Улыбаюсь, провожу большим пальцем по приоткрытым губам, и ловлю легкий поцелуй по пальцам.

Это не женщина, это беда

Я с такой, как она, ни за что, никогда…

Странная женщина, но я ведусь

Я в другую уже никогда не влюблюсь…*

На последних словах Бельчонок смешно охает, и прижимается носом к моей шее. Нос отчего-то холодный, а щеки горят, и мне почему-то хочется улыбаться от контраста.

- Серьезно, Красавица. Ты спалила кофемашину?

Она поднимает взгляд, и снова там вина за все грехи мира.

- Да. Первый раз к ней притронулась за все время, ее отец подарил. И сразу вот…

Я хочу стереть эту печаль. Хочу размазать тех, кто поселил в голову Бель мысли о том, что она не имеет права быть вот такой.

- Хочешь, куплю тебе кофемашину на голосовом управлении? Тогда ты не будешь к ней прикасаться, и аура разрушения обойдет технику стороной.

Смеюсь, и стараюсь вызвать ответную реакцию, но Бельчонок только закусывает губу, и отводит взгляд в сторону. Что ж, я знаю еще один способ, как отвлечь девушку.

- Поцелуй меня, Бель.

Она поднимает ресницы, и тянется, словно сама не понимая, почему подчиняется просьбе. Закрывает глаза, и когда наши губы встречаются, все встает на свои места.

Нам хорошо, правильно и охуенно. Мы расслабляемся, проваливаемся друг в друга, в общее чувство единения, и мне хочется, чтобы она тоже это понимала.

Нужно – вот так. Молча и вместе. А все остальное мы преодолеем обязательно.

Я не знаю, сколько проходит времени, когда Бель отклоняется от меня, и крепко обнимает за талию. Трется кошкой о мою грудь, но не говорит ни слова, и я не идиот, чтобы думать, что все хорошо.

- Бельчонок…

- Тебе не надо на работу?

Она нарочно не дает говорить, будто боится услышать мои слова. И сейчас это, наверно правильно, поскольку я все еще не свободный (формально) мужчина.

- Вчера предупредил, что не появлюсь раньше обеда.

- Хорошо…

Ничего, блять, хорошего, но скоро будет. Я не могу сейчас обещать ничего принцессе, не могу клясться в любви и верности, да даже обозначить свои права на нее не выйдет. Я знаю, что заберу ее к себе как можно скорее, но банально не знаю, сколько нужно Яне времени, чтоб съехать, найти квартиру, перевезти все вещи… А для того, чтобы знать, надо поговорить.

Как только я думаю об этом, в кармане пальто слышу звонок мобильного. Оставляю Бель ставить чайник, и вытаскиваю трубку.

- Алло, - максимально официозно, потому что номер не знакомый.

- Ветошкин Влад Андреевич?

Хм, голос не узнать.

- Чем обязан?

- Вас беспокоит врач Осипов Валерий Натанович из отделения гинекологии. Ваша невеста дала мне ваш номер, чтобы я мог сообщить новости об операции.

Невеста? Операция? Звучит полным бредом, и я молчу, желая узнать хоть чуть-чуть больше.

- Яна Анатольевна перед наркозом успела сообщить только это, - осторожно продолжает доктор, и я окончательно понимаю, что ошибки нет.

- Что случилось? Яну оперируют?

- Да, женщина вызвала скорую сегодня утром. Вы… Не в курсе, почему мог случиться вызов?

Он что, подозревает, что я ее бил, что ли?! И вообще, что с Яной? Когда я уезжал, девушка преспокойно спала.

- Не в курсе, - рычу, а сам шарю в поисках сигарет, - в чем дело, почему ее оперируют?!

- Операция уже окончена, все в порядке. Пожалуйста, для более подробных сведений вы должны приехать к нам в отделение…

- Диктуйте адрес.

Я убираю телефон в карман, поворачиваюсь, и вижу Бель с широко открытыми глазами. Сам не знаю, что происходит, поэтому растерянно пожимаю плечами.

- Яна в больнице. Я должен поехать, узнать, что случилось.

- Не говори ерунды! Мы поедем вместе!

Не лучшая идея, когда я сам ничего не понимаю.

- Бель…

- Она моя подруга! – кричит девушка, рывком сбрасывает с себя толстовку, кидает мне, и скрывается в комнате переодеваться.

