Он молчал.

– Так что без заходов. Видишь «тревожную» у изголовья? Въезжаешь, зачем она? Я тебя хорошо знаю как коллегу. Но сейчас – не усугубляй. Не порти впечатление.

– Да я вообще ничего, товарьщ старш сержант. Что ты завелась, Нина?

Она резко приподнялась на локте – глаза гневно прищурились, щёки и ямки вмиг побелели от ярости:

– Э… Это мой муж! И сына привёл. Вон они стоят, за стеклом… Что за…

– Опа…

– Эй! Чего пришёл? Лёшку притащил! Ты что творишь? Лёшенька, иди домой, папа не в себе!

Старлей не мог оторвать глаз от её великолепного, как летняя гроза, праведным огнём пылающего гнева. Через пару секунд опомнился, присоединился к ней:

– Слышь, муж. Уходи. Никто тут ничё не делает. Уводи ребёнка. У-во-ди, говорю! Е-го! Не слышит.

– Ну как так, Дима, скажи мне, как можно с таким?.. Шаг влево, шаг вправо! Девять лет одно и то же! Он ненормальный! Опозорит на весь Новосиб! Лёшу-то зачем?

– Не бойся. Я на твой стороне. Возьми плед мой. Лови.

– Коллеги, ещё перед началом встречи хотел просить вас извинить меня за внешний вид, но потом… передумал, а смысл? (Смех в динамиках ноутбука.) Наш сегодняшний митинг мы начинаем… Вы меня хорошо видите? Надеюсь, всего целиком? Это же главное, ради чего вы здесь! (Новый смех в динамиках.) Софья… Владленовна, прошу, левее камеру. Спасибо. Софья Владленовна любезно согласилась держать и, так сказать, модерировать ноутбук во время нашей встречи. Сейчас она лежит напротив меня, хочу сказать слова благодарности, если можно, восхищения её… великолепием её восхити… Вам удобно на вашей стороне? Постараюсь не очень эмоционально, чтоб не трясти кровать. Хорошо. Итак, у нас уникальный пробный эфир, даже не спрашивайте, чего мне стоило пронести сюда ноут с камерой, только благодаря моим гарантиям и личным связям с самой Razoq… Так. Друзья! Мы начинаем митинг словами о необходимости вдохнуть новую жизнь в наши бизнес-отношения, освежить, так сказать, показать полную открытость…

– Игорь Олегович, слушай, давай сам начну, так будет лучше. В общем. Мы приняли твоё предложение провести встречу в необычном формате дримтима…

– Дэйдрима.

– Да… дрима. Приняли потому, что, говорю положа руку на сердце, уже договорились, всем советом, выходить на тендер. Не приглашая в него твою команду, Игорь Олегович. Три года наше сотрудничество… (Связь рвётся на полминуты, возобновляется с того же по смыслу места.) …было продуктивным, но в последние полгода оставляет желать, так сказать.

Игорь по привычке смотрел (мысленно) на очередную происходящую с ним неприятность нарочито безучастно, как бы со стороны – и со спокойной ясностью видел, какой же сам он в ней маленький и беззащитный; на этой огромной кровати он казался себе ничтожным дождевым червём, выползшим во время тёплого ливня на самую середину бесконечного асфальта – и тут разбитым тяжёлыми каплями тупых комментариев и медленно высыхающим от прямых убийственных лучей чужого авторитета. Сифонило неприятным дежавю, – однажды в заоблачном детстве он уже выслушивал от дяди Серёжи подобные разносы. В присутствии Игоревых друзей-пацанов тот отчитывал его за отцовскую удочку (из-за одной неосторожной шалости тогда накрылась их рыбалка – отец при этом молчал; он вообще никогда не повышал на Игоря голос, но и грубого друга почему-то не одёргивал). И так же, как тогда, хотелось объясниться, сказать, что не виноват, «сломалось как-то само». И – не хотелось унижать себя такими нелепостями, как извинение. Я лучше помолчу. Плевать, что при всех. Вообще не буду слушать старого дебила. Отец его не любил никогда, я подавно. Какое прикольное, оказывается, изголовье. Зачем его таким чудным сделали, интересно?

– Интересно тебе, что говорю? Да ты, похоже, не слушаешь меня, Игорь Олегович?

