Том накалялся и распускал поток прожигающей лавы, которая вот-вот проникнет в Гермиону и взорвёт её, как вулкан, разъедая кислотой и антрацитовым паром.

Он уже близко. Он уже подступает к кратеру и готов вылиться наружу.

— Хватит! — резко выкрикнула Гермиона, сверкнув зрачками.

Гарри замолчал, а Рон поднял на неё ошеломлённый взгляд.

— Что ты смотришь так на меня? Разве ты не видишь, что он тратит время и нервы?

— Не кричи на меня! Ты не одна в отчаянном положении, чтобы выплёскивать свой псих!

— Я не в отчаянном положении, а думаю, что делать дальше, Рональд! — раздражённо отозвалась Гермиона, дёрнув желваками.

Рон заметил этот незнакомый ему жест и поморщился.

— И как? Что-нибудь придумала уже? Дамблдора нет, крестр…

— Заткнись! — перебила та, коротко взглянув на Джинни. — Стоит заглянуть в библиотеку и поискать что-нибудь, а не прожигать время зря!

— Какая ты у нас умная! Так сходи среди ночи и поищи, в чём проблема? — съязвил Рон.

— Ребята, перестаньте, — подала голос Джинни, притягивая к себе колени.

— Успокой своего брата, я не начинала. Видите ли, ему мешает, как я хожу и размышляю.

Гермиона продолжила ходьбу, не обращая внимания, что в ответ пробубнил Рон. Эмоции стали выплёскиваться через край — Том был вне себя от ярости.

Неужели Волан-де-Морт настолько дурак? Неужели он не верит ни единому слову своей юной копии, заставляя его злиться и выходить из себя?

Помешанный, одержимый, невероятно самоуверенный, обманутый Дамблдором и Снейпом! Настолько глупый, что не верит самому себе! Если он не послушает Тома, Гермиона ни за что не позволит умереть Гарри, участвовать в играх и планах Дамблдора, разыгрывать театральную трагедию, в которой Гарри просто обязан умереть, если тот будет стремиться убить Волан-де-Морта.

Мерлин! Гарри — кусочек души тёмного волшебника, которого прежде чем убить, нужно убить самого Гарри, а ещё и Риддла.

Не слишком ли высокая цена за смерть Волан-де-Морта? Неужели он будет продолжать нагнетать атмосферу в магическом обществе, захватывать власть и преследовать Поттера?

— Дай мне мантию, Гарри, — дрожащим от ярости голосом произнесла Гермиона.

— Не глупи, Гермиона, утром сходишь в библиотеку, — произнесла Джинни, подняв взгляд на неё. — Ты видишь, Гарри сейчас не в состоянии…

А Гермиону разрывало и жгло.

— А мне плевать, в состоянии он или нет! Вы все слишком разложились в себе и не понимаете, что уже нужно действовать! Защищать школу некому! В любой момент сюда может снова заявиться свора Пожирателей! Шкаф до сих пор открыт в Выручай-комнате, а мы тут сидим и прожигаем!.. Ах!..

Гермиону тряхнуло, и она замолчала, не сумев договорить мысль. Яд полностью проник внутрь и стал плавить всё живое, в ушах сначала застучала кровь, затем зашипел ток, а перед глазами заискрили молнии, из-за чего гостиная расплылась и чуть ли не исчезла, оставляя только белоснежное свечение, увеличивающееся в размерах.

— Гермиона? — нервно, словно где-то издалека позвал её Гарри.

— С ней что-то не то, — ещё отдалённее прозвучал голос Рона.

— Что с её глазами?.. — выдохнула Джинни.

Две пары рук прикоснулись к предплечьям и потянули вперёд, после чего Гермиона ощутила под собой мягкую поверхность дивана и согнулась пополам, буквально выплёвывая ненависть и злобу.

Её разрывало от боли на тысячи мелких кусочков, на осколки стекла без возможности собраться воедино. Было отвратительно злостно и невыносимо горячо, словно её плавили как пластмассу.

Но в какой-то момент это прекратилось, сменяя всё на приятное и восторженное, болезненно зудящее и невероятно тёплое, толкая в спину, после чего Гермиона будто оступилась и бросилась вниз, в мягкую бездонную пропасть, обнимающую невыносимой тоской и желанием притянуться к чему-то незримому и бархатному, — к тому, что несёт в себе утешение.

