Том сделал шаг к Гермионе, которая тут же всхлипнула и отшатнулась назад. Он сделал ещё шаг, и этим заставил её прошмыгнуть в ближайший угол комнаты и забиться там.
Она оседает по стенке и плачет. Долго плачет. Тихо воет и прячет лицо в замёрзших ладонях. Только зачем-то пробует сдержать крики, которые рьяно пытаются выбраться наружу. Они так и сдавливаются в горле и не нарушают нависшую тишину.
Том повернулся в её сторону, засунув руки в карманы. Его направленный в её сторону взгляд был пустым. Он чувствовал, как Гермиона борется со своей болью сама, пытаясь что-то осознать и принять. Может быть, это плохо удаётся и даже бесполезное занятие, но Том выжидал, напрягая скулы и сильно стискивая зубы. Ему было важно понять, что он точно не ошибся, поэтому дал ей время остаться с собой наедине, погружаясь в свои мысли и чувства.
Проходит не меньше пятнадцати минут, прежде чем её сдавленный крик утихает, слёзы заканчиваются и только сверкают на бледных щёках. Она поднимает немного голову, показывая лицо сквозь растрёпанные волосы, и опасливо вглядывается в тёмные глаза.
Том точно знает, какая мысль пришла ей в голову. Она боится быть использованной, боится быть убитой, боится понять, что снова обманулась. Ей хочется представить, что это страшный сон, который вот-вот закончится, и она о нём даже не вспомнит. Но нет. Гермиона продолжает смотреть на него, как загнанная лань, мельком замечая, что его руки спрятаны в карманах, в одном из которых ладонь держит волшебную палочку. Достанет ли он её? Что он собирается с ней сделать?
Том ждал дальше, размышляя над тем, что, если Гермиона не справится, то у него будет ещё один шанс всё исправить, стерев ей память, но этого делать совсем не хотелось, потому что тогда всё придётся начинать заново. Он чувствовал, как кинжал правды, загнанный в сердце и душу, больно дерёт её рану. Ей хочется тепла и утешения, но она боится попросить, боится протянуться к нему, потому что оно стало казаться недосягаемым, чужим и страшным. Ей страшно, и ни один нерв не может заставить дёрнуться в его сторону, но воткнутые в сердце иголки уже очень глубоко зашли вовнутрь и заставляют ныть и выворачивать душу наизнанку от самой яркой мысли.
Она влюбилась в него. Она влюбилась в Тома Риддла.
Слёзы начинают быстро сохнуть, а глаза чернеть. Её рот приоткрылся, и тут же послышался тихий вздох. Неужели ей хватило пятнадцати минут, чтобы пожалеть себя? Неужели за пятнадцать минут она сама справилась со своим страхом?
Том ждал ещё. Каждой своей клеточкой магии он пытался прочувствовать все эмоции, что были скоплены в этом хрупком девичьем теле. Боль – огромная и зияющая дыра, которая перестала увеличиваться буквально недавно – попытка довести саму себя до нервного срыва не удалась. Гермиона больше не сорвётся.
Рядом теснится испуг и невероятных размеров страх, но она сама оттесняет его, пытаясь проявить в себе жажду его магии сильнее. Кажется, она решила, что ей лучше задавливать себя противоречивым теплом, чем ужасающим страхом. Она тоже хочет избавиться от колющих ощущений, которые были крайне неприятными и просто отвратительными. И если Том не ошибается – даже стереть себе память, лишь бы не помнить о том, что произошло.
С другой стороны теснится тот самый клочок магии, который Том отдал ей, чтобы она не оступилась и не совершила больше ни одного глупого поступка, поддаваясь своим, каким бы то ни было, эмоциям. Именно этот лоскуток тянул её намного сильнее к нему, чем тянула бы настоящая влюблённость. Это была та самая ниточка, что он дал в руки Гермионе на опушке перед лесом в день, когда он убил её неприятелей. Именно она преследовала её и постоянно притягивала к нему, не давая собраться с мыслями и отгородить от себя его образ. Именно эта ниточка должна послужить проводником в этот мир для Тома, который ещё ничего не подозревал, живя в другом своём мире и ожидая, получилась ли у него задумка со временем или нет? Разгадал ли кто-нибудь его секрет или нет? Нашёл ли кто-нибудь именно этот крестраж или нет? А главное, если это так, то какое время его настигнет?
