— Каким еще молодчикам? — прищурился Бергманн.

— Было с ним двое юнцов, они вроде как папашу своего замочили во время резни, а стражники об этом пронюхали.

— Как они выглядели, эти юнцы? — нетерпеливо спросил майор.

— Мы толком не разглядели, — протянул Дитмар и громко отхлебнул эль. — Темно было, и на них еще были такие большие шляпы, что и лиц-то под ними не видать.

Бергманн подался вперед и пристально уставился на проходимцев.

— А не мог ли один из них быть переодетой бабой? — поинтересовался он.

Бандиты ошеломленно переглянулись.

— Уж не хочешь ли ты сказать… — начал одноглазый.

— … что это были княжеские детки, за которых причитается тысяча золотых! — закончил его мысль Юрген.

Майор молча сверлил их крысиными глазками.

— Вот ублюдок! — воскликнул Дитмар. — Откупился какими-то побрякушками, когда у нас в руках было целое состояние!

— Куда они отправились? — неожиданно жестко спросил Бергманн.

Проходимцы замялись, видимо прикидывая, как бы самим изловить добычу и получить за нее награду.

Майор резко вскочил и грозно стукнул кулаком по столу, заставив стоящие на нем кружки нервно подпрыгнуть.

— Отвечайте, мерзавцы, или с вами будет говорить Шульц!!! — заорал он, брызжа слюной в разные стороны. — А он вовсе не такой добрый, как я!

Бандиты боязливо поежились — все знали, что генерал скор на расправу. А когда выяснится, что это именно они помогли Зигурду уйти…

— Мы высадили их на пляже, к востоку от города, на краю леса. Ну, там где мы обычно встречаемся с нашими… э-э-э… коллегами из Алькантара.

— Я знаю, где это место, — отрезал Бергманн. — Они наверняка собрались в Кастиллу! Хм, я примерно представляю, где именно они могут выйти на дорогу! Нужно срочно выслать погоню!

С этими словами майор резко отодвинул стул и помчался к выходу, чуть не сбив по дороге хозяина таверны, несущего полный поднос самых дорогих блюд для глубокоуважаемых господ.

Бандиты переглянулись.

— Надо валить! — пробормотал одноглазый, и проходимцы ринулись к двери, оставив трактирщика выкрикивать им вслед самые изощренные ругательства, которые он успел выучить за двадцать лет непрерывной работы.

Хрясь!

Топор выпал из рук и воткнулся лезвием в землю. Себастьян едва успел отдернуть ногу с его пути.

«Проклятое дерево!» — юноша вновь поднял топор и размахнулся, но сзади подошел Зигурд и перехватил топорище рукой.

— Дай сюда! Если ты отрубишь себе ногу, я не собираюсь тащить тебя на своем горбу, — сердито проворчал он.

— Я сам! — воскликнул Себастьян и попытался отнять инструмент.

— Иди уже, «сам», собери лучше хвороста для костра!

— Мы принесли тебе уже целую кучу! — подала голос Доминика, указывая на груду прутьев, сваленную у палатки.

Зигурд тяжело вздохнул.

— Хворост — это сухое дерево! Повторяю: сухое! А не ветки с зелеными листьями! И что я должен с ними делать?

Доминика закатила глаза.

— Сухое, мокрое, какая разница?

— Раз никакой, то разводи огонь! — буркнул Зигурд, швыряя девушке походное огниво.

Она гордо вздернула подбородок.

— И разведу!

— Вперед! — бросил наемник и принялся устанавливать следующую палатку.

***

Проклятые ветки никак не загорались, остриженные волосы лезли в глаза, нежные пальцы покрылись ссадинами. Через полчаса безуспешных попыток Доминика швырнула кремень и кресало на землю и с надутой миной уселась на бревно. По ее щекам потекли слезы. Она отвернулась, чтобы Зигурд не увидел, как она плачет. Еще три дня назад весь мир лежал у ее ног, а теперь она все потеряла. Матушка мертва, дворец разграблен, а ее саму по пятам преследуют враги. Нет больше шелковых простыней, роскошных нарядов, армии слуг, готовых моментально исполнить любой каприз. Есть только этот лагерь, обноски, что на ней надеты, и этот чертов хейдеронец, на чью милость она вынуждена полагаться.

