Она была права – когда через полчаса мы встали у зеркала (я в платье, которое было надето на Розалин до этого), отличить нас не смог бы даже самый опытный глаз. Теперь, когда мои волосы потемнели, лицо выглядело выразительнее и стало таким же ярким, как лицо Розалин.

– Чудесно, – прошептала она в восторге.

Сама она надела мое платье – простое, черное, с отложным белым воротничком, расчесала волосы на пробор и повязала на голову косынку, целомудренно сколов ее под подбородком скромной серебряной булавкой.

Розалин встала за моей спиной и положила мне руки на плечи, заставляя смотреть в зеркало.

– Почти неотличимы, – сказала она тихо. – Вы странная девушка, Роза дю Вальен… Нет-нет, ничего не отвечайте, просто смотрите в зеркало. Говорят, зеркало меняет души, но мы с вами совершим нечто другое – поменяем тела. Ваша душа мне совсем не нужна – глупенькая, наивная, слишком светлая, чтобы быть яркой…

Я слушала ее слова почти с ужасом. Графиня казалась мне сумасшедшей, а ее взгляд, устремленный на меня через зеркало, подошел бы к роли ведьмы-злодейки, что мечтает убить главного героя.

– Недаром я присылала вам черные розы, девочка, – продолжала она. – Вы – настоящая черная роза. Скрываете под трауром алый цвет. Вы прекрасны, но даже не догадываетесь об этом… Но это к лучшему. Все же я не слишком довольна, что вы существуете. Мне нравилось думать, что моя красота исключительна – и вот, природа так зло надо мной подшутила… А если бы вы исчезли…

Пальцы ее больно вцепились мне в плечи – как когти хищной птицы. Я дернулась из ее цепких рук, но Розалин уже отпустила меня и рассмеялась – весело и хрустально, запрокидывая голову.

– Вы испугались? – спросила она с живым интересом. – Это хорошо, побаивайтесь меня. Слушайтесь меня во всем. Считайте, что я ваша хозяйка и арендовала ваше тело на ближайшие три месяца.

– Мне не нравится, как вы это говорите, – сказала я, все еще под впечатлением ее речи у зеркала.

– Что поделать? Такова жизнь – вам не нравится, но вы вынуждены подчиниться, – ответила она беззаботно. – Но я не понимаю, почему вы не довольны. Вам выпал шанс пожить моей жизнью. Используйте его.

«Сомнительное удовольствие», – хотела сказать я из чистого упрямства, но промолчала. И в самом деле, почему я так волнуюсь? Даму из высшего света всего лишь потянуло на приключения. Но если она задумала что-то недоброе… Я становлюсь ее соучастницей…

– Сейчас мы проверим все на деле, – словно в ответ на мои сомнения Розалин подмигнула мне с видом заговорщика и позвала: – Коко! Зайди, милый! Надо посоветоваться! – и она почти насильно усадила меня в кресло, заставив облокотиться на туалетный столик, а сама встала у стены, заложив за спину руки.

Не прошло и минуты, как раздались шаги и Коко вошел в ванную комнату, даже не постучавшись. Он снял маску, и я не смогла отвести от него взгляда – так он был красив. Белокурый, голубоглазый, с золотистой щеточкой усов, с нежным румянцем на белоснежной, как фарфор, коже. И снова я подумала, что оказалась актрисой в странной пьесе, где все знают свои роли, а я вынуждена импровизировать. Этот красавчик так походил на главного злодея, который до времени притворялся верным другом героя…

– Что случилось, Розалин? – спросил он немного развязно и подошел ко мне. – В чем дело? – он наклонился и поцеловал меня в шею.

От неожиданности я вскрикнула и отшатнулась, а Розалин – похожая на прежнюю меня – залилась смехом и захлопала в ладоши.

– Обознался! Обознался! – восторженно повторяла она. – Ну вот, я была уверена, что идея отличная.

– Да, ты права, – сказал Коко, окидывая меня совсем другим взглядом – ленивым, оценивающим.

– Ну-ка! – Розалин закрыла ему глаза ладошкой. – Не смей так смотреть на нее, – и добавила, обернувшись ко мне: – Я никому не отдаю то, что принадлежит мне.

– Но я не желаю ничего вашего, – ответила я, покачав головой. – Вы заставили меня, если помните.

