Вот так, за разбросанные в комнате вещи, я очутился в больнице. Мне наложили несколько швов. А я дал себе обещание больше не повторять этих ошибок. Ошибки – это страшно, больно и жутко обидно. Я запомнил это навсегда. И шрам на затылке, который можно нащупать и сейчас, служит напоминанием об этом.

Активисты ратуют за мир во всем мире. Вроде как, цель благая, но, на мой взгляд, бороться за нее – занятие глупое и бесполезное. Война и мир – это политика и ничего больше. Пикет у белого дома для верхушки власти, как укус комара для мамонта. Другое дело – тема насилия в семьях, где страдают беззащитные дети. Они не могут постоять за себя и справиться с пьяным отчимом или разъяренной матерью. Вот к чему нужно привлекать внимание общественности. Каждый взрослый страдает от психологических травм, полученных в детстве. И чем серьезнее было потрясение, тем сложнее расхлебывать последствия. Хорошо, если с ними в силах справиться психолог, но когда речь о насилии, вероятнее всего, человеку потребуется помощь психиатра.

«Ребенок тоже человек. Нет насилию в семье» – гласила надпись на моем плакате, когда я выступил с одиночным пикетом на площади перед отделением детской травматологии. Я взял тогда в прокат ростовой костюм младенца, чтобы заодно повеселить ребятишек, которые непременно прильнут к окнам.

Сквозь прорези для глаз я заметил девочку на втором этаже. Ее грустный взгляд из-под насупленных бровей рассказал мне о причине гипса на руке и фонаря под глазом.

Мне стало так жаль малышку, что я почувствовал себя тем самым бесполезным комаром. Я знал, что больница подает данные в службу опеки о каждом случае детских травм. Те проводят расследования и принимают меры. Но зачастую пострадавший ребенок попадает в это отделение снова.

Я бросил плакат на асфальт и послал девочке в окне воздушный поцелуй, а после обхватил себя за плечи, будто обнимаю ее. Мне так захотелось, чтобы она почувствовала тепло мягких кукольных рук… И она на мгновенье улыбнулась.

Ребенок тоже человек!

Если бы у меня было специальное образование, я хотел помогать детям пережить посттравматическое стрессовое расстройство. Я бы создал группу реабилитации по аналогии двенадцати шагов. Но сейчас это только мечты. А я – всего лишь ничтожный комар.

Что происходит?! Кто это? Почему я не слышу свой голос? – я выкрикивала вопросы на пределе возможностей связок, но вслух произносились чужие слова.

Похоже, я полностью потеряла контроль над телом. Как бы я ни старалась, даже брови нахмурить не могла. Окей, решение есть у каждой проблемы, остается его только отыскать.

Стоп. Какого черта? Эй, верзила, ты куда его потащил? Ручищи отрастил, дай боже, но это не повод их распускать. Оставь парня в покое, ты разве не видишь, он и без твоей помощи не может стоять на ногах.

Господи! Прекрати, я не могу на это смотреть.

Я и правда сделала отчаянную попытку развидеть кулачный бой, больше похожий на работу мясорубки. Несправедливый, неравный, неправильный бой. Не по своей воле я стала очевидцем. Но кое-что мне все же удалось сделать. Минуту спустя я обнаружила себя, склонившейся над кровавым месивом на месте лица паренька. А руки… Мои руки (!) красноречиво рассказывали о личности его обидчика.

Я ужаснулась. То, что нас двое я знала давно. Природная проницательность и наблюдательность с самого начала помогли сложить мне два и два. Вспышки воспоминаний переносили меня то и дело в места, где я никогда не была, к событиям, в которых я никогда не участвовала. Память подкидывала мне все новые сюрпризы, пока я окончательно не поняла что к чему.

По науке это называется диссоциативным расстройством идентичности. По-простому – раздвоение. Но встретить в соседях вояку с кулачным зудом, который выпускает пар, лупя каждого, кто якобы косо посмотрел на него в баре – я такого не ожидала. Мне достаточно было сюрпризов от единственного соседа. А здесь двое, один из которых буйный. И что мне с ними делать?

