Глаза Сандро ярко сверкнули.

   - Я не хочу рождаться другим!

   - А почему? - удивленно спросил Вальд.

   - Я хочу, чтобы все оставалось, как есть! Чтобы никто из нас никогда не умирал! Чтобы все мы были такими же всегда! Чтобы ничего не менялось!

   - Но ведь душа не меняется, - прошептал Мик.

   Сандро замолчал и задумался. И стало удивительно тихо...

   Потом мы читали "Махабхарату", снова отправлялись в путешествие, и кто-то встречал на своем пути отважных братьев Пандавов и видел даже самого Кришну. Мы пробовали производить разные магические звуки. Лучше всего игра шла под сопровождение древних мантр, но мы сочиняли и свои молитвы, заклинания, песни. Сохраняя в целом ритуал игры, мы постоянно вносили в нее что-то новое, поскольку безудержное воображение моих воспитанников неугомонно стремилось к каким-то переменам.

   Конечно, мы с детьми не занимались колдовством или какой-нибудь чертовщиной, мы просто экспериментировали со своей фантазией, мыслью и духом, и магия была здесь всего лишь средством, творческим методом, а не целью. И главное, мои ученики творили! Они создавали прекрасные картины, лепили фигурки животных и сказочные дворцы, они великолепно двигались, танцевали, пели, становились все более свободными и раскрепощенными. Я радовался, глядя на них, но я знал, что так не может продолжаться вечно. Через какое-то время они должны будут выйти в другой мир, мрачный, жестокий, ужасный. Но еще оставалось время в запасе, и я старался отгонять от себя страшные мысли о подстерегающих их опасностях, об их неизвестном будущем, и, словно страус, прятал под невидимое крыло свою разгоряченную голову. И все же эта мысль настолько меня тревожила, что я не мог избавиться от нее, и часто просыпался по ночам от кошмарных снов, рисующих мрачные картины их недалекого будущего.

   Но мы продолжали создавать свой маленький цветущий оазис среди жестоких помыслов, низких страстей и мрачных каменных стен нашего жалкого, нищего провинциального городка и всего окружающего мира.

   Надо сказать, что большинство моих учеников были детьми с трудной судьбой, рано остались без родителей, кого-то растили бабушки и дедушки, а некоторые жили в специальном интернате при школе. Интернат был небольшой, но очень уютный, благоустроенный. Деньги на него постоянно выделял мой старый школьный друг Филипп, ставший, благодаря невероятной игре судьбы, известным банкиром и живущий в столице. Приезжал он редко, но каждая встреча с ним доставляла огромную радость не только мне, но и детям. Он разговаривал с ними на равных, как с взрослыми, шутил, даже играл - в шахматы, лото, домино, а однажды подарил нам удивительно красивые игральные кости. Это был очень ценный подарок. Именно эти самые кости принесли когда-то моему другу огромный успех, богатство и славу, он хранил их, как талисман на удачу, и вручил их нам именно с этим значением. А получилось так, что эти замечательные резные, слегка потертые кубики неожиданно обрели для нас некое магическое значение. Вместе с ними, с их помощью, мы стали отправляться в наше путешествие...

   Время нашего общения с учениками, конечно, не ограничивалось уроками. Часто я оставался ночевать в интернате. У меня была там своя небольшая комнатка, где мы могли беседовать долгими вечерами, а иногда засиживались до самой ночи. Так происходило день ото дня, но сейчас перед нами стояла совершенно конкретная задача. Приближался юбилей школы, и директор поручил моим ученикам оформить здание к празднику. Всю формальную ответственность он, естественно, возложил на меня, так как с его точки зрения я был очень хорошим педагогом, можно сказать, выдающимся руководителем маленького коллектива, и, как ему казалось, умел особыми педагогическими приемами беспрекословно подчинять себе этот коллектив.

   - Я уверен, господин Маркус, вы меня не подведете! - произнес он с пафосом, пожимая мне руку.

   Я тихо и без пафоса согласился, и мы с детьми, не жалея времени и сил, принялись за дело. Мы любили нашу школу, любили за то, что она давала нам возможность жить своей жизнью, заниматься творчеством. И хотя вся школа в целом была уже не совсем нашим миром, она, все же, как-то защищала нас от окружающего мрака, она была как бы промежуточным звеном между огромным и чуждым пространством зла и нашим маленьким, бурно цветущим оазисом.

   Сам я жил довольно далеко от школы, почти на окраине города, в крохотной убогой квартирке. Филипп уговаривал меня переехать в роскошный новый дом в центре, но я отказывался, под любыми предлогами. И не только потому, что скромному учителю жить в таком дворце было как-то неловко, да и привык я к своей берлоге. Существовала и другая причина. Совсем близко от моего жилья, на высоком холме, стоял старый, полуразрушенный храм, единственный в нашем городе, который еще не успели снести борцы за Великую Идею и ярые противники религии в угоду президенту. Иногда по вечерам я незаметно поднимался на холм по узкой тропе, заходил в заброшенное помещение и тихо по-своему молился Тому, в кого верил с беззаветной любовью. Молился за своих учеников, за бессмертную душу Марии, за Филиппа, за наш несчастный город, за весь мрачный и обреченный мир. Тогда я не знал, слышит ли Он мои молитвы, но в душе всегда оставалась надежда, что, может быть, когда-нибудь Он услышит меня и откликнется...

   Дни, остававшиеся до юбилея школы, пролетели быстро и незаметно. И вот, наконец, ученики Марка Маркуса закончили всю подготовительную работу и отправились оформлять зал. К вечеру накануне праздника все было готово.

   На другой день небольшой актовый зал старенькой провинциальной школы был переполнен. Директор, постаревший, почти седой, с трибуны произносил торжественную речь о славном юбилее школы, приукрашивая ее всевозможными, яркими эпитетами и блеклыми банальностями. Марку, хорошо изучившему его за много лет совместной работы, нетрудно было догадаться, что он скажет в следующей фразе. Но он не осуждал старика за его предсказуемость, за его нелепое тщеславие. В сущности, директор был очень неплохим человеком, а, главное, почему-то настолько доверял Марку, что никогда не вмешивался в его отношения с детьми, никогда не контролировал его, как педагога. Конечно, он тоже по-своему любил своих юных подопечных. И сейчас, когда он смотрел с трибуны на своих выпускников и видел их реакцию на то, как подготовили школу к празднику, душа его, вне всякого сомнения, переполнялась вполне оправданной гордостью.

   А все, собравшиеся в зале, сидели, буквально затаив дыхание, очарованные атмосферой детского творчества.

   Над ними простиралось синее небо, исчерченное движением комет... И в этом ночном небе странным, непонятным образом радостно светило солнце.