Портер открыла коробку с выпечкой и начала есть, подставив снизу ладонь, чтобы в случае чего поймать крошки.

– Тебе эта история кажется забавной?

Астрид махнула рукой перед лицом.

– Забавно, не забавно – такова жизнь! Оказалось, что жить с мамой, у которой деменция – это же называется «деменция», да? – забавнее, чем с мужем, с которым ты прожила тридцать пять лет, а в итоге тебя отправляет на тот свет школьный автобус! Может, она как раз посылала по почте бумаги на развод. Надо спросить у Даррелла. Он носит почту в «Стрижем красиво», наверняка в курсе. Почтовый ящик – на его маршруте.

– Мама, ты, часом, не спятила?

– Ты так считаешь? – Астрид поправила волосы. – Просто я – человек любознательный.

– Я тебе хотела кое-что сказать, мама. – Портер потянула дверцу холодильника, руки вдруг покрылись гусиной кожей.

Она зажмурилась и представила, что обращается к яйцам. Будь тут отец, он бы радостно потер руки – что такое скажет дочь? Будь тут отец, вряд ли она решила бы, что ей пора заводить ребенка.

– Портер! Привет!

На кухне бесшумно – в носках – появилась Сесилия.

Портер обернулась, широко распахнула руки и позволила Сесилии врезаться в нее со всей силой. Дети Эллиота – настоящие монстры, существа, которые наверняка будут совершать двуличные и омерзительные чиновничьи преступления, а вот Сесилия – главная причина, по которой Портер решила завести ребенка: появится в твоей жизни такой толковый, забавный и умный человечек, и он будет любить тебя вечно. Вот бы ее клонировать, или удочерить, или просто превратиться в нее. А лучше – все вместе взятое.

– Как доехала? Как мой глупый братец?

Портер расцеловала Сесилию, в одну щеку, потом в другую – так всегда делала и Джульетта.

– Отец в норме. Доехала хорошо. Я в дороге читала, как Гарри Поттер и Гермиона едут к его родителям, где женщина превращается в змею. Съела сэндвич из индейки, с тонким листом салата и огромной помидориной, так что, вполне возможно, у меня пищевое отравление.

Сесилия пожала плечами и прислонилась к стойке, расслабила торс, вдавила его в гранит. За месяцы с их последней встречи Сесилия превратилась в девчонку-подростка, которой все до лампочки, пора пришла по расписанию. В ее прошлый приезд, восемь месяцев назад, на Рождество, такого за ней не наблюдалось, и у Портер даже зашлось сердце – видеть на этой кухне юную пофигистку, какой когда-то здесь же была она.

– Мама, давай я отвезу нашу крошку пообедать. – Портер схватила Сесилию за руку. – Я так рада тебя видеть, Птенчик.

– Только прошу тебя, давай без Птенчика, – возразила Сесилия с улыбкой.

– Портер! – воскликнула Астрид, принимая обычный строгий облик. – Дом ломится от еды! Впрочем, не важно. Мне, кстати, тоже есть что тебе сказать. Берди возражать не будет, она только придет в восторг.

– Всегда пожалуйста, – кивнула Портер.

Сесилия по-собачьи склонила голову набок. Именно так это выглядит, когда родители стараются не ругаться при ней, просто открывают и закрывают рты, как выброшенные на песок рыбы.

Сесилия выудила из коробки кусок пирога с яблочной начинкой, надкусила его.

– Вам надо поговорить наедине? Я подожду в своей комнате. – Она взглянула на Астрид, потом на Портер.

– Ты просто замечательная, – похвалила Портер. – Серьезно. Как тебе удалось стать такой чудесной и взрослой? Правда. Хочешь перекусить в городе? Через несколько минут?

Как беременные, так и подростки способны поглощать несметное множество еды в любой день, их тела активно обретают новые формы.

– Давай, – согласилась Сесилия.

Астрид сунула под пирог тарелку, а Сесилия унеслась наверх. Портер и Астрид подождали, пока она исчезнет, за ней захлопнулась дверь – там когда-то была спальня Портер, – и возобновили разговор.

– Надо на выходные пригласить Эллиота с семейством, – предложила Астрид. – Приедешь? Я позову Берди. Вы же знакомы? Ну и, разумеется, Сесилию.

– Мама, я беременна, и, конечно, я знаю Берди, она стрижет тебя уже невесть сколько лет, а по понедельникам вы вместе обедаете, – выдала Портер.

