Ничего незаменимого в ней нет, в конце концов.

Осталось только понять, почему не получается не впиваться пальцами в руль, глядя как Ольшанский открывает перед Викки дверь своей тачки.

– Не смей, – я понимаю, что шепчу эти два слова раз за разом, не затыкаясь, глядя как Вика без лишней спешки, грациозно опускается на кресло рядом с водителем.

Ну твою ж мать, Викки!

Она в чертовой узкой юбке. В юбке!

У Николая Андреевича будет даже слишком хороший вид на её колени.

Нет. Это нереально – то, как она влияет на меня. Вот так, чтобы я уже ненавидел привычного мне коллегу по работе, который – я точно знаю – нормальный мужик.

Но вот со вкусом на баб ему не подфартило! Как и мне когда-то. Но дальше так продолжаться не может.

Я уже натурально готов ей заплатить. Любые деньги – за заявление об уходе.

Лишь бы только сгинула прямо сейчас и больше никогда не появлялась на моем горизонте, мое чертово проклятие. Не появлялась, не будоражила, не выбивала из колеи. Не нарушала никаких моих планов.

И это, кстати, идея…

– Признавайтесь, Виктория, там, в лифте, я наступил вам на ногу? – уже притормаживая у моего подъезда, интересуется Николай. – Испортил туфли и жизнь заодно?

– С чего у вас возникли такие мысли? – я пытаюсь выглядеть удивленно, но мои актерские способности мне внезапно отказывают.

Николай пожимает плечами, проницательно глядя на меня.

Мол, все элементарно, Ватсон.

– На вас лица не было с того времени, – все-таки поясняет Николай, – и нет, вы, конечно, пытались сделать вид, что все нормально, но ключевое тут слово «пытались».

Гр-р-р! Я смотрю на этого нахала исподлобья, пытаясь испарить его на месте. Что это за гнусные намеки на мой паршивый артистизм?

Нет, я знаю, что на театральном поприще мне даже карьеру портить бы было не обязательно, меня б хватило только на то, чтобы выдавать какое-нибудь: «Кушать подано», – но напоминать-то мне об этом зачем?

– Ужасно страшно, – Ольшанский угорает, чем дальше, тем сильнее, – спасибо, отлегло, я-то думал, вы злитесь на меня, а вот как оно бы выглядело!

– И может быть, даже страшнее, – многообещающе тяну я, а потом вздыхаю и отстегиваюсь. Все это весело, конечно, но Маруська, наверное, уже на окне сидит и ждет – когда же мама появится у дома.

Николай ловит меня за пальцы, заставляя остановиться.

– Меня ждут, – улыбаюсь я самую чуточку виновато, – спасибо за то, что подвезли, Николай Андреевич.

– Пожалуйста, – Ник смотрит на меня прямо, не отводя глаз, – я хочу повторить завтра. А как вы на это смотрите?

Как, как… Вот сейчас, стоя на машине у моего дома – далеко не свежей застройки – точно зная, что у меня есть ребенок, осознавая мое материальное положение и продолжая оказывать мне знаки внимания. – он серьезно, вообще?

Ведь ему я такая же «не ровня» как и Ветрову.

Если бы он был замечен в течении дня в какой-нибудь мужской тусовке, если бы обхаживал меня не только он – я бы заподозрила, что пара идиотов поспорила, «кто быстрей завалит эту олениху», но… Он один. И нарочито дистанцируется от рядовых сотрудников. Да и с руководством на какой-то слишком фривольной ноте не общался.

А вот меня Николай так настырно пытается смешить и отогревать, что мне даже совестно, что во время этой поездки я плоховато маскировала собственные эмоции.

– Есть менее времязатратные и более интересные варианты хобби, – замечаю я, давая ему шанс соскочить, если вдруг он предлагает мне это из вежливости.

– Ну, не скажите, – Николай качает головой, – мне вот смерть как интересно возить вас домой. Давно я не был в Люберцах. Почти экстрим. А ведь мне еще обратно ехать!

– Ну что ж, дайте мне время обдумать ваше неприличное предложение, – я округляю глаза, – я же приличная девушка, а вы так торопите наши отношения…

– Я бы и еще немного поторопил, – это Николай говорит чуть глуше, и очень пристально глядя в мои глаза. И сразу становится понятно, о чем это он, – становится чуточку жарче. Но потом он нахально улыбается, и эта интимная напряженность сходит на нет, – я бы неприлично настоял на том, чтоб в нерабочее время у нас с вами было только «ты» и ничего больше.

