Император Флавий Юлий Валент, оглядевшись по сторонам, кивком подозвал понятливого евнуха из египтян, недавно удостоенного звания Префекта Священной опочивальни.

– Им не Константин нужен, – зло бросил Валент евнуху, – им бега подавай.

Евнух со скорбным видом склонил голову, выражая абсолютное согласие с мнением своего господина. Валент, пребывая в привычном для него дурном расположении духа, продолжил, щуря слепой глаз:

– Мне… меня посетило… сообщение. Или – предупреждение, или…

Понятливый евнух, справедливо полагая, что их разговор никто не слышит, угодливо подсказал своему повелителю (который, как известно, особой грамотностью не отличался) искомое слово:

– …откровение. Цезарь, Ваше Высокое и Удивительное Величество, позволю себе заметить, Вас посетило откровение.

– Изжога меня посетила, – сморщился император и крепко, по-солдатски, выругался по-гречески. – Перепил вчера. Но, впрочем, ты прав. Откровение тоже было. Может, от изжоги.

Префект Священной опочивальни, один из самых значительных и, безусловно, умнейших чиновников Римской империи, не позволил себе усмехнуться даже мысленно. Валент был подозрителен и недоверчив до крайности, особенно жесток к людям богатым и знатным, впрочем, как и ко всем, кто мог составить ему конкуренцию в чем бы то ни было. Кроме собственного евнуха, которого солдафон Валент за человека не считал, поэтому счел возможным довериться:

– Большие звери. Мне приснились, привиделись, уж не знаю что… Но – звери. Сильные. Медведи или волки. Понимаешь?

– Враг? Вторжение персов? – быстро переспросил понятливый чиновник.

– Не думаю. – Темное от рождения лицо переродившегося наследника аристократического рода Флавиев еще более потемнело и побагровело от воспоминаний о тяжести перенесенного еще в составе войск императора Юлиана, прозванного Отступником, Персидского похода. – Тогда бы привиделись слоны проклятого царя Сапора. Нет. Опасность исходит с севера. Это – готы. Недаром откровение явилось мне сегодня, именно в то утро, когда мы празднуем день императора Константина… Чувствую, это он, переживший неслыханную наглость готов и воздавший им по заслугам, предупреждает о новой войне.

– Вторжение на северных границах может быть опасным вдвойне, если персы вдруг решатся потревожить покой наших восточных областей, – отважился евнух на собственное суждение. И тут же поплатился.

– Ты, скопец! Ночной горшок! Не смей лезть в походную палатку! – заорал император так, что оглянулись даже зрители, сидевшие от кафизмы в двух десятках шагов.

Бедный египтянин покрылся холодным предсмертным потом, но его спасло появление на арене первой колесницы – действо, традиционно сопровождаемое криками и свистом плебса. Валент тут же с любопытством уставился на четверку великолепных лошадей и, как от надоевшей мухи, отмахнулся от слуги, который пытался целовать край его пурпурной мантии.

Первый заезд выиграл возница в голубом. Валент с удовольствием взмахом руки поприветствовал трибуны богатого сословия венетов, не поскупившихся на быстрых лошадок. Не дожидаясь второго заезда, император снова оглянулся, его беспокоил и тревожил утренний сон, засев в голове, как шершень в конской гриве.

Египтянин-евнух, конечно, уже улетучился, как вода в бурдюке во время того проклятого Персидского похода. Явится потом с покаянным видом, оправдываясь, что готовил опочивальню ко сну. Император ухмыльнулся хотя бы тому, что поставил умника на свое место. Но наказывать его больше не стоит, евнух, в отличие от многих, купивших себе место в свите, хоть читать умеет. Впрочем, и мешкать нельзя.

– Любезный Иосаф! – Валент подозвал начальника личной охраны, ведавшего манипулами палатийской стражи.

