Да, Гермиона поняла, что эта нить, — магическая сущность и сердцевина Тома, — разделилась, попала к ней, привязываясь к её влюблённости — условию, которое требовалось для активизации крестража, — и переплелась с её магическим стрежнем. Магия Тома желает вернуться назад, стать единой и полноценной, и всё логично: его часть из Гермионы не выдернуть, разве что упрятать в какой-нибудь предмет, создав крестраж.

Или поддаться и не препятствовать уже давно зародившемуся процессу.

Гермиона долго изучала книжку, что нашла в апартаментах Слизерина, вчитывалась в каждое слово, посвятила всю себя находке и пыталась разделить свои настоящие чувства и те, что навязывала магия. Бесконечными ночами она лежала на кровати и смотрела в потолок, пытаясь распознать свою суть без постороннего влияния, понять, насколько далеко зашла её влюблённость и на что она способна, чтобы тешить это чувство. Представляла разные варианты событий, то веря в искренность Риддла, то подозревая его в очередной ловушке, в которой Гермиона оружие в руках врага.

Что она чувствовала и как бы относилась к Тому, если бы он когда-то вскрыл свои карты и сообщил, что просто пользовался ею?

Часы в таких размышлениях были самыми тяжёлыми и невыносимыми, но Гермиона заставляла себя думать даже о таких вариантах, а также предусмотрительно выискивать лазейки, как выбраться из такого провала.

К концу этого месяца она стала собранной, уверенной в себе и, возможно, крайне резкой. Она не могла не заметить, как медленно, но верно становится похожей на Тома, копируя его поведение или манеру держаться. И эта чёртова книга в Тайной комнате совсем выбила её из колеи — у неё есть два пути: убийство или смерть той Гермионы, что ещё была в ней несколько месяцев назад.

Эти варианты совсем не веселили, однако она стала издевательски посмеиваться над собой: её никто не заставлял брать ту диадему, так что во всём она может винить только себя.

И в этот самый момент Гермиона почувствовала, как в ней ещё сильнее пробудилась незнакомая ранее ей натура: если бы не диадема, она жила бы в неведении, не знала бы о планах Дамблдора, не знала бы, что Гарри поджидает смерть, если он начнёт воплощать те замыслы в жизнь после смерти директора. И сейчас у неё многое есть в руках, чтобы изменить запланированный сюжет, перевернуть всё в свою пользу, руководствуясь какими-то приоритетами.

Она уже не верила прошлой себе, не верила, что всегда поступала правильно, справедливо или честно. Не верила, что всегда боролась за истину, что её ценности и приоритеты были настоящими и самыми благородными. Однажды Том доказал ей в одном из повторяющихся дней, что она не идеальна и все её решения тоже. Раньше она всегда противоречила себе, считая одно, а поступая по-другому.

Но теперь она верила Тому.

Она остро осознала, что любой герой в жизни не может похвастаться благородством и чистотой помыслов, и теперь, зная, о чём на самом деле думал Дамблдор, Гермиона без сомнений была уверена в том, что каждый обязательно имеет свой тёмный уголок души и бесспорно действует только в личных мотивах, но никак не в общественных.

Взять того же Поттера: в нём не кипит желание освободить весь мир от натиска тёмного волшебника, — им руководствуется только жажда жить и защитить самого себя от покушений. И сейчас его беспокоит не смерть директора, а только вымышленное предательство Снейпа. Вот что острее всего может пронзить сердце! Вот что смертельно для каждого из них!

Все ненавидят предательство: и Гарри, и Рон, и Гермиона, и Том, и Волан-де-Морт. И когда-нибудь этот предатель, этот заточенный нож, вонзится и проткнёт насквозь. Это всего лишь вопрос времени.

Вот только если взглянуть в корень вещей, Гермиона уже предала и делает это до сих пор.

Да-да, она настоящий предатель, и стала им ещё в тот момент, когда наотрез отказалась от мысли выложить всю правду Гарри о том, что с ней приключилось и кто заставил её вести двойную игру. И если она уже предала, уже ступила на эту тропу, то давно назад пути нет. Она может идти только вперёд. Она может идти туда, где по другую сторону всего действия стоял Том и безукоризненно ждал, когда же она перестанет сопротивляться.

