«Вот я так и подумал.

«Котами» были те, кто занимался, м-м-м… легкой и приятной на первый взгляд, но вовсе не такой уж замечательной работой. Юноши и девушки, торгующие своими телами, если в двух словах. Коты и Кошки. Говорят, с этого всё пошло, и теперь половина сетевого пространства пестрит этими прелестными мяукающими детишками, ни разу не соображающими, как они себя преподносят…

Так что же, непросвещенная моя Киса, кто выбрал это имя тебе?»

Алоис, задетый и ощутивший себя так, будто ему хлестнули по лицу хорошей пристыжающей пощечиной, отпрянул от ноутбука с таким отвращением и такой злостью, точно несчастный компьютер мог вот-вот начать выплевывать в глаза оживших гремучих змей.

Ему было стыдно, ему было тошно и просто настолько не по себе, что хотелось взвыть, хотелось разбить что-нибудь об кого-нибудь или кого-нибудь обо что-нибудь и больше не приближаться к чертовой машине, в которой, как и во всём остальном мире, не водилось ничего, абсолютно ничего адекватного.

Внутри от этого поганого разговорчика поселилось мерзотное ощущение налепившейся невидимой грязи, в глотке застряло желание хорошенько ту продрать двумя пальцами да точно так же хорошенько проблеваться…

Нацепив куртку и сапоги, так и оставив предательский ноутбук гореть издевающимся мерклым свечением, мальчишка решил, что лучше уж подышать смолянистым воздушным ядом, чем торчать тут, в опасной близости от перегретой техники, что имела порой привычку просто взять и рвануть, если…

Если ей в той, разумеется, совсем немного помочь.

๖ۣۣۜL๖ۣۣۜT๖ۣۣۜS

Пятница всегда незаметно ускользала от внимания Алоиса, теряясь в календарных листах прочих постыло-безликих дней: да, на учебу можно было не тащиться, но зато вставал вопрос не менее насущный и не менее безнадежный — чем занять себя в эти паршивые выходные? Юноша знал, что для других людей, тех, которые обитали на иных космических орбиталиях, пятничный вечер резко доходил до точки раздвоения и уносился во вселенную потоком интернетной комы и потоком комы реальной, локальной, местной, а вот для него…

Для него, к сожалению, которого не хотелось признавать, не уносилось ничего и, увы, никуда.

К тому времени, старательно избегая самостоятельно разрядившейся и умершей техники с целых несколько дней, он уже даже думать забыл о причудливом дотошном Лорде, лезущем в его личное пространство с нахальством прижившейся одомашненной мухи, посмевшей пригреться за батареей и наложить на радостях несколько десятков кладок прожорливых личинок-яиц.

А забыл, как впоследствии показала практика, сильно преждевременно и зазря.

Обезьянья зелень ожила тут же, едва стоило воскресить методом Франкенштейна новомодного техногенного монстра: сообщения посыпались одно за другим, причем в таком количестве и с такой сваливающей с ног настойчивостью, что Алоис, будь он более склонным к паранойям и не имей яиц между ног, решил бы, что Лорд этот — серийный маньяк-извращенец, не намеренный отпускать от нацелившихся загребущих лап избранной для нового развлечения жертвы.

Впрочем, наличие яиц в нынешние просвещенные времена уже никого не останавливало, становясь скорее пикантной изюминкой, чем камешком печального преткновения, и юноше оставалось уповать лишь на то, что он — всё еще он, а значит, на всякую херню, пусть она и упрямо тянется следом, реагировать не склонен.

Правда, сообщения всё же открыл, уверенный, что в вечер пятницы озабоченного спятившего придурка по ту сторону экрана сидеть не станет, поэтому унять проснувшееся редкое любопытство можно было почти безнаказанным и незамеченным.

«Ты куда подевалась, Киса?»

«Я расстроил тебя или сказал что-нибудь не то?»

«Извини, если действительно обидел — я не ожидал, что мне может попасться настолько хрупкое и ранимое существо, требующее, кажется, особенной любопытной деликатности. Да и, признаться, я сам немного непривычен к этому — общению вот здесь».

«Если простишь меня, приходи еще, Кот, который не Кот».

«Я хотел бы узнать твое настоящее имя».

