— Извини за беспокойство, я болен.

Ганнибал смотрит на него долгим взглядом и кивает. В полутьме морщины возле его рта кажутся глубокими черными рытвинами. Уилл переворачивается набок — тело простреливает болью, в голове взрываются звезды.

— Потеря сознания, лунатизм, галлюцинации… Ты это и сам давно понял. Не хочешь провести тесты, заставить меня рисовать часы?

Доктор Лектер пожимает плечами, вытирает испачканные пальцы краем рубашки и поудобнее перехватывает ружье. Ему удивительно идет оружие, будто эти руки были созданы господом для единственной цели — убивать. Уилл ловит себя на мысли, что хочет видеть эти пальцы, плотно обхватывающие его горло.

— Рад, что ты очнулся, — наконец отвечает Ганнибал. — Одевайся, я жду тебя снаружи.

***

Уилл выходит на улицу, и холод хватает его за горло. Ганнибал стоит, опершись на байк. Дождь заливает его лицо сплошным потоком, волосы налипли на лоб, кожаная куртка влажно блестит в полутьме.

— Садись, поехали, — он окидывает Уилла долгим, насмешливым взглядом. — Если боишься испортить пальто, возьми что-то из моих вещей.

Грэм отрицательно кивает. Запах сигарет, старой кожи и дешёвого одеколона он готов прощать только Ганнибалу, не себе. Внутри все дрожит от вопросов. Куда мы едем среди ночи? Почему ты выглядишь настолько сексуально в этом старье? Каково это — убивать бок о бок с другим человеком?

Уилл разрешает себе только слабую улыбку, когда обхватывает Ганнибала за талию. Ему кажется, что ливень — всего лишь подвижная, дрожащая стена, которая наползает на него со всех сторон. Влага забивается под кожу, течет по венам и гонит прочь вязкую, гнилостную черноту. Дышать почти невозможно, но в то же время легче.

Ганнибал водит плавно и быстро. Руки в перчатках уверенно обхватывают руль, ливень обтекает шлем, скатывается вдоль куртки Уиллу на ладони. Они едут около часа и останавливаются вместе с дождем. Лес вокруг — бесшумный и темный, едва различимо колышутся ветви, под ногами мягко пружинит влажная почва.

Ганнибал снимает шлем, закуривает. Улыбается. Запах дыма, озона и сосен окутывают пространство.

— Я несколько месяцев жил в лесу. Прятался от всего человечества. Затем — искал это человечество, чтобы его уничтожить. Тогда я начал охотиться, — он выдыхает дым в чёрное небо. — Стал более зверем, чем человеком.

Молчание затягивается, Уилл говорит:

— Животные убивают только из необходимости.

— Это был вопрос выживания. Вначале. Затем я снова стал человеком.

— И начал убивать ради удовольствия?

— Если это было необходимо.

Уилл фыркает и подходит ближе. Его пальто окончательно испортилось, грязь наползает на ботинки; ему хочется быть здесь и где-то далеко одновременно. Пить вино в уютном кресле — стоять на пепелище древнего храма посреди леса, подбрасывать дрова в камин — вздымать ритуальный нож алтарем, чесать Хуана за ухом — пронизывать чужое сердце обоюдоострым клинком.

— Ты убил тех троих не только ради меня.

Ганнибал тушит бычок о землю и прячет его в карман.

— Они были напыщенными ублюдками. Высокомерными. Думали, что могут позволить себе грубость.

Уилл хрипло смеется. Он рассматривает вековечную тьму леса как огромного, хищного зверя, тянется к нему всем телом. Так же от чувствует и зверя за спиной — осторожного, уязвимого, невероятно сильного.

— Почему тогда я еще жив, доктор Лектер?

— А, это… — холод лезвия почти неощутим. Уилл встречает его, словно давно потерянного ребенка — ласково, трепетно. Ганнибал дышит ему в затылок, влажная кожа куртки тихо поскрипывает.

Уилл подается вперед, холод лезвия сменяется жаром. Этого движения достаточно, чтобы вытащить пистолет и прижать его к чужому бедру.

— Я вытащил патроны, пока ты был в отключке, — шепчет на ухо Ганнибал. Уилл ощущает этот шепот намного острее крови, что стекает за ворот рубашки.

— А я их вставил обратно, пока ты ждал меня на улице. А еще оставил некоторые подсказки в твоем доме, на случай, если я вдруг бесследно исчезну или попаду… в аварию, возможно? Поверь, они будут знать, где искать, в отличии от тебя.