– Уходи, Коко, – велела Розалин, и он послушно ушел. – Да, я заставила, – сказала она безмятежно-нежно. – Но это всего лишь забавная игра, вам нечего бояться. А пять тысяч уже в сумочке, – она указала на бархатную сумочку, которую до этого положила ко мне на колени. – Остальные пять получите, когда я вернусь. Теперь же – удачи, моя дорогая, – она поцеловала меня в щеку – так мог бы поцеловать ветер, – оставляю вас. Желаю хорошо провести время! – она помахала мне рукой и вышла вон, пританцовывая и оглядываясь через плечо.

Было странно видеть себя со стороны – такую игривую, словно я исполняла роль субретки. Но вот дверь закрылась, и я осталась одна.

Одна в доме графини де ла Мар. И вместо нее.

Вопреки опасениям, мне удалось прекрасно сыграть роль графини. Слуги держались поодаль и совершенно не заметили подмены. По-крайней мере, я не поймала ни одного удивленного взгляда, а вопросов они не задавали – видимо, прежняя хозяйка уделила их дрессировке много времени.

Мне было немного жаль юную Сесиль и уже далеко не молодую мадам Пелетье, которые старались угодить мне с поспешностью, красноречиво свидетельствующей о том, что раньше наказание ожидало их за любую провинность. Когда Сесиль, расставляя приборы на столе, нечаянно уронила серебряную ложечку на блюдце, то испуганно уставилась на меня, забормотав извинения.

Я улыбнулась и кивнула, ничего не сказав. Я старалась говорить поменьше, чтобы не выдать себя, и старалась держаться так же непринужденно, как вела себя Розалин, прохаживаясь по этим залам, но вечером, оставшись в чужой спальне и приготовившись лечь в чужую постель, я неожиданно для себя расплакалась.

Этот дом виделся мне ловушкой. Да он и был таким. И пять тысяч наличными не грели ни руки, ни сердце. Мне оставалось только надеяться, что графиня и в самом деле задумала лишь забаву, ничего больше, и моя нянюшка не пострадает. Вспомнив о няне – единственном человеке, оставшемся мне от прежней жизни, я еще поплакала в подушку, да так и заснула в слезах.

Но проснувшись утром, все показалось мне не таким уж трагичным. И не в меньшей степени этому помогла мягкая постель, бледно-желтое кашемировое домашнее платье, которое я позаимствовала из гардероба графини, и вкусный завтрак, который подали прямо в спальню.

Все это разительно отличалось от пробуждения в гримерке или комнатке на самом верхнем этаже в меблированном доме, где по утрам немилосердно дуло изо всех щелей.

А уж хрустящие и горячие круассаны!..

Кто мог накормить такой прелестью актрису из провинциального театра?

Я с наслаждением выпила кофе со взбитыми сливками, попробовала выпечку и три вида паштетов – все разные, но одинаково божественные на вкус, а на десерт полагались дольки апельсина, посыпанные сахарной пудрой.

До обеда я гуляла по саду, играя с крохотной лохматой собачкой, которую звали Пуфф, и любовалась спокойной гладью озера. Правда, меня напугал старик-садовник – месье Бернар, выскочивший из кустов с ножницами наперевес.

– Прошу прощения, мадам, – буркнул он, приподняв шапку, и сразу же развернулся, уходя в другую сторону.

Пуфф оглушительно залаял, но старик даже не оглянулся.

Жизнь в этом доме была спокойной и размеренной, и ничто не нарушало ее течения. Прошел день, и второй, и третий, и мои страхи и тревоги постепенно улеглись, и, прогуливаясь вечером четвертого дня по саду, закутавшись в соболиное манто, я вдруг начала мечтать.

Да, теперь, я была одета в теплые меха, а на ногах у меня были сапожки графини де ла Мар – из тончайшей кожи, опушенные мехом, и можно было наслаждаться прогулкой, не боясь замерзнуть. Я вспомнила о своих прежних туфельках – в них невозможно было бы прогуливаться по парку в феврале. Прогуливаться, любоваться звездами и мечтать при этом.

Бледная луна взошла над домом, и я подумала, что десять тысяч – это огромная сумма. Она откроет мне дверь в новую жизнь, в ту жизнь, к которой я привыкла с детства, но была лишена в юности. Мне не нужно будет работать, чтобы заботиться о няне, и я стану свободной.