье (отцу и братьям): «Будете умными – будете сидеть тихо. Будете сидеть тихо – останетесь целы». В том смысле, что потом обойдется без конфискаций. Это мерзкое, паскудное «потом». Но до новых выборов еще целая вечность. Зачем же портить себе настроение заранее? Ей вот надо справиться с платьем. Она справится – таскала на себе мешки на цементном заводе и уж как-нибудь выдержит всю эту груду диадем и бриллиантов. Лучшее платье, чтобы олицетворять воплощение мечты и надежды. Народ оценит. А вот как в нем ходить по нужде? Тут понадобятся фрейлины. Две, наверное. А лучше, если четыре. А она до сих пор не знает – будут ли у нее фрейлины. И можно ли их бить? Ничего, разберемся. И с «мамочкой» своей тупорылой не то что найдет общий язык – подружится. Она такая. И быстро всему учится. Верховный жрец, кажется, это уже заметил. Удивился даже. А чему тут удивляться-то! Станешь проворной, если не хочешь обратно, на цементный завод.

Какой-то странный механический стрекот. Мелькнула светлая тень и всё.

– Ну вот, осваивайтесь, – говорит Коннор, – пока всё идет без сбоев. Надеюсь, что и дальше…

– Еще сглазишь, – улыбнулась Элла.

Вообще-то она была против того, чтобы начинать сейчас, слишком уж ограничены их ресурсы (надо убедить Землю, добиться поддержки с Земли), но Коннор с Обнориным доказали: «Пока убедишь Землю, пройдет еще один президентский срок». «Даже, если он будет пожизненным», – добавлял Кауфман.

Получается, надо действовать наконец-то, а ресурсы действительно ограничены, поэтому им и не остановить катастрофу, которая в самом деле начнется, если они будут тянуть еще.

Эвви брезгливо осматривает роскошь Малого кабинета.

– Ну что, Господин Президент, – Коннор хлопает по плечу Гарри Кауфмана, – какая карьера, а! Еще вчера был всего-то компьютерщиком на Готере.

– Хорошо, конечно, но меня же могут и переизбрать, – пытается подыграть ему Гарри.

Что Эвви знает об «операции»? Ничего, практически. Всё готовили втайне от нее. Конечно, боялись, вдруг она настучит в НАСА (недавно нашла в словаре архаизм «настучать»). Обида обжигала. Пусть она понимала, что они в чем-то правы по-своему, к тому же начали готовиться задолго до ее появления здесь, на Готере, если принять во внимание несовпадение местного и земного времени, задолго до ее появления на свет. (Это она пытается заглушить обиду.) А теперь выясняется – без нее никак. Ну да, кто же еще будет «дочерью Президента»? (Обиду заглушить не удалось.) Польщена, конечно. Только она хотела б сначала узнать для чего всё это и зачем, и как? Ей объясняли, конечно, но наспех. Потому, что пришлось начинать раньше, чем планировали – в Летрии вдруг перенесли выборы, проведут их на полгода раньше. Да и катастрофа, судя по всему, может случиться раньше, чем ей положено даже по самым пессимистичным прогнозам Обнорина. И они теперь едва успевают с «технической стороной дела». Так, например, Эвви надо срочно вжиться в бодиимитацию, сродниться с ней. (До последнего надеялись, что прежняя «дочь президента» выйдет на пенсию, а новой не будет вовсе, доверились россказням летрийских политологов.) Бодиимитация – это изобретение Кауфмана. Гарри использовал, обыграл разницу в «устройстве» глаза земного человека и человека Второй Луны. Портативный приборчик закреплен на теле – воспроизводит, поддерживает картинку и подданные Летрии видят перед собой любимого Президента, обожаемую Супругу Президента и Дочь Президента – плоть от плоти народной. В то время как Гарри, Элла и Эвви видят всего лишь друг друга, только как бы сквозь небольшой туман. Но вот, предположим, приедет мать Дочери Президента проведать и не заметит подмены. Лингвотрансформер воспроизводит голос (голос стал даже лучше, чем у оригинала, но это легко объяснимо – с дочерью поработали логопеды и риторы), микроустройство за ухом Эвви обеспечит тот запах дочки, который мать знает с самого детства и не перепутает ни с чем. (Небольшие расхождения, опять же легко объяснимы новой косметикой и тем уровнем гигиены, что принят в президентском дворце). Обнимет мама дочь и что, обнаружит голограмму? Нет, будет тело, настоящее, живое. Гарри добился своего рода симбиоза человека и бодиимитации. На Земле таких технологий нет. По завершении «операции» Гарри с ней поделится.

– Всё настолько хорошо, – сказала Эвви, – что даже мерзко.

С ней, в общем-то, согласились.

– Что же, я теперь платиновая, голубоглазая, двадцатидвухлетняя, – Элла смотрела в зеркало так, будто и в самом деле видела эту свою бодиимитацию. – И такая утонченная, надо же. А ты, Эвви, извини, конечно… м-да, – говорит, будто видит ее «виртуальное тело», – но ты, похоже, и в самом деле олицетворяешь простоту, детскость, восторженную наивность и еще кое-какие качества, что так ценит Господин Президент в своем народе. Не так ли, Гарри? Да, Эвви, привыкай говорить мне «мама».

Они острили напропалую по ходу подготовки, пытались сбить напряжение, убедить самих себя, что страха нет, и риска особого тоже – и они всего лишь перестраховываются, как их и учили в свое время.