Комит дворцовой охраны Иосаф, выходец из солдат, ценился императором прежде всего в силу личной преданности. Рожденный в царствие императора Константина, он был крещен еще в младенчестве. Других привилегий ему не досталось, путь наверх он буквально прорубил обоюдоострой германской секирой, оставив за собой ряды окровавленных персов, сарматов, остготов, алеманнов. Был он малограмотен, но в военных походах быстро приучился к солдатской брани на двух десятках языков и наречий наемников, составлявших большую часть провинциальных комитатских легионов. И это делало его незаменимым в переговорах с командирами далеких частей, часто капризными и грубыми, постоянно склонными к мятежу.

Повинуясь приказу императора, Иосаф поспешил подойти, на ходу сдергивая позолоченный шлем с железным гребнем. Валент, сам солдат, с удовольствием отметил мозоли на подбородке Иосафа, образовавшиеся от долгого «общения» с кожей ремней, удерживавших этот самый шлем на голове офицера практически круглые сутки. «Вот что значит преданность! Вот что значит забота о своем командире!»

– Ваше Великолепное Высочество… Величие… – начал было Иосаф заученно, но сбился.

– Хватит! – милостиво разрешил император. – С тебя достаточно, я знаю, что ты меня любишь.

Простак Иосаф благодарно улыбнулся. При этом страшный продольный шрам на его правой щеке – след от удара персидского конника-катафрактария, вдруг дернулся, придав лицу солдата совсем уже дьявольский вид. Обычно это производило неизгладимое впечатление во время переговоров с командирами пограничных, комитатских легионов.

– Иосаф, кончай ржать, ты лошадей испугаешь, – по-отечески посоветовал своему офицеру император. – Найди ты лучше мне Константина Германика. Знаешь, того, из Галльского легиона.

Кроме всего прочего, Иосаф ценился императором за цепкую, как, впрочем, у многих безграмотных людей, память. Он знал имена не только своих солдат, но практически всех командиров, офицеров ближних и дальних гарнизонов.

– Я видел его в свите сегодня утром, – с готовностью доложил Иосаф.

«Конечно же, в свите, – подумал император. – Я сам назначил ему аудиенцию еще вчера. Как чувствовал…»

Додумать Валент не успел, начался второй заезд колесниц, и он с азартом подался вперед, криком подстегивая снова вырвавшегося вперед возничего в голубом.

Состязания закончились после полудня. Из положенных двадцати четырех заездов колесницы венетов – богатых болельщиков, традиционно облаченных в голубые цвета, были первыми тринадцать раз. Трижды колесничие, не удержав коней, вылетали из упряжек, разбиваясь о медные статуи греков, каменные колонны египтян, а то и просто варварских идолов, разделявших арену по спине ипподрома.

Зрители остались довольны. Простолюдины поспешили к гигантским аркам на выходе: пить и смотреть на улицах представления мимов и фокусников. Богатые жители Константинополя отправились в бани-термы, чтобы после традиционного омовения и массажа на прогретых мраморных столах вкусить мясо и сладости, накануне доставленные в порт из всех уголков Ойкумены.

Арену, статуи, каменные сиденья громадного ипподрома мигом обсели большие невесть откуда взявшиеся в этих краях коричневые чайки. Пронзительно крича, словно обманутые женщины, они обсуждали, казалось, грехи рода человеческого, среди которых первыми были, разумеется, алчность и азарт жителей Константинополя.

Тем временем император Валент по специально сооруженным для такого случая переходам прошествовал со свитой в Палатий. Выстроенный по приказу императора Константина всего за шесть лет, дворец представлял собой огромный комплекс строений из соединявшихся или отдельно расположенных зал, нескольких церквей, императорских спален, обеденных комнат, бань и помещений для прислуги и охраны, всего числом до полутысячи.

Неудивительно, что император Валент, чье детство прошло в отцовских гарнизонах провинциальной Британии и пыльной Африки, до сих пор путался среди мраморных колонн, длинных переходов, порой наглухо перекрываемых дверьми из бронзы и чистого серебра, утыкаясь в столбы из яшмы там, где, по мнению императора, должны были находиться открытые внутренние дворики, засаженные карликовыми деревьями и благоухающими яркими цветами.