Мой брат. Он говорил о нём, и о моей семье, а я плавно погружалась в туман, созданный из тошноты и черной бездны в голове. Слушала слова о матери, зная, что он описывает всё в мельчайших деталях, ведь я сотни раз читала отчёт полицейских с места убийства. А потом Бес заговорил обо мне.

«Когда я зашёл в кабинет, то первое, что увидел, это тело мужчины на письменном столе, и лужу крови под его лицом. В этот момент я не испытал ни жалости, ни ненависти. Ничего. Пустота. Но затем, в глубине кабинета я заметил девочку. Маленькую, заспанную, топающую босыми ножками по ледяному паркету. Она смотрела на мужчину, и еле слышно звала его. „Папа“.

Я не сразу обратил внимание на то, что за спиной девочки стоял Дэвид, и целился в её голову. А потом увидел выражение его лица. Он получал удовольствие. Жажда крови, вот, что было в его глазах. Он выбрал второй путь, и теперь я это знал точно. Я поднял руку и сказал ему, что если он выстрелит, то я убью его, не задумываясь и не сожалея. Мы смотрели друг на друга бесконечные минуты, в то время как девочка, отвернувшись от отца, смотрела на меня. Она ничего не говорила, лишь хлопала голубыми глазами, наполненными затаившихся слёз.

Нас оборвала полицейская сирена. Кто-то вызвал копов, и нам нужно было убираться оттуда. Мы ушли через разные выходы, с обещанием встретиться на следующий день. Прежде чем мы ушли, девочка обернулась на Дэвида, и потеряла сознание.

Этой девочкой была ты, Элена.»

Он продолжал говорить, а мне казалось, что у меня внутренности полыхали в огне, что их разъедает серной кислотой, и мне уже не остановить этот процесс. Такую адскую боль я не испытывала даже в тот момент, когда узнала, что родители мертвы. Даже когда осознала это в полной мере. Я любила родителей одинаково сильно, но всё же по-разному. Мама, это трепет, нежность, родство душ. Но папа, это другое. Это сумасшествие, это такая безграничная любовь, что в груди щемило от счастья. Я помню, как он катал меня на качели. С какой силой раскачивал меня, что мне казалось, я уже в самом небе. Мама тогда возмущённо, но всё-таки наигранно охала, и говорила, что даже у неё уже кружится голова. А я хохотала на весь сад, и была по-настоящему счастлива. Ведь папа и мама для ребёнка и есть весь мир, а если они рядом, то тебе больше ничего не нужно. Папа просто не мог быть тем, о ком говорил Бес. Ну не мог и всё. Я его знала, он очень добрый, щедрый и умный. И у него была безумно добродушная улыбка. Когда мне было пять, мы с ним вместе подобрали на улице совсем недавно родившегося щенка, и папа помогал мне кормить его из соски, чтобы малыш не умер от голода, так рано лишившись матери. Разве человек, так чутко относившийся к бездомным животным мог так поступать с людьми? Нет, конечно же не мог. Бес всё это придумал, только бы прикрыть свою лживую душу. Возможно, он уже давно догадался, что я очнулась, а я зря здесь лежу, и пытаюсь заслужить «Оскар». Я уже хотела подняться. Сжимала руки в кулаки под одеялом, впиваясь миндалинами ногтей в кожу, и думала о том, что сейчас скажу ему. Тысячи слов, и тысячи фраз, что годами я прокручивала в своей голове, вдруг выветрились в один миг, не оставив за собой воспоминанья. И пока я собиралась с мыслями, Бес снова заговорил, а я притихла.

«Я не спал всю ночь. Сначала хотел вернуться и забрать тебя, потом собирался сдаться в полицию, а заодно и утащить с собой Дэвида. Но ещё до наступления утра нас забрали. Наш отряд отправили на Сомали. Тогда я решил, что закончу всё, когда вернусь. Но всего несколько дней задания, растянулись для нас на бесконечные восемь месяцев ада. Нас тогда предали, и перебили почти весь наш отряд, кроме меня, Артура и ещё троих бойцов. Мы оказались в плену, и это выворачивает, когда ты живёшь как собака. В таком стыдно признаваться мужчине, но это страшно. Когда каждый день одни и те же декорации, когда ты в ловушке, в петле, из которой не в силах выбраться, и тебя ждёт только долгая, мучительная смерть. Когда круглые сутки на цепи, когда ломают кости, и когда шрамы от плетей на спине гниют заживо. Когда еды и воды тебе дают ровно столько, чтобы ты не сдох. Это превращает тебя в животное, Элена. И единственное, что тобой движет, это голые инстинкты. Те, которые живут внутри каждого из нас, и ждут лишь своего часа, чтобы выбраться наружу.

