— Что? Больно?
— Ты возвращаешься в свою реальность, Гермиона. Думаешь, это будет легко и безболезненно?
— Мне следует сразу же идти в больничное крыло?
— Думаю, да. Как минимум за зельем от головной боли и… у тебя всё ещё будет ранена нога, не забывай.
Гермиона кивнула, отводя взгляд и глубоко вздыхая. Кажется, это было невероятно, что она собирается вернуться в свой мир. Она так долго к этому шла, и через что ей ещё пришлось пройти, чтобы достигнуть этого момента! Только неизвестно, что её ожидает потом, и от этого стало страшно.
— Не бойся, — произнёс Том, ощутив подступающий к Гермионе страх. — Если будешь хорошей девочкой, то всё ужасное у тебя уже позади.
Он запустил руку во внутренний карман мантии, достал оттуда диадему и поднял её перед глазами волшебницы.
— Закрой глаза.
Та послушно закрыла их и снова глубоко вздохнула, явно нервничая от происходящего. Как назло, ей казалось, что замедлились секунды, и слишком долго ничего не происходит.
Том внимательно разглядывает напряжённое лицо Гермионы, словно пытаясь его запомнить, затем медленно надевает ей на голову свою диадему, и в эту же секунду оба чувствуют, как весь мир начинает уходить из-под ног.
***
Февраль, 1947 год
Очень светлое и уютное заведение с витающим в воздухе вкусным запахом кофе – он заманил Тома остановиться именно здесь. Перехватив несколько свёрнутых в трубочку газет из одной руки в другую, он схватился освободившейся ладонью за ручку двери и потянул на себя.
Запах кофе здесь был в несколько раз сильнее, чем на улице, и Том почувствовал сильное желание ощутить во рту вкус этого горячего восхитительного напитка. Он быстро огляделся, заметив несколько групп людей, сидящих за столами, которые даже не посмотрели в его сторону, и увидел подходящую к нему молодую девушку. Его взгляд опустился на бёдра, покачивающиеся в красивой тёмно-синей юбке, которая колебалась волнами в разные стороны, а затем поднялся к приветливой улыбке, обращённой к нему.
— Доброе утро, мистер, — произнесла она, остановившись перед Томом. — Очень рада видеть вас здесь. Вам принести кофе или, может быть, хотите позавтракать?
Том расцвел вежливой улыбкой, не отводя взгляда от лица миленькой девушки. Он медленно начал снимать пальто, отвечая мягким голосом:
— Я буду очень рад только чашечке кофе, юная леди.
— Хорошо, — не сдержав смущённую улыбку, отозвалась та, затем отвела взгляд и подняла в сторону руку. — Вы можете оставить пальто здесь, и затем присесть за любой понравившийся вам столик, а я пока сварю вам кофе и, как будет готово, принесу.
Закончив снимать пальто, Том чуть хитрее улыбнулся и вежливо спросил:
— Мисс, а вы запомнили меня, чтобы не перепутать, кому нести кофе? Вижу, ваше место пользуется хорошим спросом и… — Том медленно оглядел присутствующих, затем снова обратил блестящий взгляд на девушку и продолжил: — …всех посетителей, ожидающих заказ, не запомнишь.
Девушка стала заливаться краской и через несколько секунд ответила:
— Я вас запомнила, мистер. Проходите, скоро принесу вам кофе.
Том опустил глаза вниз, на мгновение закусив губу, затем поднял обратно и с улыбкой ответил:
— Благодарю вас, мисс.
Та неуверенно отошла от гостя, и он медленно отвернулся, чтобы повесить одежду на вешалку. После этого он прошёл в центр уютной комнаты и сел за столик так, чтобы было видно всех присутствующих, тех, кто может зайти в заведение и что творится за окном. Положив трубочку из газет на стол, которая тут же раскрылась, он немного придвинулся на стуле и, снова заинтересованно оглядевшись, медленно взял одну из газет. Его движения были аккуратными и как будто заранее просчитанными. Пока он встряхивал газету, любопытный взгляд ещё раз прошёлся по залу, а затем направился к напечатанным страницам. Пробежавшись взглядом по главной колдографии, Том перевернул страницу и углубился в чтение.
