– Вот Благовещенские ворота, тама идите в покои воеводы, нужные люди покажут, а мне дальше в Кирилловскую слободку в Еремине враге за реку, – сказал Дорофей и притормозил телегу.
– Ну, спасибо тебе, Дорофей, помог, поезжай с Богом, – напутствовал Николай, слезая с телеги, – и еще, не задерживайся сегодня в Вологде, береги семью.
Через ворота медленно тянулась вереница из телег с разнообразной поклажей. Порой в мешках кудахтало и даже хрюкало. Все это не вызывало ни малейшего удивления. Проверяющих в воротах не было.
– Теперь понятно, как в город зайдут банды разбойников.
– Думаешь, хрюкая в мешках по двое, этакий вологодский троянский конь, – пошутил Андрей, – смотри прямо, похоже, это кабак. Давай зайдем, осмотримся, пропьем, так сказать, последнюю копейку.
– Ну, пойдем, много не нальют, но, может, что услышим, – оба друга с легкостью зашагали к заведению с покосившейся вывеской.
Отворив истерзанную дверь со следами повреждений как изнутри, так и снаружи, друзья зашли в полумрак питейного зала. В углу избы стояла большая старая наклонившаяся печь, слева располагался небольшой прилавок, по бокам и в середине находились грубые деревянные столы с лавками. Чувствовался неприятный запах браги, пота и тошноты. Несколько человек сидели за столами и громко разговаривали, один без движения лежал под столом.
– Чудесное место, пить мне уже не хочется, может, покормят чем, и то, лучше с собой взять, – остановившись на входе, произнес Николай.
– Пойдем к человеку, вон, за прилавком.
Проходя мимо крайнего стола, Николай случайно задел за локоть полусонного мужика, тот повернул голову и недовольно выругался:
– Чернецы́ питу́хи опять пришли, рясы пропивать, – он хрипло засмеялся, тряся грязной бородой.
– Не обращайте на него внимания, это Антипка, со вчерась не может отойти, – сказал работник, успевший подойти к ним из-за прилавка. – Пойдемте тудось, там почище, – и он показал на свободный стол.
– Как тебя звать-то? – спросил Николай.
– Яков Алтынев, целовальник5 государева питейного заведения.
Яков был высокого роста, худощавый с жиденькой бородой, волосы были разложены на пробор, поверх одежды был надет холщевый фартук, а на ногах сапоги.
– Сядайте тута, я вижу-то, вы люди неместные, незнакомые, приличные, что наливать? Есть виногорелка отменная, медовуха, пиво хмельное, все из своих винокурен.
– Нам бы, Яков, дружок, покушать чего, издалека идем, но чтоб денег хватило, – попросил Андрей.
– Так у нас не подают харчей-то, только питее хмельное, это вам в харчевню надобно.
– Ладно, Яков, давай виногорелки на копейку, уж коль мы к тебе пришли, – сказал Николай.
Яков ушел за прилавок и через пару минут появился с двумя кружками напитка:
– Извольте, лучшая виногорелка в городе.
Андрей принюхался к содержимому, пахло недоброженным алкоголем, отпил немного, по вкусу напоминало разбавленную водку плохой очистки. Но в горле приятно зажгло, и желудок наполнился теплом.
– Спасибо, брат, и верно хороша виногорелка у тебя. Как в городе, не шумят последние дни? – осторожно спросил Андрей.
Яков подсел на лавку и внимательно посмотрел на своих гостей.
– Да не боись, Яков, мы тебе табачка дадим, – Андрей кивнул Николаю и тот достал из пачки сигарету и положил на стол перед целовальником, – это хороший заморский табачок, – продолжал Андрей, – скажи, воевода шибко суровый?
– Суровый, он суровый, да только во хмелю ужо пятый день. Сказывают люди, как получил письмо из Москвы от князя Пожарского о победе над гетманом, так все и пьют-с. А по городу говорят, что казаки и литовцы к Вологде идут, и старец Галактион предсказывает великое разорение города. Воевать некому, ратных людей на Москву в помощь отправили, стрельцы тоже пьяные шатаются.
– Прав ты тут, Яков, беда идет на Вологду, и воевода ваш не чешется, – ответил Андрей.
– Да не поймешь их, государева они власть иль чья. Я тут пять годков целовальником выбираюсь. Сначала Лжедмитрию первому присягнули, потом Шуйскому. Затем этот, Тушинский вор объявился, и ему присягнули. Нащокина тута посадили – грабил, буянил. Одумались, вернули воеводу Пушкина Никиту Михайловича, Нащокину голову снесли, царю присягнули опять.
