— Но ты могла сказать об этом, — с чувством отзывается Поттер.

Плохая попытка убедить друзей в том, что дело было только в этих обстоятельствах.

Гермиона подумала про Тома, снова ощущая пронизывающую насквозь тоску и обжигающее всю сущность тепло, желающее притянуться к источнику.

Том был очень убедительным и находил выход из любой ситуации. Он умело и ловко уводил с ненужных тем, заставлял человека поменять своё мнение и согласиться на любые условия. И только если ему это было нужно.

Гермионе сейчас нужно было убедить друзей в том, что её изменения оправданы.

Она медленно ступает вперёд, приближаясь на шаг к друзьям, опускает деланный виноватый взгляд и трепещет ресницами, выражая глубокую тоску.

— Послушайте, — вкрадчиво начинает она, затем давит на голос: — вы оба, послушайте!

Гарри и Рон тут же наклоняются ближе, наблюдая, как подруга медленно присаживается к ним.

— Да, Гарри, ты прав. Кое-что случилось, что так сильно повлияло на меня. И я… мне очень сложно рассказать об этом. Я… я просто не знаю, как это рассказать вам.

Рон сразу смотрит на Гарри, который отвечает ему тем же, затем Поттер снова поворачивается к Гермионе и медленно берёт её за руку, но там как можно мягче отстраняется.

— Что бы это ни было, ты можешь рассказать нам всё, Гермиона.

Друзья смотрят на неё настолько доверчиво, что щемит в груди, но спустя мгновение боль проходит и сменяется пустотой, в голосе с которой та отзывается шёпотом:

— В феврале. Это произошло в феврале.

— Что произошло? О чём ты? — нетерпеливо вопрошает Гарри, продолжая сжимать свою палочку в ладони.

— Меня… я… Мерлин, мне тяжело об этом говорить!..

Слёзы наворачиваются сами собой: эти воспоминания слишком яркие и слишком сильно пронзают острым клинком в горло, да так, что Гермиона не может больше вымолвить ни слова.

— Гермиона, успокойся, — ласково отзывается друг, осторожно прикасаясь к плечу, но та резко отстраняется и запрокидывает голову наверх, пытаясь совладать с собой. Ей нужно немного времени, чтобы озвучить. Ей нужно лишь пару секунд и она выпалит всё, как есть.

— Меня чуть не изнасиловали.

Гермиона смотрит в потолок гостиной, но видит тот паршивый день, когда чужие грубые руки измывались над ней, ощупывая каждый клочок ткани и каждый спрятанный под ней сантиметр кожи. Перед ней блестящие и одурманенные глаза, плотные влажные губы, быстро приближающиеся к её и впивающиеся со страстью и горечью в плоть.

Гермиона вздрагивает и невольно отклоняется назад, опуская невидящий взгляд на друзей.

Они не успевают что-либо сказать, совсем ещё не воспринимая произнесённые подругой слова, а та уже чувствует, как внутренняя нить начинает с силой натягиваться, как струна, и с каждым мгновением сильнее врезается во внутренности, передавливая стенки организма и усиливая болезненные ощущения.

Друзья не успевают понять, что к ней лучше сейчас не подходить, а Гермиона уже чувствует как эта нить начинает действовать в обратном порядке, ослабевать, подавать импульс тепла, а за спиной появляется тень незримого существа, мягко обволакивающего за плечи и словно нашёптывающего утешение.

Это было что-то новое и невероятное. Что-то близкое и слишком бархатное, похожее на тёплую мантию Тома, которой он накрывал её за плечи, прикрывая истерзанную одежду. Мантия, сохранившая его тепло и… аромат бергамота.

Любимый запах бергамота.

Внезапно Гермиона начинает видеть друзей ярче и чётче, а они до сих пор пребывают в изумлении.

— Постой, я… — собирается с мыслями Гарри, но его тут же резко перебивает Рон, вскакивая с места:

— Какой ублюдок это сделал?!

— Тише! — отдёргивает тот, быстро покосившись на Уизли, заставляя сесть обратно, и снова пронзительно смотрит на Гермиону.

— Это не важно, — уже спокойно качает головой подруга, показывая внезапно появившуюся слабую и грустную улыбку на губах, продолжая отчётливо различать незримое прикосновение. — Важно то, что худшего не случилось, хоть это и оставило неизгладимый след.

