Ничегошеньки подобного.

Лёша услышал скрип из воздуха. Из пустоты посреди комнаты. Из единственного места, где ничего не было и не могло быть.

Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы что-то, что может издавать скрип, было прикреплено, прикручено, приклеено, приляпано или прибито к воздуху? Это невозможно. И всё же из этого невозможно послышался скрип.

Мальчик как раз лёг в постель после вкусного обеда. Сделал он это не абы почему или потому что был ленив, как боров, сделал он это чтобы как следует дать возможность перевариться целой веренице сосисок, политых ведёрком злой горчицы, удобренных сверху горкой рожек с сыром и присыпанных помидорами, огурцами и сладким перцем.

В тот самый момент, когда начал накатывать блаженный сон, именно тогда Лёша совершенно отчётливо услышал скрип. Как бы не был загружен живот и как бы не были цепки объятия послеобеденного сна, мальчишка подскочил и уставился в точку посреди комнаты.

Ничего. Даже сфокусироваться на какой-нибудь пылинки нельзя было. Поэтому, как не старался Лёша, но видел он противоположную стену, на которой висели плакаты с космическими кораблями Союз, Протон, Ангара, были прибиты полки до верху загруженные собранными моделями спутников, самолётов, танков и кораблей, книгами, какими-то приборами, инструментами, запасными частями, линзами разного диаметра и искривления; в добавок ко всему лежала изолента красного цвета, валялись спичечные коробки и просто спички, провода и пыльные банки, наполненные густой жидкостью. В общем всё, что необходимо мальчугану девяти лет летом, пока не начался учебный год.

Только не было того, что могло бы прорвать воздух и издать скрип.

Может быть, то скрипели молекулы? Или чьи-то мысли, загнанные ветром к нему в комнату? А может быть то была дверь из другого измерения, а потому невидимая ему? Как он мог увидеть, скажем, что происходит в десятом обычном или пятнадцатом свёрнутом измерениях, не говоря о самом близком пятом?

Вдруг… А вдруг это вообще ему только показалось?

– Ну, уж дудки! – тут же было отметено это предположение, как самое невероятное из всех возможных. Не могло показаться.

Только зашоренный взрослый ставит такое предположение вперёд, ребёнок же всегда отставляет его в самый конец и ещё щёлкнет по нему пальцем, чтобы оно откатилось подальше.

Лёша сосредоточился. Напряг и направил уши в сторону центра комнаты, прищурил глаза, чтобы перевести работу мозга на слух. Спустя минуту он был уверен, что температура тела поднялась на добрый десяток градусов. Биохимический процессор в его голове заработал в режиме аврала.

Целых десять минут Лёша сидел на краю кровати и не шевелился. Уши, ставшие локаторами, точно такими, какие улавливают малейшее микроволновое излучение космического фона, слышали буквально всё. Даже целлофановый пакет, пролетевший мимо окна, был зафиксирован ими раньше, чем увидели глаза. А то, как моргнул воробей, сидевший на ветке в десяти кварталах от его дома, он услышал одновременно с тем, как увидела это тощая уличная кошка, наблюдавшая за птицей и надеющаяся на скорый обед. Звук турбореактивных двигателей летящего пассажирского лайнера на высоте «десяти тысяч» был слышим им так же отчётливо, как если бы самолёт пролетел по соседней улице.

В конце концов уши его устали так, словно поднимал ими пудовые гири.

Тряхнув головой, Лёша медленно опустился на постель. Пролежав так какое-то время, он закрыл глаза, для большей убедительности фыркнул, показывая, что ему вовсе не интересно и вообще пора спать. И только расслабился, только сон подкрался к нему со стороны и уже хотел прилечь рядом, как скрип послышался вновь!

Вновь он раздался из центра комнаты, из воздуха. Из пустого – пустого ли?! – воздуха.

Лёша подскочил на ноги, как взведённая пружина; но больше ни дуновения, ни звука. Как будто ветер пропал из города, накрытого большим, стеклянным колпаком.

И всё же скрип кто-то издал. И он играл с ним в прятки. Лёша это понял и улыбнулся. Теперь осталось только понять правила игры.

Несколько раз всё повторилось вновь. Полудрёма, скрип, резкий подъём. Скрип, резкий подъём. Затухающий скрип. Тишина.