Когда нас освободили, мы стали другими. Нас осталось всего двое. Я и Артур. Три наших сослуживца умерли на наших глазах. И ты знаешь, два взрослых мужика заплакали, когда увидели своих. Я больше не хотел воевать и умирать. Я просто хотел жить. Хотелось забыть об этой грёбаной армии, правосудии и чести. И хоть немного спокойного сна, без кошмаров о прошлом. Я так и не нашёл тебя, Элена. Если сейчас скажу, что не смог, солгу. Я не хотел искать, ни тебя, ни Дэвида. Единственное, что я сделал, это удостоверился, что ты жива. Я даже не стал спрашивать, где ты сейчас живёшь, и всё ли у тебя в порядке. Дэвид ушёл со службы, и я не хотел знать о том, где он сейчас, а место главы управления занял другой человек. Достойный того, чтобы занимать его. Я старался забыть о тебе, но не смог. Я не знаю, что чувствуешь ты, и видишь ли ты плохие сны, но ты моя девочка из кошмаров. И главное чудовище в них я.

Мне нет смысла молить тебя о прощении, потому что это ничего не изменит. И я не смогу вернуться назад, чтобы всё исправить, но, думаю настала пора всё завершить. Борись за свою жизнь, Элена. Рви ногтями, но вернись к нам. Семья Артура, теперь и твоя семья тоже, и они всегда примут тебя, что бы не случилось. Я сейчас уеду, и надеюсь, что на этот раз смогу всё сделать правильно. И пусть в твоей жизни это вряд ли что-то изменит, но ты живи, Элена. Живи во имя своей семьи. И всё же прости меня. И прощай.»

Он наклонился ко мне, мимолётно коснувшись лба тёплыми мягкими губами, и вышел из палаты. Я не знала, что он собирался делать, но в тот момент я действительно надеялась, что он ушёл из моей жизни. Навсегда.

Ощущение дежавю в этот раз не было приятным, а непрошенные воспоминания сдавили голову в тиски. На воротах меня встретили незнакомые лица, которые и меня, уверен, видели впервые. Молодые бойцы с тем же азартом в глазах, что когда-то сверкал и в моём взгляде, с безразличием осматривали меня в ожидании разрешения о моём пропуске. Но время шло, а звонка не поступало, хотя это процедура лишь пяти минут. Уж это я знал точно. Уже подумал, что меня не впустят в святую святых, когда услышал знакомый голос, а солдаты вытянулись по струнке, пропуская вперед его обладателя.

— Решил, что не поверю, пока не увижу сам. Не думал, что когда-нибудь снова встречусь с тобой, тем более здесь. — Федерик постарел с тех пор, когда мы виделись в последний раз, а во взгляде осела многолетняя усталость. Мне даже на мгновение показалось, что там мелькнула тревога. Лишь на мгновение, не больше. — Вы провели все необходимые процедуры для пропуска? — Он задал вопрос, повернувшись к солдатам, и в их лицах уже не было того безразличия, как ещё несколько минут. Они поглядывали на меня, не скрывая любопытства, и лишь старший из звена отвечал Федерику, не обращая на меня никакого внимания.

Глава управления выслушал рапорт, и забрал все данные, которые собрали при осмотре, а затем указал мне на вход в периметр управления.

— Признаться честно, я и сам хотел с тобой встретиться. Меня останавливало лишь твоё здоровье, хоть и время не оставляло мне выбора, но как вижу, сейчас всё в порядке, а значит мне повезло. Мы об этом поговорим позже. А сейчас расскажи, зачем ты сюда пришёл, Бес. — Федерик говорил задумчиво, а звук его голоса оттенял звук, рвущейся бумаги в его руках. На мой вопросительный взгляд он добавляет. — Не стоит афишировать твоё здесь присутствие. Я уже никому не доверяю после прошлого года.

— А мне доверяете?

— Больше, чем кому-либо. Тебе и Чужому. Таких преданных людей сложно найти сейчас. Каждый опасается лишь за свою шкуру, а слово «брат» уже давно потеряло свой смысл. — Федерик хмурится, и под глазами множатся морщины, отчего он стареет буквально на глазах.