— Скорее всего. Новых оруженосцев и воителей традиционно представляют перед другими племенами, — он почувствовал, что кошечка вздрогнула, и осторожно погладил хвостом. — Не бойся. Чужие коты вовсе не такие страшные, как рассказывают в сказках. Сумрачные немножко похожи на нас. Грозовые интересные собеседники, а в Речном племени все огромные, но мягкие и пушистые, вот точно как наш Пухолап!

Цветинка улыбнулась, и он отошёл в сторону, давая ученице возможность подбежать к братьям. Кот направился к самой счастливой парочке этого дня, сидящей поодаль от остальных.

— Поздравляю, — искренне сказал он, и Буревестник кивнул в ответ. Он сиял, будто сам ждал котят. Ночница выглядела ничуть не менее счастливой. Прямо-таки огромного живота, какой был у Сизокрылой, пока заметно не было, лишь лёгкое округление, однако что-то изменилось в самой кошке, а что — непонятно. То ли сменился запах, то ли появилась особенная мягкость характера. Крылатый недоуменно посмотрел на неё ещё раз и отошёл в сторонку, прихватив дичь — он сегодня был в рассветном патруле, и в охотничий его не звали, так что можно было поесть и спокойно обдумать те новости, которые рассказал предводитель. С неба начал накрапывать меленький дождик, и кот сел у кустов, чтобы иметь хоть какую-нибудь защиту. Честно говоря, его эта погода совсем не радовала — это был противный, почти неощутимый, но заползающий под шкуру холодный дождь и заодно по-зимнему холодный ветер. Капли были похожи на кусачих мушек — вроде не больно, а все равно неприятно. Воитель ещё немного заполз под ветки куста. По крайней мере, запах дождя он любил — особенный, ни с чем не сравнимый, разве что с запахом летней ночи. Свежий аромат, смешанный с теплым запахом дичи, увлёк его мысли.

«Похоже, работы будут завтра или ещё позже, ведь в слякоти не особо поубираешься, только ещё больше грязи наделаешь, — думал он, методично пережевывая полевку. — Жалко, что пока холодно. Я бы поспал снаружи, будь там теплей… Ничего, глядишь, через луну уже разрешат. Лишь бы Билл не приклеился к остальным». Он живо представил себе бесконечно далёкое звёздное небо над головой и мягкую свежую подстилку и даже задрал голову, но на нос ему шлёпнулась капля, и воин фыркнул. Нет, наверху не было ничего, кроме унылых облаков, застилающих небосвод, и бесконечно падающих мушек-капелек.

Взгляд Крылатого вновь скользнул вниз, и он невольно засмотрелся на Цветинку. Оруженосцы, не боясь дождя, весело прыгали под мелкими каплями прямо посреди поляны и мяукали о чём-то своём. Вот Цветинка прижалась к земле, подняв хвост трубой, проползла несколько шагов и прыгнула на Солнцелапа; он взвизгнул и сразу же сбросил сестру на землю. Крылатый напрягся, но Цветинка быстро встала и отряхнулась.

— И потом он мне доказывает, что не влюбился, — пропел знакомый голос. Пшеница плюхнулась справа и тоже посмотрела на оруженосцев.

— В кого, в Цветинку?

— Ну не в Солнцелапа же и не в Волколапа! В Цветинку, естественно, — Пшеница ткнула его лапой в бок. — Влюбился, влюбился!

— Кто бы говорил, — парировал кот, не сводя глаз с младших соплеменников. Цветинка неуклюже завалилась набок, пытаясь отражать неумелую атаку Волколапа, а он пытался подражать опытным воякам и выделывал какие-то невероятно странные приёмы.

— Вообще-то, у нас с Рассветом все серьезно! — она осеклась и посмотрела на свои лапы. — Ну, то есть, будет серьезно, я надеюсь. Он же не будет меня бросать, как Пересвет! Нет, Пересвет, конечно, неплохой кот, но Рассвет, он в сто раз лучше!

— Да, он другой, — согласился Крылатый. Пусть у второй любви Пшеницы было схожее с первой имя, сравнивать оба варианта было совершенно ни к чему. Тем более, что Рассвет и сам любит Пшеницу. Зачем мешать счастью сестрёнки, вспоминая былое? Что было, то прошло, надо жить дальше. Рассвет составит ей отличную пару, он внимательный и заботливый, сможет сдерживать порывы и облегчит жизнь Крылатому.

— Ну ты же влюбился, ну признай, — снова подтолкнула его кошка. Крылатый сердито фыркнул.