Блядство. Форменное, черт возьми, блядство.

* Бель и Влад поют песню "Это не женщина" Те100стерон

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бель

В больнице прохладно и, как всегда, пахнет хлоркой. Мне неуютно здесь находиться, тем более в отделении, где по коридорам ходят люди с круглыми животами.

У меня у одной беременность ассоциируется с фильмом "Чужой"? Нет ведь?

Мне всегда плохо в местах скопления "белых халатов", и я передвигаюсь преимущественно за спиной Влада, который быстро находит кабинет заведующего, и усаживает меня на стул у стены.

- Влад Андреевич, - представляется, протягивая пожилому мужчине документы, - вы звонили мне по поводу Яны…

- Присаживайтесь, - доктор указывает на место перед столом, - Яна Анатольевна уже пришла в себя, и спрашивала о вас. Мы сейчас отправимся к ней в палату, но для начала я хотел бы уточнить пару формальностей.

Влад кивает, и я сквозь вату в ушах слышу о счете за платную одиночную палату, и каких-то еще вещах. Влад спокойно забирает счета, но доктор все еще медлит.

- Я правильно понял, что вы не в курсе о произошедшем? – врач чуть скашивает глаза на меня, с интересом разглядывая реакцию на это Влада, - что ж, постарайтесь быть помягче, все же человек только после наркоза… У Яны Валерьевны была внематочная беременность. Мы еле успели, повезло, что скорая была рядом с вашим домом. В таких случаях счет идет буквально на минуты.

Я дергаюсь, как от удара, и не отрываясь смотрю на затылок мужчины, с кем провела эту ночь. В то время как моя лучшая подруга, беременная от этого же мужчины, потеряла его ребенка.

Мне хочется задушить себя собственными руками.

Еще я даже по спине Влада вижу, что для него эта новость – шок. Он не знал про возможную беременность, не догадывался о том, что такое возможно, и мне не понятно, как такое могло произойти. Они планировали? Это случайность? Или… Или я вообще не понимаю, что Влад делал в эту ночь у меня дома.

- Пройдемте, - когда пауза затягивается, просит доктор, и мы послушно ступаем за ним.

Выходим в коридор, и идем к одноместным палатам. Заходим в одну из них, где уже не так мрачно, и даже есть холодильник с телевизором, и небольшой диванчик. Яна, поникшая и бледная, лежит на кровати, и при виде нас с Владом слабо улыбается.

- Посещение не больше пятнадцати минут, - предупреждает доктор, и закрывает за собой дверь.

Влад растерянно оглядывает капельницу, что подсоединена к руке Яны, а затем осторожно подходит к девушке.

- Как ты?

- Уже лучше, - улыбается она, и переводит взгляд на меня, - я так рада, что все мои родные здесь…

Нет, на такое у меня нет сил. Отворачиваюсь, вытирая катящиеся по щекам слезы, и не знаю, что делать дальше.

- Можешь объяснить, что все это значит? – Влад просит мягко, но я слышу, как дрожит его голос.

От злости или жалости? Мне не разобрать сейчас.

- Наш ребенок… Влад, мы потеряли его.

Она всхлипывает в унисон со мной, потому что как бы там ни было – я горюю за Яну. И буду горевать всегда, что бы ни случилось, потому что это – страшно.

- Ян, какой ребенок? Откуда, еп твою… Черт подери, Ян, ты ведь пьешь таблетки!

Вот теперь я четко слышу гнев в голосе, но не поддерживаю его. К чему сейчас это выяснять, если случилось настоящее горе… В котором моей вины по самую макушку.

Прикрываю глаза, давая волю новой порции слез, и прикусываю ребро ладони, чтобы рыдать молча.

- Это чудо, Владюш… Наше чудо, с которым я, к сожаление, не справилась…

Я не вижу, что там происходит на заднем плане, но представляю, как Яна закусывает губу, и берет Влада за руку.

- Ты ведь не оставишь меня, родной? После операции… Мои шансы забеременеть вполовину ниже… Но мы ведь не отступимся, верно? Мы говорили с тобой, ты помнишь, ты так хотел ребенка…

Я вылетаю из палаты, на ходу глотая слезы, не в силах больше слышать это. Зачем мы были вместе?! К чему совершили этот поступок?! Я позволила себе одну счастливую ночь, а теперь не расплачусь за это до конца жизни.