Мне хотелось понять природу нашего происхождения. Я не сомневалась, что сосед, появившийся раньше, является первозданной личностью. И Тор. Побочный эффект или недоразумение, как и я сама. Ко времени его появления я проглотила несколько книг о множественных личностях, пересмотрела все возможные документальные и художественные фильмы по этой теме. И потому могла проанализировать обстановку, сложившуюся в коридорах нашего разума. Очевидно, что тело принадлежало мужчине. И первородная личность – та, чьи воспоминания самые старые. Тор возник внезапно, как гром в безоблачную погоду и проявлялся не чаще, чем раз в месяц. В отличие от первого я почему-то видела все, что он творит в онлайн-режиме, а не в воспоминаниях. Но управление телом было заблокировано в такие моменты.

Голова гудела, будто ее засунули в барабан сушильной машины для белья. Взглянув на кровавый ручеек, сочащийся из ладони, я пришел в ярость. Я слышал, как тяжелые сапоги отчеканили чертову дюжину шагов по длинному коридору. Дверь со скрипом отворилась и захлопнулась так, что задребезжали стекла.

Мне захотелось побежать следом, наброситься со спины на обидчика, чтобы все прекратилось раз и навсегда. Но вместо этого я прильнул губами к ране на руке, впервые попробовав вкус крови. Она оказалась сладковатой и вязкой, и почему-то напомнила сок сахарной свеклы. Странное чувство, но мне понравилось. Позже, когда меня снова накрывал приступ ярости, я возвращался в это воспоминание, непроизвольно облизывая губы. Вместе со злостью, росла моя сила. Я знал, что однажды придет время, и я выпущу ее на свободу.

Я взял со стола сигарету из пачки, оставленной отчимом, чиркнул бензиновой зажигалкой, затянулся и выпустил клубы дыма.

Напряжение достигло предела спустя год после того случая. Я взорвался, словно переполненный воздушный шарик.

Весь мой гнев обрушился на голубя, который испачкал мне чистые брюки белой вонючей слизью. Я знал, что мать меня за такое убьет, и я жаждал мести. Охота на неприятеля длилась не больше часа. И когда тот, наконец, купился на раскрошенную на земле булку, я молнией рванул вперед и рывком свернул ему шею. В момент, когда хрустнули позвонки, я неожиданно, почувствовал облегчение. Шарик ярости сдувался на глазах. По телу прокатилась дрожь возбуждения. Я представил, что в моих руках не птица, а Он, и еще раз вокруг своей оси провернул голову, пока она не повисла набок, точно у сломанной куклы. Ни капли сожаления. Я выдернул белое перо из хвоста и бросил бездыханное тело в кусты. Трофей я воткнул себе за ухо, и с высоко поднятой головой вернулся домой.

Жестяная коробка из-под печенья стала хранительницей для моей добычи. Позже, совершая что-то важное, я всегда оставлял себе то, что помогало успокоить разъяренного зверя. Напоминание о принесенной жертве.

Куда бы я ни приезжал, первым делом я находил самый злачный бар. Там – в подвальном полумраке происходит реальная жизнь. Алкоголь снимает маски, оголяя настоящие личности. Я предпочитаю знакомиться с новым городом именно в баре. Почти всегда я заказываю тоник без джина. Я не пью. Совсем. Нет, я – не ангел во плоти, просто у меня другой интерес: я курильщик со стажем и мне более чем достаточно двух пачек «Мальборо» в день.

Обычно я занимаю место за барной стойкой с хорошим обзором, закуриваю и наблюдаю.

Я начинаю с укромных уголков, где прячется самое интересное. За дальним столиком расположились примерный семьянин, и, бьюсь об заклад, учительница его сына. Приговорив бутылку дешевого шампанского, они испепеляют друг друга взглядами. И вот-вот отправятся трахаться в туалет. Алкоголь стирает барьеры. И я замечаю, как мясистая рука с кольцом на безымянном пальце скользит по бедру, стремясь скорее достигнуть вожделенного места назначения под юбкой. Училка вскидывает голову, прикрывая глаза.