— Ну, может, и влюбился, и что! Тебе же можно бегать за Рассветом, так почему я не могу немножко больше других привязаться к Цветинке?

— Можешь, конечно, — воин посмотрел на Пшеницу. Она улыбалась. — Влюбился!

Крылатый вновь отвернулся. Странное чувство. Любовь… Можно ли назвать любовью его нежную привязанность к этой ученице? Если посмотреть со стороны, то, безусловно, можно. Он никогда не задумывался об этом в таком ключе. Ему нравилось проводить время с Цветинкой и хотелось защитить её, но очень, очень странно было осознавать, как всё это называется. Любовь. Ему больше нравилось слово «симпатия», но в речи Пшеницы была и доля правды. И тут он вздрогнул от неожиданной мысли, прилетевшей в голову совершенно случайно.

— А как ты думаешь… — медленно проговорил он, обращаясь скорее к самому себе, нежели к сестре, — это нормально?

— Что — нормально?

— Влюбляться в кошку младше себя, — он невольно задержался взглядом на трёхцветной фигурке. Кажется, Цветинке надоело играть, потому что она вдруг побежала в другую сторону и скрылась где-то у камней. — Я имею в виду настолько младше, на почти шесть лун.

— А что не так? — удивлённо переспросила воительница. — Я примерно в её возрасте влюбилась в кота из чужого племени, который был старше меня на семь лун, вот так-то! Любви, говорят, все возрасты покорны.

— И всё-таки…

— Я не знаю! Спроси у кого-нибудь, раз мне не веришь, — Крылатый повернул голову и увидел, что Пшеница уже поднимается на лапы и с самым деловым видом отряхивается.

— А ты куда?

— Я пойду помогу Ночнице с переселением, ну и сама тоже перееду! Не хочешь со мной? Говорят, в барсучьей норе уютно и теплее, чем в воинской.

— Пока нет, но я подумаю, — кот невольно отметил, что без теплого бочка сестры будет уже не так уютно спать. Пшеница пожала плечами и потрусила к детской, сердито бормоча что-то под нос, когда капельки дождя затекали ей под шерсть. Крылатый сморгнул воду с глаз. Сомнения не оставляли его.

Дождь потихоньку становился сильнее, поэтому кот поскорее покончил с едой и забрался в колючий туннель у барсучьей норы. Мерный стук капель по грязной земле и приглушённый шелест, когда дождинки попадали в снег, убаюкивали, будто напевая колыбельную на своем, особом языке. Крылатый встряхнулся, пытаясь сбросить сонное оцепенение, но оно вновь овладело им, и воин, словно заворожённый, смотрел, как маленькие капельки вонзаются в снежные участки или разбиваются о случайные камни. Голова вновь начала клониться к земле, и он усилием воли вновь поднял её. Из-за спины, из норы, доносились приглушённые голоса укрывшихся там котов. Крылатый привстал и направился к ним. Соплеменников здесь было немного; всего несколько воителей сидели тесной кучкой, и среди скрытых в полутьме шкур кот различил рыжую шерсть Морошки и серо-белую фигуру Легкокрылки. Не став мешать их небольшому сборищу, он подошёл к одиноко сидящему Крикливому и сел рядом. Он стыдливо потупился, когда вдруг вспомнил, как любил бывать у старика в детстве, слушать сказки и разговаривать, и как совершенно забыл о нём в пылу ученических обязанностей и воинских дел.

— Привет, Крылатый, — проскрипел серо-палевый, казавшийся тёмным и дымчатым в тени старейшина. — Как твои воинские дела?

— Всё нормально, — ответил Крылатый, вежливо кивая ему. — Как твои стариковские дела?

— Добросовестно жалуюсь на погоду, ворчу на молодое поколение и сплю по полдня. Ничего не пропустил? — усы Крикливого задрожали, и он хрипло рассмеялся. Похоже, сегодня старик и правда был в добром расположении духа, но, взглянув на молодого воителя, посерьёзнел. — А ты чего такой невесёлый, а? Что, проблемы какие?

— Можно и так сказать, — Крылатый прижал уши к голове. Да, может быть, и проблемы. Он с сомнением вздохнул, не зная, можно ли довериться Крикливому. Старейшина уже устроился поудобнее и вытянул лапы.

— Давай, расскажи, облегчи душу. Обещаю, никому не выдам.

— Вот скажи, ты когда-нибудь влюблялся? — спросил кот, смотря куда-то в сторону.