Не успев открыть глаза, когда отступал из-под воды, я вдруг понял, что мне на голову капнуло что-то прохладное.
— Наклонись.
Я рефлекторно послушался, и Твик стал распределять шампунь по моим волосам осторожными массирующими движениями. Попытка подсмотреть, как он это делает, потерпела крах, так как в глаза едва не попала мыльная пена. Мне было приятно, но я немного пошатывался, не то от усталости, не то от страха, что белобрысый внезапно прекратит.
Он молчал, но его ладони то и дело соскальзывали с моих волос за уши и на шею, а я слегка подавался вперед, словно ластящийся к хозяину кот. Можно было ещё замурлыкать для полноты картины.
Твик тихонько рассмеялся, и я уже чуть более настойчиво боднул его головой с идиотским довольным видом. Но он толкнул меня обратно под воду, чтобы смыть остатки пены.
— А спину не потрёшь? — поинтересовался я, не рассчитывая, что он послушается и вздрагивая, когда понял, что в очередной раз оказался не прав. Белобрысый умел преподносить сюрпризы.
— Отойди из-под воды, — его ладони очень осторожно дотронулись до моих лопаток.
Кончики пальцев изучали каждый сантиметр, скользя от шеи к плечам и ниже. Я сглотнул, понимая, что, когда они окажутся на бёдрах, у меня обязательно встанет.
— А себя намылить разрешишь? — я не дал ему опуститься ниже, резко повернувшись. Мы столкнулись взглядами: я смотрел прямо, чтобы лишний раз не смущать.
Твик выглядел, словно пьяный, но действовал вполне осознанно, и мне тотчас же захотелось узнать — у него это впервые? Конечно, я и сам ни разу не оказывался в душе с парнем и, разумеется, мне не доводилось спрашивать разрешения, чтобы кого-нибудь помыть.
Не разрывая зрительного контакта, парень молча нащупал мои руки и выдавил остатки геля на ладони.
Я воспринял это, как приглашение.
Его плечи не были сильно худее моих на ощупь. Я почувствовал себя глупо, будто вдруг сделался скульптором, который оценивает работу, только что высеченную из мрамора. Изучает детали, робко приглядываясь к едва заметным изъянам, но несмотря ни на что умудряется восхищаться даже ими.
Через какое-то время Твик тоже коснулся меня.
Мы сейчас словно видели друг друга насквозь, играя в прикосновения: проницательно, интимно и до одури возбуждающие.
Я намылил ему голову с невероятной для меня аккуратностью, стараясь, чтобы пена не попала в глаза. Его волосы стали мягкими и податливыми, и у меня даже получилось выпрямить их в ирокез. Белобрысый оценил мои старания и улыбнулся.
— Ну наконец-то, — вырвалось у меня.
Он выглядел немного потерянным, но уже вовсе не отчужденным. Это был не тот непрошибаемый Твик, от которого веяло холодом, и который кричал на берегу озера.
Я смотрел в его большие зелёные глаза, на мелкие морщинки вокруг, и на то, как его губы растягивались шире.
Улыбка становилась естественнее и добрее, и мне мигом захотелось смеяться в ответ.
— Идиот, — он опустил взгляд, а затем, сообразив, куда пялится, резко вздрогнул, возвращаясь обратно.
Я все-таки не выдержал и расхохотался, прижав парня к себе.
Да, мы действительно были словно два придурка, скользкие от мыльной пены, горячие от воды, возбужденные и смущенные…
А ещё мы были живы.
— Всё хорошо, — пробормотал я, прижимаясь щекой к его виску. — Всё очень хорошо, Твик.
Тот не ответил и толкнул нас под воду, смывая шампунь со своих волос. Моя спина коснулась кафеля, и я использовал его как опору, исподтишка наблюдая.
Белобрысый еще раз умыл лицо, потёр волосы и открыл глаза.
— Крэйг, ты красивый, — кажется, водка подействовала не только на меня. А может вовсе не водка сейчас вышибала всю почву из-под ног?
— Спасибо, Твик, — я шагнул к нему, выталкивая нас из-под душа и улыбаясь. — Ты тоже…
— Правда красивый, я теперь всё увидел, — его щеки разрумянились, длинные ресницы забавно слиплись, а брови стали чуть темнее из-за воды.