«Знаешь, мне начинает казаться, что я немного тронулся рассудком, ведь всё равно тебя здесь нет и я ничего о тебе не знаю — кроме того, конечно, что впредь с тобой нужно обращаться поосторожнее, — но отчего-то начинаю скучать. Мне было весело и интересно с тобой, пусть мы и поговорили всего ничего. Хотя, как понимаю, чувство мое сугубо одностороннее.

Я бы принес тебе извинения по поводу того, что столь неприлично много пишу, но всё же не стану этого делать.

Я не могу тебе не писать.

И нет, если ты успел об этом подумать, Кот, имени которого мне не узнать, я вовсе не маньяк, не извращенец, а просто… назовем это «одиноким, уставшим от жизни человеком, который решил попробовать что-то новое». Например, волей случая поговорить с тем, кого он не знает, и чей контакт получил методом случайного нажатия такой же случайной кнопки.

Судьба — она бывает со своими причудами, правда?»

«Я всё еще надеюсь, что ты появишься вновь.

Продолжаю вкушать легкую тоску».

«Немного беспокоюсь».

«А первую пробу пера мы можем принять за эпистолу, что скажешь? Шуточное послание. Или за неуклюжее юношеское дурачество, хоть я уже и ни разу не юнец».

«Надеюсь, ты всё-таки еще заглянешь ко мне.

Я ведь не сумею заинтересоваться больше никем другим, господин Кот».

Электронные письма сыпались дождём, как те самые кленовые да рябиновые проблемы, от которых не было спасения ни под одним навесом, и Алоис вдруг впервые пожалел, что не потрудился приобрести этот чертовый, трижды чертовый зонт.

Так и не поняв, что происходит и что такое с этим человеком творится, но не находя в себе сил снова уйти или снова просто забыть, он поднялся, добрел до кухни, где немой сомнамбулой налил в кружку без ручки многодневного холодного чая. Поглядел на окна с налетом медленно скользящего по стеклу конденсата. Глотнул горькой псевдотравянистой дряни и, так и не сумев справиться с сердцем, в которое будто вогнался ржавый намагниченный гвоздь, силой тянущий назад к ноутбуку и черным по белому письменам, вернулся в комнату, где под светом желтых мертвых ламп обнаружил…

Еще одно письмо.

На сей раз — новое, свежее, которое только-только что.

«Ты всё же вернулось ко мне, загадочное создание? Я не могу выразить словами, настолько этому счастлив».

Алоис не ожидал. Алоис, захлебнувшись вставшей поперек горла заваркой, прокашлялся, чертыхнулся и, утерев кулаком губы, неуверенно, но не без легкой покусывающей паники написал:

«Что ты здесь делаешь, чертов Лорд?»

«Чертов Лорд, значит? Хм… а мне нравится, знаешь, как это звучит».

«Но почему бы мне здесь и не быть?»

«Потому что сегодня пятница».

«И что? А у меня важное занятие, между прочим. Поэтому я не вижу никаких причин бежать и бэтменствовать».

«И что это за важное занятие такое?»

«Что это? Неужели скептика?

Как нехорошо получается. Ведь я ждал тебя, искренне уповая, что ты снизойдешь и откликнешься на мои мольбы, славный сусальный ангел. И боялся, что после моей… вербальной… в общем, я боялся, что напугал тебя».

Алоис по привычке сам с собой буркнул, прищурил глаза. Убегать на сей раз не стал, зато, немного отойдя от пережитого переосмысления, постепенно возвращаясь к привычному да правильному себе, написал:

«Иди к черту. Хватит пороть эту муть!»

«Почему же это сразу муть?

Смотри, ведь боженька, Иисус и все двенадцать апостолов услышали мои молитвы и вернули тебя обратно. А то я, признаться, уже начинал всерьез беспокоиться».

«Ты… странный. Чокнутый. Я тебя не понимаю».

Этот вот дурной пижон по ту сторону Сети согласился с оскорблениями настолько покладисто и просто, что юноша вновь ощутил неуверенность в твердости пошатнувшегося под ногами пола:

«Согласен, странный. И чокнутый тоже, если ты пожелаешь. И я сам себя не до конца понимаю, поверь. Но, говорят, сердцу не прикажешь, так? Вот и мое слушаться доводов разума не желает.