- Тебе слишком сложно и невозможно со мной.

- А без тебя нечем дышать. – шепчет он, целуя меня в вечно холодные тонкие губы. Меч выпадает из руки, Эйвинд крепко обнимает меня, и мы бесконечно долго стоим недвижимо, наслаждаясь теплом и покоем друг друга. В сотне ярдов отсюда нас ждет маленький деревянный дом, где в камине всегда потрескивают дрова и хворост, а над окнами темнеют сушеные травы и белеют пучки чеснока.

- Зачем мне тренировки, если у меня есть ты? – мой тихий голос первым нарушает сладкое молчание. Эйвинд улыбается уголками сухих обветренных губ и легко целует меня в щеку.

- Ты такой красивый, Кедеэрн. И глупый. Я готов оберегать тебя вечность…

- Знаешь, а я иногда боюсь. До боли в груди боюсь, что в одно дождливое весеннее утро проснусь, а рядом будет пусто… И в доме будет пусто, и в целом мире… Понимаешь?

- Нет. И даже не хочу. Что за глупости? Наши судьбы связанны навечно, никакие ветры и волны холодного моря не смогут нас разлучить. Помни это. Небеса – свидетели нашего счастья.

Я обнимаю его еще крепче. В груди боль сменяется легкостью и хрустальной хрупкой чистотой. Свет переполняет меня, рвется, чтобы утопить весь мир в ласке и нежности. Тревоги медленно и верно покидают сознание, кровь бежит по венам быстрее, тело горит от его прикосновений и теплого родного дыхания.

Мы никогда не говорили друг другу слов любви, не клялись любить вечно и хранить верность, но знали – друг без друга мы умрем, задыхаясь прозрачным чужим воздухом. И тогда холодное враждебное море поглотит переплетенные в страстной нежности тела, очищая эти земли от самого страшного греха и от самого горького счастья. Только волки будут выть тоскливо, оплакивая вместе с лиловым вереском и серой полынью нашу печальную участь.

Но это будет не сейчас. Через много-много лет, спустя тысячи прожитых вместе лет… Каждое утро я молился всем богам Асгарда, чтобы вечность для нас не наступила никогда, но зиму непременно сменяла осень. Завтра мне исполнится двадцать девять лет, а Эйвинду скоро будет сорок. Время слишком неспокойно и несправедливо, для него люди – безвольные куклы, которыми так легко и приятно управлять, мучить, убивать и воскрешать через сотни лет в других таких же недолговечных телах…

- Ты печален, Кедеэрн?

- Дурные мысли… – отмахнулся я. У нас еще вся жизнь впереди, так зачем медленно убивать себя пустыми предчувствиями?

- Я пригласил к нам погостить свою мать. Она давно хотела с тобой повидаться.

- Наверное, она ненавидит меня… Ведь это я сделал тебя… таким. – к горлу подступил холодный липкий ком, мешая выдохнуть терпкий сладкий воздух, но Эйвинд весело улыбнулся, ероша мне волосы.

- Каким? Счастливым? Мать рада, что ее сын обрел родственную душу, и не важно, какого ты пола и положения.

- Зачем ты позволил забыть боль, Эйвинд? – слова слетели с моих уст прозрачными лесными феями, брызгая вокруг золотистой пыльцой нежных луговых цветов. Мне нужен был давно известный ответ, который всегда почему-то успокаивал.

- Потому что не мог иначе…

Небо помнило осень…

Мелкая золотистая и красная листва медленно осыпалась к моим ногам. Танцующие феи с драгоценностями в волосах и глубокими серебряными глазами… Ветер трепал мои светло-русые волосы, в которых запуталась прозрачная паутинка. В руках я держал длинный охотничий нож и изучал внимательным рассеянным взглядом резную деревянную рукоятку. Умелый мастер рассказывал о великом сражении, где за праведную и светлую цель гибли десятки тысяч храбрых воинов, а женщины и дети оплакивали непоправимые потери. Если начнется война, кто оплачет меня? Или Эйвинда? Только вереск, море и осенние тусклые дожди…

Сегодня мы впервые поссорились. Впервые за почти пять лет совместной счастливой жизни. Тоска и боль сжимали грудь стальными тисками, а глухая обида затягивала на шее тугую петлю. Он сказал, что устал. Что ему невыносимо сложно терпеть ненависть окружающих, мои минутные слабости, наше с ним частое неловкое молчание… Он ударил меня. Жестоко и горько. Нам хорошо вместе, но невыносимо…

Бледные дорожки прозрачных льдистых слез медленно сползали по моим щекам. Сдерживать крики было все сложнее, поэтому я до боли в побелевших пальцах сжимал рукоять длинного ножа. Осень молчала. Птицы затихли на короткую вечность моего одиночества, не шумела златорунная листва, не бросало об острые скалы свои серые воды море… Когда тебе плохо, то кажется, что весь мир против тебя, а когда тебе хорошо, то уже не надо всего мира.

