— Ещё раз предлагаю, — склонив голову, спрашивает Том.

И Гермиона находит своё преимущество в словах, потому что пытается оттянуть неизбежное.

— Ты говорил, что насильственный путь тоже не самая лучшая сторона! Почему ты думаешь, что это хороший вариант – применить ко мне пытки?!

— Нет, Гермиона, не лучшая сторона, — согласился Том. — Я покажу тебе позже беспроигрышный вариант.

— Н-но… Том, это же глупо! — пытается вразумить его та.

Он качает головой и смотрит на неё пустым взглядом.

— Твою мать, Риддл! Когда я выберусь из твоего чёртового дня, то…

— Что? Тоже будешь меня пытать?

— Я никогда не буду уподобляться тебе!

— Будешь. Я умею убеждать.

Гермиону перекосило от его елейного тона, и она зарычала:

— Ублюдок! Тварь!..

И пронзительный визг оглушил всю комнату – палочка дождалась момента, когда её можно использовать. Гермиона рухнула на диван головой и задёргалась, впиваясь в мягкую ткань пальцами и со всей силы сжимая её, словно пыталась разорвать в клочки. Её душераздирающий крик был сдавленным, и Том прекрасно чувствовал, как она сопротивляется этой боли, этим кинжалам, что воткнулись в каждый волокон нерва, этой невыносимой пытке, успокаивая себя тем, что лучше быть жертвой, чем игрушкой. Кажется, она снова определила, что ей до конца нужно оставаться жертвой, но в тот раз помогло беспамятство, а в этот раз Том не позволит ей такой роскоши. Её не унесёт чёрная тень в место, где всё спокойно и легко. Она будет здесь до тех пор, пока не согласится.

Он безразлично смотрит, как она ломает себе ногти, как из чёрных глаз текут слёзы, как с её пересохших губ слетают болезненные и мучительные стоны, и ждёт, когда ей станет невыносимо плохо. Его магия ощущает витающую кругом боль, которая так густо заполонила весь воздух, что Тому становится жарко. Он снова испытывает желание отдать своё тепло, но терпит, пробуждая в себе всю жестокость своих намерений.

Гермиона переворачивается и падает на пол ему в ноги и продолжает кричать и царапать теперь уже пол. Её тело извивается под пристальным взглядом и, наконец, она не может больше терпеть – она просит остановиться.

Но Том непоколебим. Он продолжает её мучить и чувствовать, насколько ей плохо. Он стискивает зубы и собирает в себе ещё больше жестокости, вкладывая в источающую его палочкой магию. В этот раз у неё нет никаких шансов на перерыв.

Она воет, стонет, кричит, плачет. Её руки потянулись к его ногам, но Том тут же делает шаг назад. Бесконечные нити стали тянуть её к нему, чтобы он смог задушить и задавить нестерпимую боль. Ей хочется тепла, но вместо этого он даёт боль, выворачивая её сущность наизнанку, заставляя карябать холодный пол и проливать на него свои слёзы.

Бесконечные минуты для них двоих, в которых Гермиона ожидает конца, беспамятства или тепла, а он – прекратить неприятным ему чувствам зудеть его магию. Её боль начинает затрагивать всю его сущность, заставляя до боли стиснуть зубы. Заклинание ослабевает, но Гермиона уже не чувствует разницы – ей больно, плохо и страшно. Она с ужасом понимает, что сейчас ей никто не даст исчезнуть в темноте и пустоте беспамятства, поэтому, наконец, кричит, что согласна.

Том медленно опускает палочку и, нахмурившись, смотрит на рассыпавшиеся на полу кудри, на тусклые и безжизненные глаза, на дрожащие пересохшие губы, с которых слетают тихие стоны от пережитой боли. Он делает шаг и нависает над ней, чтобы она смогла взглянуть на него сквозь пелену слёз, которые быстро струились из глаз к вискам. Но она не двигается и даже не пытается посмотреть на него – пустые глаза были так широко распахнуты, словно она только что умерла.

Том выпрямляется, делает от неё шаг и неторопливо направляется к выходу из комнаты, тихо стуча каблуками по полу. Он знает, что ей нужно остаться одной и хорошо подумать над произошедшим, а ему всего лишь нужно выждать время, когда его магия и её чувства победят в ней.