Начался 1947 год – второй год после окончания Второй Мировой войны, в которой участвовали многие страны мира, в том числе Советский Союз, США и, конечно же, Великобритания. Как военное, так и послевоенное время для всех было слишком тяжело преодолимым. Более того, меньше, чем два года назад, смогли, наконец, заключить в тюрьму тёмного волшебника и главного преступника магического сообщества – Геллерта Грин-де-Вальда. И, несмотря на то, что почти два года он пребывает в тюрьме, народных волнений было слишком много: в министерствах многих стран Европы происходили постоянные перевороты, везде шныряли волшебники, поддерживающие взгляды Грин-де-Вальда, ожидая, когда придёт их час. В магическом правительстве волшебников каждой страны было, как оказалось, очень много шпионов и сторонников, половина из которых были выявлены и оказывались на суде, а другая половина оставалась не рассекреченной. По итогу, враг мог подстерегать на каждом шагу, и неспокойное время в мире магглов ещё сильнее нагнетало обстановку. Три мировых державы оказались охвачены новой угрозой войны, утягивая её в ожесточённую гонку вооружений, которая по силе и масштабам была слишком опасной не только для обычных людей, но и для мира волшебников. Многие маги Европы потеряли близких, дома, растратили все накопления. За Грин-де-Вальдом, как и за маггловской войной, тянулся широченный шлейф преступлений, невосполнимых потерь и утрат. И до сих пор каждый, будь то маггл или маг, жил с опаской и страхом, боясь, что завтра может прогрохотать новая война или в мир снова выйдет Грин-де-Вальд, чтобы пройтись по головам непокорных и бесполезных, заливая всё вокруг бурой кровью. Приобщив к себе множество сторонников из всех стран Европы и даже США, Грин-де-Вальд, наконец, добрался до покорения Великобритании, где находился единственный волшебник, которого побаивался тёмный маг, – Альбус Дамблдор.
«Трус!» – с усмешкой думалось Тому о своём преподавателе по трансфигурации. Он прекрасно осознавал, что масштаб катастрофы под гнётом Грин-де-Вальда можно было бы разительно уменьшить, если бы профессор Дамблдор – любимчик гриффиндорцев – сразу принял вызов от тёмного волшебника. Но тот тянул до последнего, пока народ не задрожал от начавшейся Второй Мировой войны, а волшебники не забегали, как крысы с тонущего корабля, не зная, кому можно доверять и где прятаться. Тем не менее, весь магический мир днём вздыхал с облегчением, а по ночам трясся под одеялом, боясь увидеть по утрам в «Ежедневном пророке» новость о том, что Грин-де-Вальд сбежал из тюрьмы или началась новая война в мире магглов, в которой, к слову, было замешано очень много волшебников. Сейчас же положение дел было таковым, что по всей Европе шныряли русские волшебники, поддерживая укрепления своих соотечественников-магглов, позволяя себе делать всё, что им вздумается. Также шныряли огромные толпы последователей Грин-де-Вальда, которые каждое утро надеялись увидеть в газете новость о том, что самый опасный преступник сбежал. Казалось, сейчас были времена не лучше, чем и во время войны, как волшебников, так и магглов. Хотя почему казалось? Так и было.
И каждое утро Том собирал все маггловские и магические публикации, чтобы быть в курсе всего. Он знал, что сейчас магическое население всех стран Европы пребывало в ужасе и страхе, поэтому понимал, что это самый прекрасный шанс захватить лучшие умы, а также заслужить доверие к себе. На самом деле, его тоже приводило в нескрываемое негодование тот факт, что ещё оставалась угроза от тёмного волшебника и что магглы трёх мировых держав придумали такую опасную штуку, как ядерное оружие, и были на грани новой войны, которая фактически уже началась, неся в себе локальный характер. Тома не устраивал такой порядок вещей и, более того, раздражало, что министерство даже его страны ничего не предпринимает, выискивая только шпионов, предателей и пытаясь подавить массовые беспорядки среди магглов и магов. Никто не был уверен в завтрашнем дне, а Том терпеть не мог быть в чём-то неуверенным. Ещё с детства ему хватило страхов за новый день, в котором могли поджидать очередные воздушные атаки или массовые налёты тёмных волшебников, которые не прочь убить каждого, кто решится дать отпор или предпочтёт остаться в стороне. В этой войне не было тех, кто может остаться вне игры – каждый должен был принять какую-то сторону: либо отстаивать идеи Грин-де-Вальда, либо, наоборот, выступать против них. Другого не было дано. И как же Тому повезло, что у него не было близких людей, взгляды с которыми могли не совпадать, что у других встречалось слишком часто. Родители и дети, супруги, родственники могли оказаться по разные стороны баррикад, и ни один из них не имел права дрогнуть в сомнении палочкой с непростительным заклинанием, если их взгляды расходились. Каждый в этой войне помнил: либо ты, либо тебя.
