– Это будет уже не День защитника Отечества, а чаепитие. – Заметила Лика.

– Ничего страшного.

Наталья Владимировна, вопреки ожиданиям Лики, тоже похвалила идею девочек. В таком случае ученица решила просто подождать момента, когда сможет сказать: «А я же говорила!»

Карантин продлили до четырнадцатого февраля, а когда он закончился, Карина Турчанова раздала всем открытки с лягушонком, нарисованные вручную.

– Я не воспринимаю эту дату как праздник, но это очень мило, что ты потратила время, чтобы каждому сделать открытку. Спасибо! – Поблагодарила Лика Карину.

Празднование Двадцать третьего февраля поначалу было скучным: одноклассники сфотографировались с тортом, Наталья Владимировна разрезала его и разложила по тарелкам. Затем к Марусе, Арине и Лике подошёл Егор Демельков и поднёс стакан:

– Девочки, понюхайте, чем пахнет!

– Я воздержусь. – Ответила Лика, подозревая худшее, а Маруся и Арина согласились.

– Мне кажется, спиртом.

– Да! – Сказал Демельков. – А отсюда Рогозин пил! – Он посмеялся и ушёл.

Влад Рогозин был предыдущим соседом Лики по парте. Все считали его гордостью класса, отличником, каким он когда-то был, но уже не являлся. Лика считала, что его нельзя даже сравнивать с Забориной.

К Лике подошла Рита и удивлённо сказала:

– Знаешь, я сейчас такую странную картину видела! Рогозин пытался выйти из кабинета и ударился о дверной косяк.

Взглянув на Влада, Лика подумала, что лицо у него какое-то красное. Когда он ушёл, ученица услышала, что Демельков принёс с собой водку и напоил друга. Услышала об этом и Наталья Владимировна.

– Егор, покажи мне, пожалуйста, содержимое рюкзака. – Классная руководительница догнала его в гардеробе, решив, что у него могла остаться бутылка.

– Смотрите! – Он раздражённо снял рюкзак. – Но там ничего нет, это всё неправда!

В рюкзаке действительно не оказалось ничего подозрительного.

Все последующие годы мальчики уверяли девочек, что это была шутка, розыгрыш, а главный герой происшествия воздерживался от комментариев.

Предполагая, что это правда, Лика гадала, как одноклассник объяснил это своей маме, которая в младшей школе запретила ему ходить на плавание, чтобы он не заболел. Маме, которая однажды не отвезла его в школу, потому что был сильный снегопад, и которая на каждом родительском собрании жаловалась на школьную форму, потому что её сынку было неудобно носить рубашки.

Торт, подаренный мальчикам, был выполнен на заказ и имел вид танка. Однако мальчикам он всё равно не понравился, они хотели что-то более памятное. Кищук даже согласился с Ликой, что лучше были бы галстуки. С его стороны это, конечно, было не очень вежливо, говорить такое девочкам, но Лика так не считала. Тогда (это было перед уроками на следующий день) она просто вскочила со стула и объявила на весь кабинет:

– А я говорила! Надо было меня слушать!

Лика жила мечтой.

Когда-то она ходила в художественную школу, окончила там трёхгодичный курс и получила сертификат, но рисование её не привлекало. Можно сказать, она не видела в этом отдушины. Многие говорили, что у неё был талант, даже учительница поручала ей рисовать более сложные картины, но Лика со временем пришла к выводу, что обладала не больше чем навыком. В младшей школе её приняли в хор, но почему-то бабушка и мама не сильно обрадовались этому. Наверное, не расслышали её так же хорошо, как учительница музыки. Лика, увидев их реакцию, отказалась ходить на хор раньше, чем началось первое занятие. Однажды она услышала, как Арина Шмидт с кем-то обсуждала пение и сказала:

– Болотова, например, совсем не умеет петь!

Татьяна Марьяновна, которой кто-то сказал, что Лика расстроилась из-за этих слов, объяснила Арине, что так можно говорить только тогда, когда сама умеешь хорошо петь и только в самой вежливой форме, чтобы не обидеть человека.