Волшебное. Нет, тому же водителю я это предложила спокойно, он все-таки болтался на одном уровне со мной. А вот подкатить к начальнику с предложением отказаться от субординации…

Нет, лично мне не хватило наглости.

– Я у мамы спрошу, можно ли? – я округляю глаза и делаю такое лицо, будто мне сделали самое непристойное предложение в жизни.

– Мама – это святое, – Николай кивает, соглашаясь, что конечно, куда в таком вопросе без веского родительского слова. Все-таки его веселые глаза – это отдельное произведение искусства. И мне нравится, когда он улыбается.

Но мне уже точно пора.

– И все же, Вика, если вас что-то беспокоит – я буду рад помочь, – произносит Николай, вылезая из машины, когда вылезаю и я.

В его мимике четкое обещание – он явно отвечает за свои слова. Вот только в беспокоящем меня сейчас вопросе Николай Ольшанский мне не поможет.

Не поможет понять, что происходит в мозгах у Ярослава Ветрова. И какого черта сначала его любовница нарочно валит меня на собеседовании, а сам он – спустя восемь лет после развода пытается меня облапать. Какого черта вообще?!! Он точно обычные сигареты курит, а не что покрепче?

Впрочем, чему я удивляюсь, яблоко от яблоньки. Ветров ничем не лучше своего шибанутого на голову папаши…

И все-таки, какая жалость, что я не могу натурально вырвать Ветрову руки! Средние века, вот скажите, зачем вы закончились? Цивилизация предусматривает именно что «цивилизованные» решения проблем.

– До завтра, Николай Андреевич, – я все-таки ставлю точку в этом разговоре. Не надо спасать меня сейчас. Да и не такой у нас с ним уровень доверия, чтоб я сейчас позволила себя спасать.

И все-таки – вечер был хорош. Это невозможно отрицать. Не будь рядом Николая, который будто отрывался за свой рабочий день, шутил и шутил, как завязавший, но сорвавшийся стендапер, мне было бы всяко хуже. И паранойя моя сожрала бы меня с костями. Она ведь обострилась настолько, что готова была видеть во всякой тачке, что отражалась в боковом зеркале с моей стороны, машину Ветрова.

Ему незачем за мной ехать.

Он не знает.

Да, Кристина видела мои документы, знает, что я мать-одиночка, но еще она видела и отчество моей дочери. И уж вряд ли она соотнесет моего ребенка с Ветровым. А если бы соотнесла – вряд ли бы открыла рот. Не тот тип барышни, чтобы говорить об абсолютной честности в отношениях.

И все-таки: а вдруг?

Вот такое, да! Только в подъезд зашла и забрала почту из ящика, а уже сожрала себя на пустом месте.

Я поднимаюсь на наш девятый этаж под зловещее скрежетание лифта. Пытаюсь выдохнуть. Все было хорошо, меня вон даже довез до дома приятный мужик, мне было весело и тепло.

Сейчас я выйду из лифта, зайду домой, и мое теплое солнце повиснет у меня на шее еще до того, как я успею снять с ног туфли. Вечер сегодняшнего дня закончится хорошо!

Программа составлена – приступаем к исполнению.

– Ага, сейчас, – неслышно откликается Вселенная. Правда, про этот ответ я еще не в курсе.

Лифт доброжелательно – пожалуй, даже слишком – раздвигает створки. В ад, как я понимаю минутой позже, как только выхожу на площадку. Потому что у окна, рядом с дверью моей квартиры, стоит Ярослав Олегович Ветров, собственной персоной.

Стоит и курит, игнорируя запрет на курение в местах общего пользования, так же, как наш китайский датчик задымлений игорит его.

Встреча на Эльбе. Не прошло и восьми лет.

Кажется, моя паранойя была не так уж не права…

Ужасно хочу, чтобы мне было на него плевать. Хоть письмо деду Морозу пиши, ну а что, он же у нас волшебник, что ему стоит?

Что стоит сделать так, чтоб я могла, не заметив Ветрова, пройти в свою квартиру.