Медлительные тихие шаги. Я знал, что он придет. Я безнадежно в это верил. Ведь если бы он не пришел, я бы не вернулся. Слишком больно вгрызлись в душу стальные шипы брошенных в порыве злости слов.

Он садится возле меня на мятую пожелтевшую траву, молчит. Сердце пропускает несколько ударов, кровь течет жилами прошлогодним талым снегом. Тишина, когда-то такая теплая и живая, теперь давит на виски, выжигает из сердца тонкие струны любви и нежности. Далеко за фьордами воет стая белых волков в ожидании полнолуния.

- Тебе холодно? Я принес плащ… – осторожно говорит он, накрывая мои плечи теплой тканью. Теперь этот родной жест похож на траурные движения ритуального танца.

- Лучше бы ты вернул назад несколько лет… – шепчу в пустоту. Я не вижу бледных вод моря, не замечаю океана лилового вереска, не хочу видеть наш маленький деревянный домик, поэтому вокруг пустота и тьма.

- Прости меня… – шепчет Эйвинд, хватая мои тонкие бледные руки и прижимая их к губам. Я не в силах пошевелится или проронить хоть слово. Боль накатывает штормовыми волнами, калеча истерзанную душу и посыпая зарубцевавшиеся раны солью.

- За что? В ссорах всегда виновны двое.

- Нет, Кедеэрн! Я такой дурак! Как я мог? Ты же свет моей жизни, моя вечная весна и золото осени… Ближе тебя только смерть и жизнь, но я и этим готов пожертвовать, только бы ты простил меня! – говорит Эйвинд, страстно и нежно целуя мне руки, губы, шею, ключицы, ероша волосы, трепетно прижимая к себе… Но когда его теплые губы целуют в скулу, я шиплю от боли. Совсем недавно туда ударила его рука. Самая родная в мире и теперь такая чужая…

- Не надо, Эйвинд. Мне нужно побыть одному.

- Значит, не простишь… – обреченно шепчет он, прикрывая ладонью прекрасные глаза цвета черники, цвета майской ночи, цвета ежевичного сока на губах…

- Я давно простил. Я тебе всегда все прощу, даже смерть… – медленно отвечаю, смахивая с глаз невольные слезы.

- Не говори так! Я никогда не посмею… – вскрикивает Эйвинд, но смолкает на полуслове, вновь оседая на пожухлую траву.

- Пойдем домой. – устало предлагаю я, сжимая пальцы самого родного в мире человека и переплетая их со своими.

- Кедеэрн… – в его вновь теплом живом голосе звенят нотки благодарности и щемящей нежности, а у меня вновь натягиваются певчие струны души.

- Зачем ты убил эту осень?

- Потому что не мог иначе…

Небо видело вечность…

Я смотрю на него слишком печально. Это была наша последняя осень. Мертвая и безразличная. Воспоминания режут душу тупыми ржавыми ножами. Давно рухнули последние стены, разлетелись на мелкие кусочки стекла, осыпались лепестки полевых цветов. Пять лет… Много ли это для двоих безумцев, что просто хотели счастья?

На миг наши взгляды встречаются, и я чувствую, что он умирает вместе со мной. Его душа осыпается липкими хлопьями последнего снега, горьким пеплом поминальных костров, серыми дождями далеких заброшенных миров, где живут прекрасные лесные феи. Он вспоминал вместе со мной – пропасть, нежность, жизнь, последнюю осень, горечь и вечность…

В его глазах застыл неизмеримый ужас, на ресницах блестят скупые мужские слезы. Нет, это унылый колючий дождь, что режет меня на куски, окуная в океан невыносимой боли. Что же ты наделал, Эйвинд?

- Мы не сможем… друг без друга. Помнишь… это твои слова… – задыхаясь пульсирующей болью и ватной слабостью, шепчу я, наваливаясь всем телом на Эйвинда. Ноги не держат измученное тело.