Она не помнила, что было дальше, как оказалась в своей комнате, раскинувшись на кровати. Тусклые глаза устремились в потолок, кругом тишина, пустота и одиночество, окутывающее каждую часть тела. И больно, ужасно тоскливо и больно, словно кровоточит открытая рана в ушах, продырявленных насквозь.

Там сквозит. Там холодно и безутешно.

Гермиона подорвалась с кровати, понимая, что Том получил увечье, как-то ранен, а она здесь, не может выбраться и прийти к нему на помощь.

И так прошёл целый день: в метаниях от прожигающего яда до полного отсутствия мыслей и чувств.

Ему было плохо. Ужасно плохо и холодно.

На другой день она продолжала сторониться друзей, кутаясь в школьную мантию и скрещивая руки на груди, всем своим видом показывая, что лучше сейчас не подходить к ней.

Отстояв церемонию прощания с Дамблдором, Гермиона тут же направилась в спальню и погрузилась в пустоту, меланхолично раскачиваясь и молясь, чтобы день отъезда в Лондон наступил быстрее.

На третий день она, наконец, вышла в гостиную и присоединилась к друзьям, которые с мрачным видом продолжали молчать и о чём-то думать.

И Рон, наконец, нарушает тишину, спрашивая, что случилось с Гермионой.

Но она молчит, смотрит на каминную полку и пропадает в сжигающих ощущениях, которые через минуту сменяются тоской.

— Гермиона, ты слышишь меня?

— Я слышу, Рон.

Она ещё несколько минут смотрит перед собой, затем медленно оборачивается и тихо вздыхает.

— Я сильно перенервничала. Пойми, Рон, то, что произошло, совсем не шутки, и в любой момент Вол…

— Не произноси его имя! — тут же перебивает Уизли и устало опускает глаза.

Гермиона хочет возразить, приоткрывая рот, но резко останавливает себя, передумав.

— Дело в не в том, что произошло, Гермиона.

Совсем тихо и ровно разносится голос Гарри по пустой комнате. Он, наконец, что-то сказал вразумительное. Он, наконец, переключился на другие проблемы, которые раньше не меньше волновали его.

— Дело в том, — продолжает он, — что не один месяц ты ведёшь себя очень странно, словно тебя кто-то запугал до полусмерти, а затем подменил.

— Гарри, мы уже много раз обсуждали… — на выдохе отзывается Гермиона, но друг не даёт закончить.

— И ни разу ты не сказала, что на самом деле случилось, — так же ровным голосом произносит Поттер. — Сколько раз ты неожиданно пускалась в слёзы? Сколько раз ты почему-то резко отвечала и грубила на мои вопросы? Сколько раз ты говорила, что словно сошла с ума?

Гермиона закрывает на несколько секунд глаза, в очередной раз укоряя себя за то, что ещё в первый месяц не справилась со своими эмоциями и глупо думала, что Гарри способен её понять и оказать помощь.

Это было опасно: говорить о существовании Тома Риддла в этом времени, раскрывать его планы и замыслы и, наконец, их взаимосвязь, за которую вряд ли кто-то погладит её по голове.

Сначала Гермиона была слабой, немощной, вечно ищущей утешения, боясь упустить из вида последнюю надежду в образе Гарри, но спустя некоторое время она точно осознала, кто является её последней надеждой.

Гарри раздражал, когда говорил о Малфое, о том, что он Пожиратель смерти, или когда пропадал и неожиданно появлялся, объясняя, что караулил у Выручай-комнаты.

Гермиона злилась на то, что друг просто тратит время зря, пытаясь вынюхать хоть что-то. Она сомневалась в этом, как и Рон, пока Том не открыл один из своих секретов: Малфой действительно Пожиратель смерти. И тогда всё изменилось.

Она перестала наматывать сопли на кулак и терять голову в истериках от того, что не может спокойно прожить дня без Риддла. Её вечно тянуло к нему, сущность страстно желала воссоединиться, а возникающее тепло согревало так сильно, что хотелось в нём засыпать и никогда не открывать глаза, растворяясь в мягких, но таких редких объятиях Тома.

Одержимая Гермиона.

Её сущность прогибалась, а потом ломалась под давлением магии, которая ещё не до конца впиталась в неё и вечно устраивала бунт, требуя сдаться, броситься к горячему дыханию, таящее в себе ту белоснежную нить, чем было физическое проявление волшебства, желающее сплестись окончательно и оказаться в ком-то из них полностью.