В это утро перед элеватором машин почти не было. То ли установили дополнительные весы, то ли какую-то рационализацию ввели хлебоприемщики, но машины с зерном шли теперь через ворота, как говорится, зеленой улицей и не задерживались на территории элеватора ни одной лишней минуты.

Вера оказалась «в смене». Бирюков и Тропынин отыскали ее в светлой лаборатории, заставленной столами с микроскопами, колбами, пробирками и прочими премудростями, о назначении которых несведущий человек мог только гадать. Свободным от всей этой «техники» был один небольшой канцелярский столик возле открытого настежь окна, сразу у входа. Как раз за ним сидела Вера. Зажав между ухом и приподнятым левым плечом телефонную трубку, она что-то записывала под диктовку в лежащую перед ней «амбарную книгу». Закончив писать и положив трубку на аппарат, с напускной строгостью спросила Тропынина:

— Разгрузился?

— Нет пока…

— Чего телишься, родненький? Из «Гранита» двадцать машин с зерном враз вышли. Сейчас подкатят — опять начнешь искать блатные каналы, чтобы без очереди прошмыгнуть.

— Разговор к тебе есть.

— Сначала разгрузись, потом языки чесать будем.

Заметив нерешительность Тропынина, Бирюков поддержал Веру:

— Иди, Сергей Павлович, иди…

Тропынин пожал плечами — мол, как вам угодно — и с неохотой вышел из лаборатории. Бирюков представился Вере и попросил ее рассказать о «розыгрыше» Барабанова с покупкой машины. Вера удивилась:

— Зачем вам эта чепуха?

— Не ради забавы, разумеется, — сказал Антон.

Вера пожала плечами и довольно бойко, порою имитируя интонации и манеру Тропынина, заговорила. Судя по тому, как она почти дословно повторила рассказанное Тропыниным, память и наблюдательность у нее были превосходными. Когда Бирюков стал задавать уточняющие вопросы, Вера без труда вспомнила по именам и фамилиям всех трех лаборанток, которые в тот день работали. А «молодой цыган, надумавший сбегать в столовку», оказывается, заглядывал в лабораторию не через дверь, как почему-то предполагал Антон, а через распахнутое настежь окно.

— Вот сюда он заглянул, — Вера показала на раскрытое у стола окно и добавила: — Я сидела вот так же, а Торопуня напротив.

— Цыган мог слышать ваш разговор?

— Мы не таясь говорили.

— И лаборантки слышали?

Вера потерла вздернутый носик, задумалась и стала припоминать вслух:

— Зина Ласточкина пробу приносила, Надюха Чумасова журнал учета у меня брала, пани Моника анализ на влажность делала…

— Пани Моника?..

— Это Майку Тузкову шоферы так прозвали.

— За что?

— За придурковатый апломб.

В голосе Веры просквозила откровенная неприязнь, и Антон вспомнил, как Гвоздарев недавно видел Барабанова в райцентре «с какой-то новой любовью», которая чем-то смахивает на телевизионную пани Монику.

— Значит, Тузкова ваш разговор слышала?

— Она не слушала, а мешала. Ужасно бестолковая — пока анализ сделала, тысячу вопросов задала.

— Тузкова знает Барабанова?

— Его все наши лаборантки знают.

— Как вашего мужа?

— Бывшего, — уточнила Вера.

— Если не секрет, почему не ужились с Андреем?

— Слишком любвеобильный. За чужими юбками любит бегать.

— За Тузковой он не ухаживал?

— Черт его знает. Нужен он мне, как рыбке зонтик. — Вера насторожилась: — Чего это вы Барабановым заинтересовались?

— Разыграли его с телефонным звонком, — ответил Антон, умолчав о главном.

Страшная весть о Барабанове, как видно, не докатилась еще до элеватора. Вера усмехнулась:

— И Андрей уголовному розыску пожаловался? Не похоже на него. Барабанов, когда ушами прохлопает, молчит как паинька.

— Не знаете, кто в райцентре недавно его избил?

— Первый раз слышу…

В лабораторию ворвался запыхавшийся Тропынин:

— Порядок в танковых частях! Чо, теперь поговорим, товарищ капитан?

— Мы с Верой уже переговорили, — сказал Антон.

— Без меня?!