Себастьян, который еще четверть часа назад осознал бесплодность ее попыток поджечь сырые ветки, принес из леса охапку хвороста, и Зигурд развел огонь. Он установил над костром треногу из стальных прутьев и повесил на нее котелок, в котором вскоре весело забулькала аппетитная похлебка.

Над лагерем поплыл соблазнительный аромат. Доминика услышала глухое урчание своего желудка, а ее рот обильно наполнился слюной. Зигурд достал из сумки нехитрую оловянную посуду, разлил густой суп по тарелкам, нарезал ржаной хлеб и зеленый лук.

— Дамы и господа, кушать подано! — сообщил он.

Путники расселись вокруг большого плоского камня, служившего им столом, и принялись за трапезу. Похлебка выглядела непрезентабельно, но, боги, Доминике никогда не доводилось есть ничего вкуснее! С каждой ложкой горячего супа она ощущала, как тело согревается изнутри, а разум обволакивается томной пеленой сонливости. Все тревоги и печали вдруг отошли на второй план, вытесненные таким простым и приятным чувством насыщения. Она моментально прикончила свою порцию и с трудом удержалась от того, чтобы не облизать миску.

— Голод — лучшая приправа, — усмехнулся Зигурд, подливая ей еще один половник.

После обеда хейдеронец всучил Доминике посуду и велел ее вымыть в ближайшем ручье. Она хотела было возмутиться, но осеклась, увидев его насмешливо приподнятую бровь. Пришлось взять тарелки, ложки и спуститься к источнику, протекающему у подножия холма, на котором стоял лагерь.

Зигурд пошел за ней следом и набрал воды в большой бурдюк из телячьей кожи. Он вновь поднялся на холм и вылил воду на костер, чтобы дым не выдал их лагерь проезжавшим по дороге путникам. Пламя громко зашипело и погасло.

— Ночью поедем дальше, а пока отдыхаем, — сказал он Себастьяну. — Пойду вздремну, а ты — следи за дорогой. Через три часа разбудишь.

С этими словами наемник скрылся в своей палатке.

Лагерь был разбит на лесистом холме, нависавшем над широким трактом, соединявшим Форталезу с Кастилой и другими городами Монтерры. Деревья и крупные валуны защищали место стоянки от посторонних взглядов так, что путники могли спокойно наблюдать за дорогой, не опасаясь быть обнаруженными. Себастьян подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. По красноватой колее медленно ползли крестьянские обозы, а дальше простирался широкий луг, на котором одиночными столбами возвышались стройные кипарисы. По равнине лениво протекала река, зеркальной гладью отражая ярко синее небо, а горизонт расплывался в розовато-серой дымке нагретого воздуха.

***

Рубаха Доминики болталась в районе подбородка, а штаны были спущены на бедра. Себастьян жадно целовал ее обнаженное тело. Когда Зигурд сменил его на вахте, юноша не пошел в свою палатку, а решил навестить возлюбленную.

— Себастьян, не надо, — тяжело дыша простонала девушка.

Доминика позволяла жениху довольно смелые ласки, но они еще не переступали последнюю черту. Девушка знала кузена с самого детства, и он всегда был ее лучшим другом. Хоть ей было ясно, что она когда-нибудь выйдет за него замуж, но когда лет в пятнадцать он начал проявлять к ней совсем не дружеский интерес, ей поначалу было стыдно и неловко. Она всегда воспринимала его скорее как брата, и ей было сложно начать относиться к нему как к мужчине. Но Себастьян был с нею нежен и терпелив, и Доминика со временем привыкла к роли его возлюбленной, и эта роль даже начала ей нравиться.

Но раньше, в их «прошлой жизни», между ними всегда стояли барьеры в виде высоких заборов и строгих наставников. А теперь они остались одни, некому больше блюсти их нравственность, и ничто не помешает Себастьяну рано или поздно овладеть ею. Да, с ними Зигурд, но ему-то с какой стати беспокоиться об ее невинности?

— Давай, не будем! — прошептала девушка и попыталась высвободиться из-под возлюбленного. Ей были приятны его ласки, но она побоялась, что он не ограничится одними поцелуями, а захочет чего-то большего.