Была она освещена не факелами, а светильниками с нафтой, резкий запах которой глушился благовониями из камфоры и мускуса. Стены залы были увешаны самым разным оружием: от персидских мечей-акинаков до германских метательных топоров-франциск. Много щитов: круглых, овальных, из буйволовой кожи, деревянных, с нашитыми железными пластинами. Вдоль стен, подобные статуям из камня, замерли охранники. Между ними римлянин успел разглядеть огромную, вылитую из бронзы, устрашающую голову горгоны Медузы, которую обвивали весьма похожие на натуральных серебряные змеи с мертвыми бусинами-глазами из зеленого изумруда.

Германик не без труда заставил себя сосредоточиться на главном: высокой трибуне, наподобие той, которая сооружается во время военных походов для выступлений императора, но только не деревянной, а мраморной. Там, на высоком троне, инкрустированном слоновой костью, золотом и серебром с достаточным количеством янтаря, восседал аскетического вида мужчина, приблизительно одного возраста с трибуном. Длинные темные волосы до плеч, продолговатое лицо, пытливые серые глаза, с любопытством рассматривавшие римлянина. Диссонансом казалась только маленькая греческая философская бородка, явно несочетавшаяся с образом военного предводителя готов. Наместника рекса, или «короля», если на латыни.

Все это гость рассмотрел, подойдя поближе, и, чтобы отдать честь по армейскому римскому обычаю, резко ударил себя кулаком в левую сторону груди и выбросил руку чуть повыше плеча.

– Константин Германик, трибун 1-й когорты Галльского легиона, посланный в земли антов великолепным императором Валентом, приветствует тебя, славный рекс, потомок рода Амалов, владеющего землями и людьми от чистого Борисфена до Данубия.

Сидящий на троне тихо рассмеялся и, легко поднявшись, сошел с трибуны, подойдя к Германику, чтобы пристально посмотреть ему в глаза.

– Все верно, великолепный офицер. Кроме главного. Рекс – Германарих. И хоть он мой родной отец, но, клянусь Спасителем нашим, я только его Наместник в этих краях и собираюсь им надолго оставаться, хотя, со слов моего батюшки, ему уже перевалило за восьмой десяток.

Трибун выдержал пристальный взгляд хозяина дворца, в то же время его смутил отчетливый запах ладана, исходящий от дорогого, но простого одеяния Наместника, облаченного в льняной хитон без изысков и украшений, если, разумеется, не считать таковым широкий кожаный пояс, инкрустированный серебром.

– Наверное, тебе известно, что зовут меня Винитарий. – Удовлетворенный осмотром Наместник что-то коротко бросил офицеру-готу, и тот мгновенно поставил возле трибуны раскладной стульчик-диф. – Садись. Прошу тебя обойтись без мирской суеты и излишеств, как подобает скромным христианам.

Удивлению Константина Германика не было границ: вот так, запросто, буквально в начале знакомства, незнакомый рекс, пусть даже не рекс, но его Наместник, предложил ему, офицеру, место у своего трона! Вдобавок Наместник обратился к трибуну на классической латыни, демонстрируя уважение к римскому роду посланника.

Винитарий не переставал удивлять. Ласково осведомившись о здоровье императора Валента, он, можно сказать, дословно повторил слова квестора Священного двора Евсея о цели истинного путешествия римского офицера. Однако при этом так завуалировал все сказанное, что в результате сам трибун оказался не тайным шпионом, но доброжелательным свидетелем всего происходящего на землях королевства.

– С того времени, как на границах наших и без того беспокойных соседей, кочевых аланов, появились, роясь, как бесчисленные дикие пчелы, конные орды безжалостных кровавых гуннов, мы обеспокоены лишь тем, как отбиться от их злобных и болезненных укусов. Сам видишь, трибун, что мои солдаты перевооружились для отражения конных варваров, вдвойне опасных тем, что сражаются, пуская издали тучи стрел, а когда пехота подходит вплотную, готовясь согласно нашим обычаям вступить в честную схватку, рассыпаются, чтобы вновь собраться в отдалении и продолжить свое убийственное кровопускание. Строй латников, многие из которых уже ранены, слабеет, и тогда мириады и мириады гуннов наваливаются разом, задавливая нас не умением, но массой. К счастью, до сих пор у гуннов ощущается нехватка в «железе», большая часть этих дикарей мечет стрелы с костяными наконечниками. Вот почему нам так нужна ваша помощь в добротных панцирях да крепких железных наконечниках для метательных копий. Я молю Господа, Спасителя нашего, чтобы не иссякнул источник дружественной (пусть и негласной) помощи от наших друзей в Константинополе, которые снабжают нас оружием для защиты от нехристей, поправших законы Создателя.