– Сергей Иванович, я понимаю вас, уважаю мнение ваше и уважаемых коллег, готов принять любое решение, но – давайте не будем торопить события, а лучше вместе подумаем над вариантами дальнейшего…

– Без давайте. Мы лучше послушаем тебя. Ты обещал расписать нам всю кампанию на этот и на 21-й, будем рады увидеть наконец внятное деловое предложение. Такое же креативное, как твоё исподнее в жёлтый горошек. (Рокот подобострастного хохота в динамиках.)

– Сергей Иваныч, хах, не горошек, а пчёлки. Gucci Beehive, лимитированная серия, между прочим. Вам не всё видно. Кстати, и у Софьи Владленовны, которую вы не можете наблюдать, она держит ноутбук… хочу сделать комплимент её очаровательным…

– Давно всё наблюдал уже. Игорь Олегович. Ближе к делу.

– Суть «Легенды о великом инквизиторе» заключается в вопросе, выдерживает ли человек свободу. Эта мысль может свести с ума. Страшно в зрелом возрасте пережить крушение мировоззрения. Чёрный ветер свободы сбивает с ног. Человек судорожно ищет себе новую броню: то масоны, то врачи-убийцы. Как китайский уродец, выращенный в вазе, он погибнет, если его перенести в вазу с другой деформацией… А русский не может жить на интеллектуальной свободе. Не выдерживает. И поэтому он живёт верой… Но это не интеллектуальное рабство. Это просто другое отношение к истине.

– Красиво.

– Лучшая книга русских. В оригинале ещё красивее.

– Ты где работаешь?

– KFC. Шофёром и на складе. Я таксистом был.

– На кого учился?

– Закончил академию ФСБ. В начале 90-х поступил, молодой. Прошёл, триста абитуриентов на место. Мой отец был знаменитый, ну, у нас на родине, военный, он воевал с детства. Иначе меня не взяли бы.

– Ха, с детства.

– Совсем мальчиком в партизаны ушёл, ещё когда с французами воевали. Называлась Первая Индокитайская. С конца сороковых.

– А ты воевал?

– Нет. Помню только, когда совсем маленький был, американцы Ханой бомбили.

– Так забавно говоришь: «бомбири».

Собеседник скромной, но безудержно смешливой девушки – нежного создания, смущенно и односложно щебетавшего из-под простыни, – на минуту замолчал. Что-то в словах юной узбечки (или откуда она?) задело за живое немолодого и очень спокойного человека, и это было заметно даже по его невозмутимой, как часто бывает у видавших жизнь азиатов, внешности. Она перебирала простыню пальцами и что-то мурлыкала. Молодость, что они понимают. Миниатюрный, но крепкий и жилистый вьетнамец с острыми чёрными усиками на красивом лаковом (ну, красиво же!) лице вновь заговорил, на сей раз внятно отделяя «л» от «р»:

– Нет, я нормально говорю.

– Так странно. Тебе же, наверно, уже должно быть лет под 50, раз ты учился в 90-е годы. А выглядишь на 30. У тебя дети есть? А внуки? Скажи, как тебя зовут?

– Есть, все есть. Я здесь Миша, но вообще-то Мынь.

– А я Мухаббат, и здесь, и везде!

– Мне во внучки годишься. У вас разве такое дозволяется, чтоб с мужчиной лежать?

– У нас нельзя. Тут, в Саратове, можно.

– Родители твои где?

– Умерли давно. Я их не знала. Наверно, узбеки. Я сама из Навои.

– Скажи что-нибудь на вашем.

– [переведено Google translate] Хочу, чтобы нашёлся мой отец. Я никогда его не видела, но знаю и верю, что он жив. Я помню, как меня баюкал кто-то в детстве – и я уверена, что это был мой папа. Однажды я его непременно найду. Я знаю про него, что он очень добрый, и я его узнаю сразу, как только встречу. Я думаю, он живёт в России. Потому что: если б он жил у меня на родине, то он давно нашёл бы меня.

– Звучит почти как музыка. Что ты сейчас сказала?

– Это, ну, такая сказка. Мне в детстве кто-то перед сном читал сказки, а кто, не помню.

– А что значит имя Мухаббат?

Из-под простыни, накрывавшей лицо, как паранджа, осторожно выглянул глаз, чёрно блеснул на задумчиво сидящего вьетнамца:

– Расскажи ещё про ту русскую книгу.

– Саня, нафиг мы сюда пришли. Лучше в баре посидели бы, их полная Тверская же пока что открыта. Айда в бар! Что это за…