Его магия в Гермионе была мощной, но её было так мало, потому что большее она не способна пока что принять. Она примет больше, когда примет в своём сердце его – без всяких сопротивлений и преград. Ей нужно уступить ему самой. И Том терпеливо ожидает, когда же победит та часть души, которую он ей дал. Когда же хоть немного перевесят те чувства, вызванные острыми иголками, которые достаточно глубоко вонзились, чтобы попытаться их выдернуть? Том снова себя убеждает, что не мог ошибиться в том, что зародившаяся привязанность Гермионы была сильнее, чем ужас и страх, которые пытались изничтожить её. Он снова повторяет себе, что не мог ошибиться, ещё сильнее стискивая зубы от напряжения.
Со стороны его лицо выглядело безмятежно, а взгляд всё такой же пустой, но внутри вихрем бесилась магия, которая желала предпринять какие-то действия, чтобы не видеть и не чувствовать, как задыхающаяся от безысходности Гермиона пытается перетерпеть в себе мучительную боль. Хорошим признаком было то, что она не позволяла себе впадать в полное отчаяние, мирясь со своими мыслями – она призывала в себе все тёплые чувства, которые были, чтобы задавить этот ужас. Она боролась сама без помощи и наставлений Тома. Чем она мотивировалась, не давая себе просто закричать и захлебнуться в истерике? Зачем она давит в себе эти чувства, словно они лживые и обманчивые?
Слабый отголосок веры доходил до Тома. Во что она пыталась верить? В то, что это сон? В то, что её друзья ошиблись? В то, что Том с ней ничего плохо не сделает? Или в то, что он её не обманывает?
Он увидел, как её глаза внезапно блеснули, и на мгновение почувствовал, как чаши весов заколебались, и его магия, его ниточка, находящаяся в ней, стала слабо тянуть его к Гермионе.
Том, наконец, понял – он не ошибся.
Он шелохнулся и под пристальным взглядом Гермионы вытащил руки из карманов, оставляя там волшебную палочку, сделал несколько неторопливых шагов по направлению к ней и медленно опустился рядом.
Новая волна страха мгновенно врезалась в его сущность и стала обтекать его мимо, наполняя всю комнату этим чувством. Усиливалось напряжение, Гермиона задрожала сильнее, предчувствуя в себе новый взрыв гнетущих эмоций, но в этот раз Том не собирался давать ей бороться в одиночку с подступающей истерикой. Чаша весов с её жаждой лишь немного перевесила все ужасы, и нельзя было снова колебать этот порядок, который был слишком тонким и хрупким – он мог в одно мгновение исчезнуть, и тогда худшего не избежать.
Он взял её за руку, которая всё это время сжимала пальто на груди, словно пытаясь оттуда вырвать жалящий кинжал, и в этот момент Том увидел, как Гермиона стала сильно вжиматься в стену, испытывая самое настоящее желание сбежать, спрятаться, исчезнуть. Ладонь была холодной и дрожащей, она не отталкивала и не отвечала взаимностью. Магия Тома тут же устремилась к этому прикосновению, извергая в себе незыблемую силу на то, чтобы преодолеть этот кошмар, и с каждым разом всё сильнее проникала в нервы, в кровь, в сердце.
Гермиона снова тихо застонала, пряча испуганные глаза, но Том тут же прикоснулся к её подбородку и заставил поднять на него взгляд. Его пустой взор превратился в заинтересованный, а тонкие губы показали слабую насмешливую улыбку. Она явно подумала, что он смеётся над ней, но, зная, что он не ошибся, его это действительно стало веселить. Ему осталось лишь дать ей больше своей магии, чтобы тоненькая ниточка стала самыми настоящими путами, которые притянут к себе ту самую цель, ради которой Том принял решение влюбить в себя Гермиону.
Он тянет её подняться вместе с ним, но неожиданно получает сопротивление. С лёгким недоумением до него доходит, что теперь Гермиона начинает бороться именно с ним, с настоящими чувствами к нему, но никак не с его магией. Она начинает убеждать себя, что Том – это не её влюблённость и что у неё нет к нему никаких чувств.