– Постараюсь передать твои слова, Наместник, тому, кто способен оценить добро, – осторожно молвил Константин Германик. – Но скажи мне: неужели грозная готская конница не в состоянии загнать этих самых гуннов с их самодельными стрелами в северные комариные болота, откуда они, по слухам, вылупились?

Винитарий тяжело вздохнул:

– Положение значительно серьезнее, чем оно может казаться из столицы Римской империи. Гунны уже перешли соленое озеро Меотиду. Согласно их легенде, путь им указал священный олень, который нашел в озере-море брод. С каждым днем их количество многократно увеличивается, и наша тяжелая конница просто не успевает перекрывать границу королевства, препятствуя набегам легковооруженных отрядов. Да, действительно, пока гунны весьма слабы при прямом столкновении. Но, посуди сам, что будет, если они сомнут аланов и, сменив костяные стрелы на железные, хлынут подобно огненному ливню на наши земли?

Винитарий задумался. Константин Германик, проявляя такт, не осмеливался мешать ему.

– Наш епископ и праведник Вульфила сказал по этому поводу горестные слова, – подытожил рассказ о врагах королевства Наместник. – «Бог попускает, и множество вооруженных подступает».

– Я слышал о Вульфиле, – не подумав, произнес трибун и в растерянности замолк. Имя это упомянул Эллий Аттик во время краткосрочной беседы по дороге во дворец. Однако кто такой Вульфила, толком не пояснил.

– Ты знаком с трудами нашего великого праведника и проповедника Вульфилы?! – явно обрадовался Наместник. – Что же ты молчал? Давай немедленно перейдем из этого строгого и суетного зала, увы, преисполненного подозрениями и даже злобой, в кроткий мир моей маленькой часовни. Я покажу тебе Codex Argenteus, перевод Священного Писания на готский язык, написанный на пурпурном пергаменте серебром и золотом. Рукопись столь красивую и изысканную, что ее совершенство вполне соответствует высокому духовному смыслу.

Винитарий снова покинул свой трон и настойчиво увлек за собою Германика по направлению к небольшой неприметной двери в углу колонной залы.

При этом он успел поведать, что «ваш великий император Константин, в конце земного пути все же оценивший труды нашего Ария и вернувший его из ссылки, успел еще при жизни заказать писцам пятьдесят великолепных экземпляров Священного Писания, желая донести Слово Господа во все уголки Римской империи. Это, безусловно, вместе с другими воистину благочестивыми деяниями возвышает Константина, позволяя говорить о его святом призвании».

Трибун затосковал. Вместо увлекательнейшей беседы о возможности перевооружения тяжелых готских латников, оснащения их мобильных отрядов наибольшим количеством метательных копий ему предлагали богословский диспут, в котором он, безусловно, был не так силен.

Именно в этот момент, краем глаза опытный Константин Германик заметил, что из ряда дотоле неподвижных охранников у дальней стены один внезапно шагнул вперед и стремительно направился к ним.

– Наместник! – предупредительно вскричал Германик, положив руку на рукоять меча.

Винитарий недоуменно посмотрел на гостя, затем оглянулся.

– А-а! – сказал он, разглядев латника. – Это же Ульрика. Сестра моя сводная. Не тревожься, храбрый римлянин. Это невинное создание не причинит тебе зла.

Тут только Константин Германик с изумлением убедился, что к ним приблизилась амазонка, облаченная в тяжелый железный панцирь. Тяжелый даже для гвардейца! Поэтому, если бы Винитарий не назвал бойца Ульрикой, трибуну пришлось бы долго присматриваться, чтобы убедиться, что перед ним действительно молодая женщина.