И взвесив в себе истинные чувства, прозрев настоящую суть самой себя, Гермиона приняла решение: ей нужно быстрее оказаться там, где находится Том.

Она не готова создавать крестраж и вырывать из себя чувства, не готова рассказать друзьям всё, как было на самом деле, понимая, что это только усложнит ситуацию, и тогда ей точно придётся быть меж двух огней, боясь либо смерти с одной стороны, либо абсолютного непонимания с другой. Расскажи обо всём друзьям — и ей тут же придётся выбирать. Хотя выбор уже будет сделан, и он может стоить ей жизни.

Гермиона поняла, что каждый из них в первую очередь действует, руководствуясь инстинкту самосохранения, и если на кон поставлена жизнь, то человек пойдёт на что угодно, если где-то там, вдалеке, мерцает слабый свет надежды, манящий и призывающий к себе.

И пусть её лучше убьют чувства, убьёт предательство Тома, если он обманывает её, пусть она захлебнётся в луже собственных несбывшихся надежд, — это будет равноценная плата за предательство друзей, однако ни за что её палочка не поднимется на другого человека только для того, чтобы вырвать из себя это гнетущее волшебство.

Но всё же Гермиона сердцем чувствовала, что никакого обмана нет. Если Том до сих пор не причинил ей боль и, более того, посвятил её в некоторые тайны, значит она движется верно, значит она не просто оружие, но и верный спутник на этой дорожке. Значит она равноценный… партнёр?

И в последнюю ночь перед тем, как появиться перед Томом с книгой в руках и информацией по Малфою, она точно решила, что с этого момента готова ускорить всё происходящее с ней: поддаться магическому стержню Тома, кружащему в ней, и максимально сблизить себя с ним.

Не сразу ей пришёл в голову ответ, как необходимо это сделать и что значит моральное и эмоциональное сближение, о котором накануне прочитала из книжонки Слизерина. Все занятия она провела в глубоких раздумьях, перебирая возможные варианты: откровенные разговоры, признания, узнать друг друга лучше, добиться чистейшей дружбы, заставить Тома полностью доверять ей и прочее. Но к моменту прихода Риддла в школу, идя по пустому коридору на второй этаж, Гермиона резко остановилась и ошеломлённо уставилась перед собой, находя единственный верный ответ: физическое сближение будет являться самым мощным зарядом, который подтолкнёт ко всему, что она весь день перебирала в голове. Раскрыть себя во всём, увидеть самую сокрытую и несдерживаемую улыбку и лицезреть самое истинное лицо Тома, услышать настоящий, неподдельный звук, срывающийся с его губ — это будет самое откровенное признание.

И всё получится, если Том по-настоящему готов принять её. По-настоящему готов открыться ей и хоть на мгновение показать истинного себя.

И всё получилось.

Не успела Гермиона открыть глаза на следующее утро, а что-то невидимое уже поселилось в груди и тянуло к Тому, лежащему рядом с ней. Чувства обострились, эмоциональный фон стал более разборчивым и утончённым. Всё вокруг приобрело тона, которые она ранее никогда не различала. И сам Том — он стал чем-то более значимым и необходимым. Он стал тем, кому хотелось уподобиться, кого хотелось добровольно слушать и внимать.

Кого не хотелось отпускать от себя дальше, чем на пару шагов.

И вот сейчас, за один миг прокручивая это всё в голове, Гермиона смотрит в зелёные вопрошающие глаза друга и уверенно отвечает:

— Да, мне казалось, что я схожу с ума. Потому что я лишь на секунду представляла, что будет, если ты прав. Что будет, если Малфой действительно Пожиратель смерти. Глупо было отрицать, что кто-то пытался совершить убийство: ожерелье, к которому по ошибке прикоснулась Кэтти, отравленное вино, выпитое Роном, предназначенное Дамблдору, расспросы Снейпа об оборотном зелье, которое кто-то выкрал у всех из под носа…