– Что? – изумилась Астрид.

– Я беременна, – повторила Портер. – Или ты насчет ваших обедов с Берди?

– Извини, Портер, – проговорила Астрид. – Вроде такой опасности не возникало. Я хорошо помню наш последний разговор, у сестры Джонсон в кабинете всегда стоит ваза с презервативами. Господи, сколько эту тему перетирали в городском совете, вот идиоты! Конечно, это было давно, но ты же все помнишь. Что случилось? Рассказывай.

Астрид разгладила перед своего свитера на молнии. Убрала со лба волосы, чуть встряхнулась, как выставочная собака. Волосы у нее всегда были темные, но теперь в них блестело серебро, будто отполировали колокол. Астрид ждала совсем другого, и ей снова вспомнилась Барбара Бейкер, мысли о ней не отпускали. Один миг – и все кончено! Но ведь можно что-то в жизни поменять, время еще есть. Астрид подумала о Берди, о моментах, которые они проводят вместе. Наверное, она была не самой лучшей матерью. Трудно себе в таком признаться, а что поделаешь? Через подобное проходят многие женщины.

– Это не залет, я сама так решила. У меня будет ребенок. Мой собственный.

Портер обдало теплом, волна в груди просилась наружу и нарастала со скоростью лесного пожара. Ногами она уперлась в кухонный пол, руки вонзила в гранит разделочного стола и выдала текст, который отрепетировала перед зеркалом в ванной комнате.

– Я долго об этом думала и приняла решение, которое меня устраивает. Знаю, ты бы так не поступила, но это мой выбор, надеюсь, что ты его поддержишь. У тебя будет еще одна внучка.

Смахивало на цитату из популярного телешоу для школьников, да только как тут еще скажешь? В ее теле жил ребенок, он попал туда по ее инициативе. Если остаешься в родном городе, есть и еще одно побочное явление. Когда уезжаешь, родители словно застывают в янтаре, между ними и ребенком возникает тоненькая разграничительная линия. А Портер не могла отделить Астрид сегодняшнюю от Астрид своего детства. Для Ники, наверное, Астрид изменилась, как для самой Портер изменилась Сесилия – когда человека долго не видишь, изменения заметнее. Сейчас уже без разницы, и она, и мама – люди взрослые. Начинать этот разговор было страшновато, но вот поезд тронулся, покатился по рельсам – спрыгивать поздно. Портер глубоко вздохнула.

– А кто отец? Вы сошлись с Райаном? Или это Джереми Фогельман? – Никто из кавалеров Портер Астрид не нравился, и не только ей. Она покачала головой, словно хотела отогнать дурную весть, словно была категорически против. – Тебе всего тридцать восемь. Я на твоей стороне, просто хочу понять. Помоги мне понять. Женщины в Нью-Йорке в этом возрасте еще замуж не выходят, ты никуда не опоздала. А если кого-то встретишь, что тогда? Он сразу станет отчимом? Господи. – В голове у Астрид защелкала машинка. – Какой сейчас срок? Ты его точно решила оставить? Не думай, Портер, что я закостенела, но я вырастила троих детей и хорошо знаю, что одной управиться трудно. Почему ты со мной не поговорила? У тебя эта идея созрела давно?

– Мама, конечно, я решила его оставить. Я заплатила за то, чтобы это существо появилось и попало в мое тело. Отец есть. Он где-то там, не знаю где. Когда дочке исполнится восемнадцать, она может найти его через банк спермы, а дальше будет видно. – Портер втянула в себя воздух. Вот потому она и не хотела говорить матери. Астрид всех мерила по собственной мерке, и шаг влево или вправо был неприемлем. – А с чего тебе вдруг пришел в голову Джереми Фогельман? Что за чушь! Поэтому я тебе и не говорила, знала, как ты отреагируешь, и не хотела, чтобы ты меня отговаривала. Так что это новость – хорошая, о’кей?

Астрид внимательно посмотрела на дочь.

– Знаешь, ты всегда была такая. Всем диктовала свои условия. Помнишь, тебя выбрали королевой урожая, а ты всех на пьедестале заставила встать на уровень ниже? – Астрид села на стул у кухонного стола, вытащила из корзины вареное яйцо. Решительно ударила его о край стола и начала чистить. – Ты думаешь, что двух рук тебе хватит, – может, и хватит.