Хочется только фыркнуть и отвернуться. А получается только смотреть и слышать, как все громче шумит ярость за спиной. И замечать… Замечать!

Замечать, как Ольшанский осторожно спускается пальцами чуть ниже по обтянутому черной тканью плечику Викки, и уже это кажется неприемлемым. Непристойным!

Они бы еще прямо тут раздеваться начали!

Я снова чувствую себя оленем. Ослепленным. Оглушенным. Окостеневшим. Не шелохнешься, не выдохнешь, не отведешь глаза…

А я-то надеялся, что это дерьмо оставил за спиной после развода… Те времена, когда мне хотелось кровавой расправы для тех, кто хотя бы сидел с ней рядом на парах. Ну, до того, как это место на постоянной основе занял я.

Хорошо, что Кристина уехала. Не стала меня дожидаться и отправилась домой лечить нервы после разноса Козыря.

Сейчас я бы заработал себе такой компромат, что даже сам свои интересы защищать бы не взялся. А уж меня-то на уголовных процессах прокуроры терпеть не могли. Отмазывал даже… Много кого отмазывал, короче говоря.

Но сейчас… Сейчас я даже не особенно слышу, о чем болтают мои подчиненные. Обратись сейчас ко мне кто-то по имени, я бы и то расслышал не сразу.

И тысячу раз повторив в уме имя Кристины, я все равно не могу перестать прожигать Викки взглядом.

Не помогает. И это бесит! Она – меня бесит. Она – нарочно отвернувшаяся от меня, она – так лучезарно улыбающаяся Николаю, что мне хочется проломить ему голову, она…

– Боже, ну наконец-то, – ворчит Смирнова, когда двери в лифте наконец-то разъезжаться. Ну, а что поделать. В нашей башне рабочие дни заканчиваются в разное время, лифты носятся туда-сюда, почти постоянно заняты.

Ненавижу давку в лифтах. Вообще терпеть не могу, когда в лифте больше четырех человек. И, в общем и целом я почти готов подождать более свободной кабины, но…

Ольшанский тянет Викки в лифт, куда грузятся и мои подчиненные.

Черт, ну мне же нет до неё никакого дела. Вообще!

После того, что я узнал про её ребенка – я только еще сильнее не хочу её видеть, и еще меньше – находиться с ней рядом, но…

В лифт я шагаю самым последним.

Будто бы я всерьез намерен подкараулить Викки и уже придушить её наконец!

Нет. Но… Оставлять этих двоих наедине я вообще не хочу.

Мне удается протиснуться к левой стене кабины. Туда, куда мне и нужно.

Собственно к Николаю, который в кои-то веки меня замечает и даже удостаивает меня кивка. Мы уже виделись в течение дня, здороваться тут бессмысленно. Тем более, что Ольшанского занимаю сейчас вообще не я.

Николай по-прежнему приобнимает мою бывшую за плечо, осторожно её по нему поглаживая. Викки же – от меня отворачивается, как только замечает. Снова выражает это свое отчаянное отвращение от моей персоны.

Или, может быть, этой дряни все-таки совестно глядеть мне в глаза? Стыдно?

Ветров, да ты мечтатель!

Это форменный трэш. Но воздух, который я вдыхаю, медленно вскипает, когда я понимаю ситуацию целиком.

Она – рядом. Рядом со мной! Настолько, что я ощущаю жар её тела.

На меня накатывает духота. Хочется растянуть удавку галстука, но я все-таки удерживаюсь от этого. Это – слабость, я точно знаю. И миру я её не явлю.

Удерживаюсь. Но жадно втягиваю носом воздух, незаметно придвигаясь к Викки чуть ближе.

Кофе и сигареты. Именно ими пахнет от волос. Крепко так пахнет, я ощущаю этот запах даже в полушаге от неё. Ничего не изменилось. Все как и тогда.

– Закройте двери, – пишит зажатая парнями в угол Вера Смирнова – лифт подвисает. С ним это бывает, когда нагрузка очень близка к предельной, но еще не достигла этой цифры.

Интересно, сколько времени эту ерунду будут ремонтировать? Второй месяц уже разобраться не могут. Только и слышно от техдиректора нашей башни, что «в мозгах где-то проблема».

Не сомневаюсь. Только вряд ли речь об электронных чипах лифта. Куда вероятнее – в кривых глазах работников, что не могут найти баг.