После таких слов я уже не мог смущаться и нагло осматривал его с головы до ног.
— Твик, послушай… — хотелось как-то прояснить то, что происходит между нами.
Но я и сам не знал, как это сделать: неизвестность пугала, и, хотя мне было комфортно в его присутствии, я вдруг почувствовал прямо-таки жизненную необходимость в том, чтобы всё было взаимно.
— Не хочу я ничего слушать, — ответил он, и я поразился этой его неожиданной способности читать мои мысли в такой момент.
— Но тогда… — я едва успел договорить что-либо внятное, как он меня поцеловал.
Мы в какой-то момент опять оказались под водой, но это уже никому не помешало. Я обнимал его, как ненормальный, дорвавшийся до чужой плоти, извращенец. Твик не отставал и мне показалось, что башню определенно сорвало нам обоим. (От водки или от парилки, которую мы тут устроили, я не мог сказать наверняка). Мозги отказали, кровь отхлынула от головы к паху, и я полностью потерял над собой контроль, целуя, облизывая и кусая всё, что попадалось под губы.
Твик отвечал тем же, я заводился всё сильнее. Он не прекращал удивлять и восхищать.
Он вообще не был похож ни на кого, с кем мне доводилось быть.
Твик был гораздо лучше.
А ещё он всегда был рядом. И хотя в детстве этот засранец казался мне скорее мелкой занозой в заднице, сейчас я приходил к мысли, что просто не умел ценить его присутствие в силу возраста. Я был дураком: дерзким, но неопытным идиотом, у которого хватило ума разрушить дружбу и заниматься всё это время непонятно чем, в то время как искомое всегда было у него под носом.
Кожа Твика, губы Твика, стоны Твика, стали для меня спасательным кругом в мириадах мыслей, среди которых я заблудился и никак не мог найти дорогу в реальный мир.
Но его прикосновения обжигали, возвращая в действительность, давали понять, что он здесь, и всё, происходящее между нами, по-настоящему.
Его осмысленные движения, потемневший взгляд, то, как он шептал моё имя… Я дурел от нашей близости. Она началась внезапно и происходила сокрушительно, словно взрыв от сверхновой.
— Крэйг, боже… — прошептал он мне в плечо, когда я дотронулся до его возбужденного члена.
— Мгм… — я закусил губу, понимая, что парень повторяет все мои действия.
Ускоренный курс по предварительным ласкам: белобрысый справлялся с ним на отлично. На двести процентов из ста…
Его губы снова нашли мои, язык уже куда увереннее мазнул по моему собственному, ладонь сжалась, и настала моя очередь стонать ему в рот. Я на мгновение забыл о том, что делал, и Твик полностью перехватил инициативу.
— Не останавливайся, — проскулил я, толкаясь в его пальцы. — Пожалуйста, не останавливайся…
И он слушался, двигая ладонью так уверенно, как будто дрочил мне всегда.
— Блять… — с губ сорвалось ругательство, и я понял, что недолго до момента, когда всё удовольствие достанется одному лишь мне.
— Что-то не так? — он отреагировал на мою интонацию мгновенно.
— Нет, всё так! — я осторожно убрал его руку. — Просто… не здесь. Давай ляжем в постель?
Твик тяжело дышал, впрочем, как и я. Но отпечаток сомнения на его лице исчез, когда я осторожно взял его за подбородок и притянул к себе, ласково целуя.
— Всё хорошо, Твик. Всё потрясающе. Ты… потрясающий, — честно признался я, понимая, что ни разу в жизни не говорил таких слов кому-либо.
Он немного смутился, отведя взгляд, затем выключил воду и первым вылез из душа. Я проводил взглядом его шею, покрытую засосами, и ощутил прилив какой-то глупой, собственнической гордости. Особенно приятно стало от мысли, что и у меня есть такие же. Даже на плечах.
Мы оба покрыли друг друга метками… В довесок к другим синякам и ссадинам, мы добавили свои, и это было прекрасно.
Я снял с крючка полотенце, накинув его себе на плечи, и притянул туда же Твика. Он прижался ко мне смущенно, и я улыбнулся, когда понял, что он пытается замереть так, чтобы его стояк не касался моих бёдер.
Потом он стал осторожно вытирать нас, делая это с такой заботой, что у меня защемило в груди.
