– Милая, что случилось? Ты же сказала, что в порядке…

– Мам, некогда рассказывать. Я звоню с чужого коммуникатора, ты вышлешь денег?

– Но на что тебе деньги?

– На консервирование. Я изменилась, только давай без паники.

– Какая паника, ну изменилась и изменилась! Все когда-то меняются. Но дорогая, у нас с твоим отцом вскоре у самих запланирована процедура. Деньги нужны на неё, сама понимаешь.

– Понимаю. Я вышла на работу и всё отдам тебе к дате вашей процедуры, просто сообщи мне, когда нужно.

– Да? Ну, хорошо. Только отцу не говори, что я одолжила. Нам нужно к шестьдесят второму край. Запиши, а то забудешь.

– Хорошо. Мам, я сейчас дам трубку администратору, она продиктует тебе, куда отправить деньги.

Маленка взяла трубку и любезно продиктовала реквизиты.

– Можете пока присесть на диванчик, я сообщу вам, как только оплата пройдёт.

Линда послушалась её совета. На журнальном столике были разложены каталоги с разными видами консервации. Цены здесь, конечно, не приводились – только достоинства. Ещё была одна книжка Рэя Маккьюри «После смерти жизнь только начинается: удивительные судьбы великих людей, раскрывших свои таланты после изменения».

– Извините, – обратилась Линда к доброжелательной блондинке, – а у вас в центре есть работа?

– А какое у вас образование?

– Профобразования нет.

– Тогда только на моё место, но я пока никуда уходить не собираюсь. Оплата ваша прошла, сейчас оформлю карточку и провожу вас в процедурный. Давайте книжку гражданина и справку с морга.

Линда протянула ей документы. Девушка расторопно защелкала по клавиатуре.

– Простите, у вас указана причина смерти – отравление, но не указано чем, – снова обратилась она к клиентке через минуту.

– А это важно?

– К сожалению, да.

– Животным. Некачественным мясом животного. Надо писать какого?

– Я напишу альтрициала, – заговорщически прищурила глаза блондинка. – В этих домашних фермах сейчас столько их разводят, не прививают, не следят, вечно отравления с ними. Кстати, забыла спросить, вам цвет кожи подвести под натуральный?

– Это ещё дополнительных денег стоит?

– Совсем не много.

– Ну и что мне ещё раз маме звонить?

Администратор виновато улыбнулась и пригласила клиентку последовать за ней в операционную.

Линда вышла из центра, когда уже стемнело. Под ногами красными диодами светился разделительный бордюр, над головой горели огни автострады, грыжей заруливающей на второй этаж здания, где расположилась, по-видимому, автостоянка.

Из колонок парка доносилась флейта, фонтаны переливались разными цветам в такт музыке, вокруг сновали люди с фотоаппаратами и коммуникаторами, на волнистых скамейках лежали другие. Изменённая художница со своим натурщиком, что работали здесь днём, конечно, уже закончили и ушли.

Тротуар ощутимо поредел, и Линда быстрым осмелевшим шагом дошла до входа в ближайшую станцию подземной железной дороги. Она с размаху распахнула дверь по привычке, но замерла на пороге. Линда кое-что вспомнила. Страх неизвестности начал давить на неё, и она сделала два шага назад. Изменённые не пользуются подземкой. По возможности, они обходят стороной все объекты, находящиеся под землёй. То ли там им плохо, то ли поверье какое, но так заведено. Вот только ей надо попасть домой, а в столь поздний час это реально сделать только по подземке. Вот ведь досада, у неё и проездного-то нет. Заметив у входа ещё одного нищего, на которого не обратила внимания при первой попытке войти, она решила, что рядом с ним на проезд просить прохожих даже неудобно, и вбежала обратно в вестибюль. На ходу перепрыгнув турникет (привет, бесшабашная юность!), она стремительно помчалась по эскалатору. Охранник даже с места вставать не стал.

Когда она, наконец, перестала бежать по эскалатору, уяснив, что никто за ней не гонится, давление подземелья будто обрушилось на неё. Это было странное ощущение, похожее на усиленную гравитацию. Но не такое уж страшное, как ей представлялось. Сойдя с эскалатора, Линда заскочила в последний вагон прямо перед отправлением.