В старшей школе Лику тоже пригласили в хор, чему она искренне обрадовалась, но попросили не петь на одном важном выступлении. Тогда она огорчилась. В отличие от ситуации с рисованием девочка не забросила пение, просто пела она теперь только для себя.

В мечте стать актрисой она пошла ещё дальше: Лика готова была идти против всех, кто сомневался не только в её будущем успехе, но и в серьёзности выбранной ею профессии. Во время карантина Лика просила сестру разучивать с ней сценки из книг и мультфильмов, а вечером они показывали их родителям. Им нравилось, ведь если бы отчиму не нравилось, он бы дал об этом знать, но они всё равно не воспринимали это всерьёз. Не было людей, которые искренне верили в неё, поэтому она собиралась доказать им, что они неправы.

Но всё же ей было тяжело. В моменты сомнений и неуверенности в себе, подруги пытались утешить её тем, что она для них самая лучшая и как человек, и как подруга. Лика понимала, что одного умения дружить в этой жизни ей будет мало. С каждым разом грусть накатывала всё сильнее и сильнее, и, казалось, никто не мог её понять. Наступил тот период, когда даже мама не могла понять дочь. Конфликты с ней у Лики случались по любому поводу, чаще всего насчёт домашних обязанностей, к которым Лика не была приучена, а требовать от неё их выполнения ни с того ни с сего было бессмысленно. После очередной ссоры Лика пригрозила, что больше не будет жить с мамой «под одной крышей».

– Ну и куда ты пойдёшь?

Идти действительно было некуда. В этом был минус возраста: уйти можно было лишь в свою комнату, которая, к счастью, хотя бы была.

Бабушка, приходя в гости, ругала Лику за то, что та ссорилась с матерью. Иногда девочке казалось, что бабушка приходила только для того, чтобы дать ей нравоучение, которое она бы всё равно не приняла.

Любая мелочь могла расстроить Лику. Поссорившись с подругами, она приходила в свою комнату, закрывала дверь, выключала свет, ложилась на ковер и плакала, смотря в потолок, под грустную музыку. Она не пыталась поднять себе настроение весёлой музыкой, которая, казалось, насмехалась бы над ней в такой ситуации. Вместо этого Лика давала волю эмоциям, но только так, чтобы никто не видел. Иногда она плакала перед сном, тогда ей приходилось затыкать себе рот одеялом, чтобы никто не слышал, а иногда в ванной – садилась в ванну и рыдала, пока из душа лилась вода. Справиться со всем ей помогали её любимая песня, вера в будущее, которое она собиралась получить, и обязанности, которые она выполняла в лицее.

Причиной всему этому были не только страхи и сомнения, но и комплексы, знакомые каждому подростку. В себе Лика не видела ничего красивого, а все окружающие её люди будто бы были олицетворением красоты. Ни мама, ни подруги её мнения не разделяли, поэтому она перестала делиться с ними своими мыслями. Однако в своей печали она была не одинока. Пересевшая к ней за парту Диана разделяла не только комплексы по поводу внешнего вида, но и чувство, что никто в мире не способен тебя понять. Мама Лики говорила, что эти девочки, как две депрессии, которые нашли друг друга. Лика могла высказать Диане любую свою мысль, но всё же им было комфортнее по отдельности, одним.

Лику не пугало одиночество. Когда родители вместе с младшей дочкой уехали в гости с ночёвкой на зимних каникулах, Лика включила весёлую музыку, что случалось редко, и стала танцевать, чего вообще практически никогда не делала. В конце этой дискотеки на одного она уснула на родительской кровати, которая была самой большой в доме и манила её каждый раз, когда она оставалась на ночь одна.

В преддверии Восьмого марта в десятом лицее проводился конкурс «Коса – девичья краса». Это было нечто среднее между конкурсом красоты и конкурсом талантов. Участницей от шестого «Г» была Диана. Основная фишка конкурса заключалась в том, что девочки должны были продефилировать, демонстрируя красивую косу. Волосы Дианы, которые на то мероприятие заплетала её предыдущая соседка по парте Юля, были хотя и не самыми ухоженными, но одними из двух-трёх самых длинных в классе. Походка её, правда, оставляла желать лучшего, но она смогла взять своим талантом – игрой на пианино.