К панели управления лифтом я ближе всех. Ну, после Викки, конечно, но она стоит ко мне спиной, в сторону Ольшанского повернувшись только улыбкой.

Какая отличная возможность…

Еще до того как я успеваю сообразить – я таки тянусь к кнопке закрывания дверей, заодно убеждаясь, что на первый этаж лифт уже направляется.

Это не необходимость. Это повод. Повод «на обратном пути» чуть задеть пальцами талию Викки, коснуться её ладонью, ощутить, как она вздрагивает, разворачиваясь ко мне.

В кои-то веки она разворачивается ко мне лицом.

– Ветров, ты совсем? – я читаю по губам и поднимаю брови. Типа, я не понимаю, о чем это она. Типа, и не пылает у меня правая ладонь, та самая, которой я прикасался к Викки, будто я искупал её в кипящем масле.

Одно только прикосновение – и вот он, результат.

Хочу еще. Хочу больше её. Нельзя, не стоит она того, но никто в мире мне сейчас не запретит хотеть!

А Викки возмущенно смотрит на меня своими огромными светло-карими глазами, будто ожидая, что я уступлю и отодвинусь.

Вот вроде обычный у неё цвет глаз. Совершенно – мне с нашим семейным ультрамариновым синим есть с чем сравнивать. Карий – обычный. Тем более такой не ясный, застрявший между карим и светло-зеленым.

Так почему же в эти её глаза хочется только смотреть и смотреть? Мне! Мне, который знает всю правду об этой конкретной женщине.

Снова отворачивается, взглядом будто отвесив мне пощечину.

И снова раздражение разъяренно сталкивает тучи в моей душе. Снова раздражение.

По-прежнему хочется большего, до сухости во рту – оторвать эту наглую фифу от Николая, прижать к этой чертовой стенке лифта и взять с неё все. Все, что она мне задолжала! С процентами!

– Ура! – восклицает кто-то из моих новичков, когда створки кабинки лифта наконец разъезжаются.

Свобода! Ну, по крайней мере от части народа – а наш путь – на второй уровень подземной парковки. Наш, да. У Николая парковочное место тоже там. На одном уровне со мной.

Викки отодвигается от меня и кажется – чуть прижимается к Ольшанскому. Прижимается!

Еще не вплотную, но… Но до этого не так и долго.

И почему у меня нет личного вертолета, а? Глядишь, и не пришлось бы с неудовольствием шагать за бывшей и любоваться, как бесстыже она держит за локоть моего же коллегу по работе. С которым я постоянно пересекаюсь, между прочим, на тех же переговорах, во время подготовки к ним, и так далее!

Нет, это никуда не годится.

Я не хочу постоянно окунаться вот в это. Как не хотел после развода.

Потому что знал, знал! Потому, что даже просто не придушить её за предательство, а молча уйти мне было сложно. А сталкиваться на регулярной основе… Снова и снова думать, каково бы было, если бы эта конкретная женщина принадлежала мне?

Вот почему из всех женщин мира я умудрился настолько сильно зациклиться именно на этой? На ветреной, легкомысленной и безумно взрывной занозе!

Она не была первой, не была и последней. Цепляться было не за что. Но только Викки я слишком долгое время хотел именовать своей единственной. Ну, во времена юношеского идиотизма, когда пойти в ЗАГС было чем-то вроде испытания на смелость.

Я помню, как убеждал Вик. Помню, что встречались мы с самого первого курса, и на втором я наконец сумел спланировать маршрут прогулки так, чтобы мы оказались у ЗАГСа в рабочее время. И дождь ливанул так вовремя, что мы прятались от него под козырьком этого самого заведения.

А потом мне и пришлось шепнуть Викки в самое ушко, что это просто знак судьбы. Она брыкалась. Пришлось затаскивать на плече.

Регистраторши – эти престарелые старые девы долго ругались и даже пытались не принимать у нас заявления, но у меня и тогда был отлично подвешен язык.

И я очень хотел именовать ту несносную девчонку своей женщиной.

И сейчас хочу. Вопреки всей логике и остаткам выдержки.

Не добил я эту романтичную придурь, ох, не добил!

Ну, уж нет. Я не буду подбирать её с её обочины, я не буду давать ей никаких вторых шансов.