Под её взглядом Гарри нервно трёт переносицу, но Рон не собирается сдаваться, разозлившись ещё сильнее.

— Это важно, Гермиона! Если кто-то чуть не изно… прикоснулся к тебе, эта мразь должна!..

— Рон! Прошу тебя, — мягко останавливает она, обращая к нему тоскливый взгляд, — я уже справилась с этим…

— Но об этом должен был знать!..

— Кто? — легко спрашивает, затем чуть выгибает бровь не в своей манере. — Тот, кто уже покоится в земле?

— Это урод должен быть наказан!

— И тогда об этом узнает вся школа. Нет, Рон. Я не хочу, чтобы об этом говорили на каждом углу. Именно поэтому, Гарри, я долго не решалась говорить тебе хоть что-то. Это было… слишком сложно.

Гарри с самым невероятным состраданием смотрит ей в глаза, поблёскивая зрачками, и опускает голову.

— Я… долго не понимал, почему ты отстраняешься от нас. Теперь мне всё ясно, — неживым голосом отзывается он, но тут же быстро и яростно добавляет: — Тем не менее, Рон прав! Гермиона, пойми: нельзя оставлять этого… мерзавца не наказанным!

— Он наказан, Гарри, — убедительно отвечает Гермиона. — И у него даже стёрта память, чтобы… чтобы стало так, словно ничего подобного не было.

— Но Гермиона!.. — продолжает возражать Рон, наклоняясь к ней ещё ближе и сжимая кулаки.

— Рон! Я прошу тебя! Я уже пережила это, и он понёс наказание! — твёрдым голосом протестует та, и друзья сдаются, боясь обрушить выставленные стены, ограждающие Гермиону от тех воспоминаний. — Прошло несколько месяцев, я переборола в себе этот ужас и… если мы будем продолжать… я не хочу больше никогда говорить об этом!.. Пожалуйста…

Они снова сострадают ей и в этот раз молчат, не смея нарушить воцарившуюся тишину.

— Мне на самом деле очень неловко и… стыдно, — признаётся, наконец, Гермиона и отворачивается.

Решив воспользоваться именно таким аргументом, как изнасилование, Гермиона не предполагала, что ей реально станет стыдно говорить об этом, а затем смотреть в глаза Гарри и Рону.

Они мальчишки, хоть и друзья.

Они имеют мужскую природу, и от других их отличает лишь контроль и другие жизненные ценности.

Однако Гермиона чувствует прилив довольства от того, что ей удалось сделать: ей удалось убедить их, обосновать своё поведение и избежать ненужных вопросов.

Наверное, Том гордился бы ею.

И в самом деле, нет ничего сложного, когда говоришь правду, но не договариваешь — это убедительно звучит и даже не обман.

Внезапно Гермиона дергается и ей приходит мысль о том, что Риддл всегда пользовался такой стратегией, но пользуется ли сейчас?

Несомненно, она знает далеко не всё, но и Том тоже не сразу черпает найденные ею знания. И всё же, мотивы Гермионы в его отношении чисты, а наоборот? Может быть, он до сих пор говорит ей часть правды, умалчивая о многом, что в итоге приводит только к поверхностным выводам, а на самом деле за ними кроется ещё куча другого?

Гермиона тут же отбрасывает от себя неприятные мысли, лишь пропуская в голову одну единственную: нужно заставить Тома доказать своё доверие так же, как он заставил это сделать её.

В груди снова начинает растекаться яд, проедающий всё, что встречается на пути.

Им необходимо уже увидеться. Три дня было терпимо, но четвёртый день становился невыносимым.

— Вы слышали, когда нас отправят в Лондон? — тут же спрашивает и пристально всматривается в лица друзей.

— Завтра утром. Профессор Макгонагалл хочет поскорее отправить студентов, видимо, страшась опасности и возвращения Пожирателей, — отвечает Гарри, наконец, переводя взгляд на свою палочку, продолжая сжимать и разжимать её в ладони.

Это было разумно: всем уже стоило покинуть школу и прийти в себя от произошедшего.

— Отлично, — облегчённо произносит Гермиона, глубоко вздыхает и начинает подниматься с пола. — Тогда… я пойду собираться и отдыхать. До завтра.

Ребята кивают, провожая подругу взглядом, а затем отворачиваются и начинают ошарашено переглядываться.