Ганнибал хохочет. Его тело так плотно прижимается к телу Уилла, что смех сотрясает их обоих тяжелыми волнами.

— Я восхищен и горд вами, Уильям, — доктор Лектер ведет тыльной стороной ножа по влажной шее, очерчивает скулу, оставляет на щеке широкий кровавый след. — Почему не стреляете?

Уилл выгибается, вжимается щекой в горячее лезвие, спиной — в грудь Ганнибала.

— По той же причине, по какой вы не убили меня. А теперь… пожалуйста… позаботьтесь о моей ране, пока кровь не испачкала брюки. Они мне очень дороги.

Ганнибал отстраняется всего на мгновение — этого достаточно, чтобы обойти Грэма. Он не прячет нож, Уилл — пистолет. Словно попавшие в западню, они стоят лицом к лицу, громкое дыхание медленно разрушает лесное безмолвие. Доктор Лектер склоняется к щеке Уилла и слизывает несколько капель крови. В ледяной тьме лицо Ганнибала похоже на маску — белый овал, тонкие щели глаз, черная клякса губ.

Круглая луна выныривает из покрывала туч — гнилой желтый цвет падает на деревья. Грязь под ногами сверкает драгоценностями. Уилл касается губ Ганнибала окровавленными пальцами, говорит:

— Я хочу, чтобы ты вылизал ее дочиста, — он распахивает пальто, принимается расстёгивать рубашку. Ледяной ветер царапает ребра, но все тело Уилла — сосуд огня и палящего солнца. Он не чувствует ничего, кроме жажды.

— Мы должны поработать над вашими отсутствием страха и желанием смерти, мистер Грэм, — Ганнибал скалит зубы, цепляет ногтем пряжку ремня на брюках Уилла. — Хорошо, я сделаю это. Если ты мне отсосешь.

***

Уилл сидит на байке, обнаженный по пояс. Температура воздуха близка к нулю, под деревьями кое-где сереют латки снега. Тонкое лезвие чертит путь от ключицы к плечу — и обратно. Горячие губы прокладывают тот же путь. Уиллу кажется: его тело за границами боли и радости, за пределами этой вселенной, со всеми ее звездами и галактиками, жестокими людьми, прекрасными людьми. Он чувствует удовольствие Ганнибала — покалывание крови на кончике языка, мускусный запах пота, грязи и хвои, бархатистость кожи под жесткими перчатками, влажные, завитые в кольца волосы на шее.

Грэм не любит заниматься сексом часто — это всегда слишком сильно, почти невыносимо. Он переживает свои эмоции и эмоции партнера, теряется в них, словно в бесконечном лабиринте. Наутро голова всегда ватная, мысли скомканные. Если назвать эти ощущения Солнцем, то с Ганнибалом — это Канопус, не меньше. Может, даже Сириус. Взглянуть раз — и ослепнуть.

Никто и не назвал бы это сексом: «Обратитесь к психотерапевту, мистер Грэм, если вас возбуждает такое». Но вот он, Уилл: руки на холодной стали руля, бедра плотно обхватывают сидение, член натягивает брюки, капли крови стекают по белой коже вниз, прямо в алчущий рот. Ему хочется оказаться на месте Ганнибала почти так же сильно, как остаться на своём.

Доктор Лектер обходит Уилла, касается лезвием сонной артерии, ведет нож ниже — вдоль ключицы, едва задевая сосок, очерчивает ребра. Почти невесомо, невыносимо.

— Вы не курите, Уильям, почти не пьете, правильно питаетесь, — нож останавливается под ребрами, надавливает чуть сильнее — несколько темных капель скатываются вниз. — Уверен, ваша печень восхитительная на вкус.

Уилл задерживает дыхание. Стряхивает капли пота со лба — осторожное, короткое движение.

— Я бы вырезал ее, пока ты в сознании. Вот так, — аккуратная линия от ребер почти до пупка. Лезвие не вспарывает кожу, оно касается почти ласково. Пальцы Ганнибала касаются воображаемой раны, затем ползут ниже, задевают жёсткие волоски ниже пупка.

— Ты съел бы мою печень сырой или приготовил?

Звякает пряжка ремня, беззвучно расстёгивается пуговица, взвизгивает тонкий замок. Горячая, холодная рука касается резинки трусов.

— Я же не дикарь — есть сырое мясо, — смешок касается уха. — Но для тебя могу сделать исключение, Уильям.