В поезде, несмотря на ночь, народу хватало. Все сиденья были заняты, группа молодых ребят в шесть человек толпилась у дверей, на последних сиденьях спал мужчина. Она протиснулась через ребят и встала в более свободное место посередине вагона. Все присутствующие, кроме спящего, откровенно глазели на неё. У дверей начали громко перешёптываться. Сидел только один мужчина лет сорока пяти, в очках, читавший книгу и не обращавший, казалось, на неё никакого внимания. Зато она обратила на него. Он слился с их массой, они признавали его своим, его розоватый цвет кожи, очки и дыхание сбило их с толку. Но дышал он неровно, делая большие перерывы, как будто забываясь в процессе чтения. Заметив, что она разглядывает его, он тоже поднял сквозь очки на неё свой словно вопрошающий взгляд: «Ну а что ты хотела? Это их территория, не хочешь стать объектом внимания – учись быть как они».

Две женщины напротив пожирали её взором полным злобы и ненависти, другие пассажиры демонстрировали презрение или отвращение, некоторые просто любопытство, казалось, сейчас и бездомный проснётся, чтобы «высказать» своё мнение о нахождении изменённой под землёй. Да что она им всем сделала-то? Она закрыла глаза, но картинка, только потеряв в резкости, осталась на месте. Ей некуда было спрятаться от них.

– А что, может, похороним её здесь? Вдруг она неприкаянная! – слышала Линда голоса из толпы молодёжи.

– Неее, наоборот, если она здесь, значит точно прикаянная! Ах-ха-ха!

«Только доехать, только доехать» – повторяла Линда, пытаясь собственным голосом заглушить их шутки. Они не тронут её, не посмеют. Не на глазах у всех же. Здесь же полно людей… таких же, как они: первичных, бедных, вынужденных перебиваться подачками с барского стола, обременённых, голодающих, ненавидящих изменённых. Таких же, какой она была ещё вчера. Или это было целых девять дней назад?

В ночное время суток можно было долго стоять у подъезда в надежде, что кто-нибудь выйдет. Но Линде повезло: она простояла каких-то десять минут, прежде чем соседка со второго этажа вышла выгуливать свою невоспитанную собаку.

Артур Кросс в состоянии полного опьянения спал на кровати в одежде. Он относился к числу молодых людей, которые под воздействием алкоголя сохраняли рассудок, но напрочь теряли координацию. Рут плакала в своей самодельной деревянной кроватке, стоящей всего в двух метрах, но папа не просыпался. Дверь не была заперта, поэтому Линда смогла войти без ключа. Первым делом она взяла Рут на руки, успокоила и полезла в холодильник… где её ожидало только очередное разочарование.

– Как давно ты ела, девочка? – спрашивала она дочку, обшаривая верхнюю полку настенного шкафа в поисках заначинной банки детского питания. Рут ничего не отвечала, не прекращая реветь. Холодные руки и незнакомый химический запах матери пугали её, но получив порцию овощного пюре она успокоилась.

Уложив Рут спать, Линда нависла над Артуром. Вот бы перерезать ему глотку кухонным ножом, пока он так самозабвенно спит, высказать всё наболевшее его протрезвевшему духу, а потом сдать в крематорий. Кажется, новый закон ей это позволит. Хотя при убийстве… маловероятно. Может, «самоубийство»? При самоубийстве, наверное, кремируют только по завещанию. Надо было тоже взять «Парламентские новости».

Будто почуяв зависшую над ним угрозу, Артур проснулся. Или на него так подействовала наступившая тишина.

– Линда… ты…

– Пробудилась, – облегчила она задачу его пьяному мозгу. – Вопреки твоим стараниям.

– Что ты, глупая? Я не… я оплатил содержание в морге. Но деньги кончились, мне не давали лишнюю смену в такси, а ты всё никак не пробуждалась.

– На спиритс «сон» деньги не кончились? – прочитала Линда этикетку с бутылки дешёвого поила, стоящей на прикроватной тумбе.

– Я э… оплакивал тебя.