Том прошёл к столешнице, облокотился на неё, скрестил руки на груди и опустил голову вниз, прислушиваясь к тишине, в которой почти неслышно из другой комнаты доносились стоны. Было ли в нём сострадание? Нет, его не волновал ни один болезненный звук – он не мог ничего чувствовать, ведь он сам – магия, чувства и душа. Он мог только давать то, что в нём есть – не более того.

Минуты шли, и от скуки Том принялся отсчитывать секунды, прислушиваясь, когда голос в соседней комнате совсем затихнет. В этот раз ей хватило не больше десяти минут, чтобы успокоиться и затихнуть, изредка нарушая тишину резкими вздохами.

Лениво оттолкнувшись от столешницы, Том неторопливо прошёл обратно в комнату, обошёл Гермиону и взглянул ей в глаза, которые так же оставались абсолютно пустыми и тусклыми, но в этот раз её зрачки дёрнулись и посмотрели на него в ответ. Она выглядела сломленной и разбитой, потеряв надежду на какую-либо помощь. Конечно, здесь нет никого, от кого бы мог спасти её Том, ведь он сам проделал это с ней и только сам может стать ей спасителем и утешителем. И это была настоящая необходимость. Очередной удачный план, который сейчас снова обернётся для него преимуществом и безоговорочной победой.

Он наклоняется к Гермионе, просовывает руки под обмякшее тело и выпрямляется вместе с ней. Она слабо цепляется за его мантию за спиной и закрывает глаза, чувствуя себя тряпичной куклой, с которой можно сделать всё, что угодно. Её чувства укалывают Тома, пробуждая подавить и выдернуть их из неё. Медленно развернувшись спиной к дивану, он садится на него, складывая голову Гермионы к себе на колени, и внимательно заглядывает ей в открывшиеся глаза, которые безнадёжно смотрят на него с непониманием и отчаянием. В ней теплится слабый огонёк, который от малейшей жестокости готов потухнуть, и его нужно было заново раздуть, чтобы засверкало жаркое пламя. Его холодные пальцы прикасаются к заплаканному лицу и, едва касаясь, изучают влажную от слёз кожу. Магия вырывается изнутри и обволакивает ослабевшее тело на руках волшебника. Он мягко вонзает свои ладони в растрёпанные волосы, обнимает одной рукой за шею и наклоняется к потрескавшимся губам, чтобы дать Гермионе больше своего тепла.

Она не двигается, начиная трудно дышать и слабо хрипеть. Её грудная клетка зашевелилась под его локтем, и появилось чувство, словно она только сейчас начала вдыхать воздух, отравленный её болью. Том нежно ласкает её губы, терпеливо выжидая малейшего содрогания, которое скажет ему, что она приходит в себя, и спустя несколько секунд он чувствует, как за спиной её рука начинает сильнее сжимать его мантию. Её глаза постепенно приобретают яркость и зажмуриваются. Гермиона судорожно вздыхает и издаёт тихий болезненный стон, который Том забирает себе и не даёт ей больше проронить ни звука. В следующее мгновение она открывает глаза и отзывчиво, едва шевелясь, принимает долгожданное тепло, которое приятно согревает тело и душу. В ней начинает мелькать жадность, желание избавить себя от горьких ощущений и забыть о боли. Её сущность позволяет открыться теплу, проникнуться к нему и начать растворяться в нём. Ей просто становится легче.

Том отстраняется и слабо улыбается ей в губы, прошептав:

— Глупенькая Гермиона. Я же обещал тебе, что буду давать столько магии, сколько сможешь взять. Зачем ты пытаешься противостоять мне?

— Я не хочу, чтобы мне было больно, — едва шевеля губами, отозвалась она, направив свой стеклянный взор в тёмные глаза.

— Тебе не будет больно, если ты будешь слушать меня. Разве ты в этом за все эти дни не убедилась?

Гермиона опустила взгляд вниз и судорожно выдохнула.

— Зачем ты… ведёшь себя так со мной?

— Это самый лучший путь привлечь тебя на свою сторону.

— Насилие?

Том слабо качнул головой и мягко улыбнулся.

— Ласка. Яркий контраст. В такие моменты, как сейчас, ты лучше всего ощущаешь свою необходимость во мне.

Гермиона подняла глаза на Тома и слабо усмехнулась. Она осознала, что это была ещё одна удачная хитрость, которую он придумал.