Вера игриво подмигнула:

— Зачем ты нам, родненький? Третий — лишний. Признайся, Торопуня, разыграл все-таки Андрея, а?..

— Ты что, Верк, сдурела? Сама же отказалась секретаршей выступить.

— Может, ты с пани Моникой дуэтом выступил.

— Чего? А ты какого-нибудь пана Директора себе в компанию не подыскала? — Тропынин растерянно повернулся к Бирюкову: — Этой Монике, товарищ капитан, пока смысл втолмачишь — разыгрывать не захочется.

Вера, с лукавым прищуром глядя Тропынину в глаза, вдруг спросила:

— Не ты, родненький, наговорил капитану, что Андрея в райцентре кто-то избил?

— Бояринцева мне рассказывала…

— И ты поверил Нюрке?

— А чо?

— По злобе она Барабанова поливает. Замуж за него хотела, а он ей ручкой сделал.

Тропынин обиделся:

— Запутался Андрей с вами, а я теперь вроде болтуном оказался. Под глазом-то у Андрея фингал целую неделю сиял…

— Барабанов в армии чемпионом по боксу был, — с явной ноткой гордости сказала Вера.

— Подумаешь, шишка! В райцентре, есть такие чемпионы по бегу, что морду начистят, и не догонишь. — Тропынин глянул на Бирюкова. — Поговорите с Бояринцевой, товарищ капитан.

— Где ее можно встретить? — спросил Антон.

— Из «Гранита» зерно возит, скоро подъедет, — с усмешкой ответила Вера.

Бояринцева появилась на элеваторе через полчаса, однако, вопреки заявлению Тропынина, никаких подробностей Антону не сообщила, Поминутно демонстрируя в очаровательной улыбке миниатюрную ямочку на правой щеке, она даже мысли не допускала о какой-либо связи с Барабановым и не хотела говорить ни о каких его знакомствах в райцентре. Единственное, что в конце концов удалось вытянуть Антону, Бояринцева «совершенно случайно» видела, как однажды поздно вечером у ресторана «Сосновый бор» какой-то здоровый парень из-за спины ударил Барабанова кулаком и сразу убежал. С кем был в тот вечер Барабанов в ресторане и что за парень его ударил, Нюра «совершенно» не знала.

Так ни с чем и ушел Антон Бирюков с элеватора. Получалось, что провокационный звонок в Серебровку могли организовать разные люди. Не высвечивалась определенно и цель звонка: то ли это была нелепая шутка, которой воспользовался преступник, то ли организованное преступление.

Не откладывая, Антон решил зайти на автобазу райпо, переговорить с шофером, который двое суток назад возил в Серебровку арбузы.

Отыскать шофера оказалось нетрудно — с арбузами ходила всего одна машина. Но разговор долгое время не клеился. Низенький краснощекий шофер-первогодок, приняв Бирюкова за автоинспектора, с пеной на губах начал доказывать, что попутных пассажиров еще ни разу за свою короткую шоферскую жизнь не брал. Лишь через полчаса терпеливой беседы парень уразумел, чего от него добивается капитан милиции, и стал рассказывать откровенно. Выгрузив утром арбузы, он выехал из Серебровки в райцентр новой дорогой. На шоссе, перед крутихинским подъемником, догнал идущего мужчину в зеленом брезентовом плаще. Мужчина поднял руку. Шофер остановился и предложил попутчику место в кабине. Однако мужчина предпочел ехать в кузове.

— Как он выглядел? — спросил Антон.

— Высокий. По годам, наверное, лет тридцать.

— Характерных примет не запомнили?

— Черный, как цыган. Левая рука вроде протезная или больная. Плащ у него наподобие солдатской накидки. Так он левую руку, даже когда в кузов залазил, из-под плаща не вынимал. Правой поймался за борт, на колесо наступил и — там.

— Где высадил его?

— А он сам вылез, — с неожиданной бодрецой заявил шофер. — К райцентру я подъехал, остановился. Открываю дверку, спрашиваю: «Где вылазить будешь?» Ни звука… Заглянул в кузов — пусто!

— И на дороге никого?

— Не-ка… Он, наверное, в целинстроевский поселок подался, я ведь там мимо проезжал.

— На Крутихинском мостике пассажир ничего в речку не выбрасывал?

— Кузов пустой был. Чего оттуда бросить?