Откуда, откуда же он?!

Когда солнце заглянуло через окно в комнату, Лёша сидел на краю кровати, думая о чём-то. Спать больше не хотелось, зато у него был план.

На следующий день город совершенно не изменился. Всё так же тёплый ветер с юга гнал по тротуарам сухую опавшую листву, всё так же дороги были пустынней, чем в тундре, за северным полярным кругом. Все кто мог – плескались в море за восемьсот километров от дома.

На этот раз на обед были котлеты с рисом. Рис Лёша не очень любил, однако в три с половиной ложки съел всё, что было в тарелке, одним большим глотком выпил сладкий чай, даже не прикоснувшись к шоколадным конфетам, и понёсся в свою комнату.

Перед дверью он замедлил бег, а подошёл уже совсем на цыпочках. Осторожно взялся за ручку, приоткрыл дверь, заглянул в щель. Лёгкий шелест, волнение воздуха. Как будто что-то парило посреди комнаты, но тут же спряталось. Лёша почувствовал это.

Игра началась.

Не вбивая пятки в пол, как обычно, а на носках, Лёша подошёл к кровати, лёг на спину. Не стал закрывать глаза, а полежал так, глядя на трещинки в потолке. Сколько раз он по ним пробегал взглядом! То представляя их глубокими каньонами, то космической дорогой ретрансляторов, ведущих от одной звезде к другой, то сетью виртуальных тоннелей, по которым он пробрасывал самого себя, превратившегося в миллиарды единиц электрических импульсов.

Почувствовав, что вместе с ветерком через форточку с улицы стал заглядывать сон, Лёша повернулся на правый бок так, чтобы видеть комнату. Закрыл глаза.

Электронные часы на столе успели отсчитать сотню секунд, прокачав через свой простенький процессор тысячу тактов, когда Лёша оказался на границе миров.

И именно в тот самый момент, между сном и явью, когда растворяется чёрный контур и один мир причудливо вливается в другой, когда можно увидеть то, что нельзя контролируя разум, когда всё – всё! – становится реальным, послышался скрип.

Лёша ждал его, поэтому не открыл глаза, не стал подскакивать и озираться по сторонам, не стал вести себя, как взрослый. Остался лежать на боку, замерев в чудном мире: не проваливаясь дальше, но и не выскальзывая из него.

Тогда, убедившись, что на этот раз мальчик никуда не делся, скрип раздался вновь. Лёша улыбнулся. Он теперь знал, как услышать его и увидеть. Главное не упустить. Не потерять его, не спугнуть.

Услышать и не разрушить.

Не вставая с кровати, не открывая глаз и не проваливаясь в глубокий сон, Лёша пошёл на звук. То громче, то тише, но с каждым шагом он становился отчётливее. По пустынному городу, где не было ни одного человека – никого, кто мог бы сказать, что так нельзя, что надо приземлиться, перестать витать, что это не принято, что… ещё тысячи и тысячи «что», «но», «нет», «нельзя», «должен»! Нет! Здесь их не было.

И наконец полилась мелодия, совсем не похожая на скрип вначале. Точно великолепный гитарный виртуоз играл на скрипке, а мастер скрипки взял в руки виолончель. Они заиграли удивительную симфонию, негодную для консерваторий, но пленяющую любого ребёнка.

Звучала она так, будто раскрылась для того только, кто может слушать её. Кто расшифровал. Кому хватило фантазии.

И где-то тихо шелестели опавшие листья, подгоняемые отголосками смеха, оставленного здесь и дожидающегося своих маленьких хозяев, плещущихся в морских водах.

И сколько причудливых, сказочных образов заполнили голову мальчика! Главное успеть записать. Не забыть. Не махнуть рукой. Не отставить в сторону. Ни сейчас, ни потом. Ни завтра, ни через сотню лет.

Не было двери в другое измерение, не было скрипящих молекул, но была удивительная дорога – широкая, прямая! – проложенная внутри мальчишки, внутри человека. Там, куда она вела, не было место пробкам, состоящим из вереницы новых автомобилей с тяжёлыми цифрами процентов по кредитам в багажнике. Зато можно было сесть в продуктовую тележку и помчаться на ней… куда? Для начала, до горизонта нашей Вселенной.