– Смутные времена на Руси, – поддержал беседу Николай. Видно было, что Яков болезненно переживал происходящее.
– Мужик простой, как копейку заимеет, так в кабак, а мы тут наливаем потом в долг. А у нас сбор питейной прибыли немалый. Если не выполним – кабацкий голова Серафим Кузьмич, из своих дает, а потом мне жалованье урезает. Вот и поим люд по полной. Такие вот порядки.
– Да, брат, долго так еще будет и закончится неизвестно когда, – подытожил Андрей.
Все это время Яков с любопытством поглядывал на лежащую сигарету.
– Да ты не думай, теперь заморский табак на мануфактурах так делают, этот конец от головешки, а этот в рот возьмешь, – пояснил Николай, понимая недоумение целовальника, – пойдем мы, Яков, спасибо тебе, держи деньгу.
– Вижу я, не черницы вы, но люди просвещенные, много знающие, – Яков говорил тихо, – тут с опричнины все друг за другом приглядывают и доносют. Федотка-то местный, как увидел вас, сразу побежал с россказнями, так что глядите по сторонам.
– Спасибо, братец, за заботу, уж услуга за услугу. Прав ваш старец Галактион, случится этой ночью в Вологде великое разорение от разбойников польских, спасайся сам и спасай свою семью, Яков, – предупредил Николай, вставая из-за стола.
– Спасибо за совет ценный, деньгу возьмите, сегодня угощения за счет хозяина.
Распрощавшись с целовальником, друзья вышли наружу.
– Самое время пойти пообедать к воеводе, – полушутя сказал Андрей.
В это время кто-то неприятно сильно толкнул в спину, от неожиданности Андрей даже закашлял. Обернувшись, монахи увидели трех крепких мужчин, одетых в одинаковые длинные зеленые кафтаны и высокие шапки. Можно было сказать, что молодцы были на подбор, одинаково подстрижены «под горшок», даже бороды имели примерно равную длину и размер. У каждого на боку красовалась изогнутая сабля, а у того, что стоял подальше, на ремне висел самопал.
– Кто такие? – грозно спросил стоявший посередине стрелец, видимо, он был за старшего в этой компании.
– Монастырские люди, идем с вестью от князя Пожарского до воеводы Одоевского, – немного смутившись и запинаясь сказал Николай.
– Двигай тудысь, – грубо произнес старший стрелец, – будет тебе воевода.
Один из стрельцов пошел впереди, двое шли сзади и подталкивали монахов в спину. Прохожие с любопытством поглядывали на происходящее, видимо, взятые под стражу монахи – не такое уж частое явление здесь.
– Куды их, Лука Фомич, к Роще поведем-то или к Ивану Иванычу? – спросил впередиидущий стрелец старшего.
– Роща уже третий день беспамятства, не будет разговора, давай к Одоевскому, пусть решает, – ответил Лука Фомич.
– Кто такой Роща, Лука Фомич? – учтиво поинтересовался Андрей.
– Наш второй воевода, Долгоруков Григорий Борисович.
2
Утром страшно болела голова после вчерашнего или позавчерашнего, сейчас уже и не вспомнить с чего началось. Письмо…, письмо… от князя Пожарского, письмо о победе над гетманом, уж теперь зададут трепки этим басурманам. Нельзя так бурно праздновать, ой, нельзя. Надо вставать. Из окон свет, новая одежда разложена, видимо, Митька приходил и уже не раз. Ощущение, что голова сейчас расколется на тысячи мелких осколков, еще пару часов….
– Митька, Митька, черт, где тебя носит!
Митька появился мгновение спустя с кувшином и вышитым полотенцем через руку.
– Не сильно соленый, как в прошлый раз? А то до вечера не мог напиться, – уже добрее спросил князь.
– Это огурчики из Никольского подворья, там знают, как тебя, князь, уважить.
Выпив треть кувшина рассола и вытерев лицо полотенцем, Иван Иванович начал медленно одеваться. Митька старался помочь, за последние восемь лет как он служит у князя, еще с Москвы, а теперь второй год в Вологде при воеводе, он уже очень хорошо знал все привычки хозяина. Одоевский (Меньшой) был из старинного княжеского рода, в молодости начинал стольником, затем был рындой6 при Василии Ивановиче Шуйском, ну а теперь с повышением, отправлен воеводой на два года в Вологду. Жилось в Вологде неплохо, активные события дальше Ярославля не перекатывались, торговля шла большая, сборы и налоги поступали своевременно и в достатке. Ничего, что хлеба и репа последние годы не уродились, на княжеском столе это никак не отражалось, жизнь текла размеренно и сытно. А после окончания вологодского воеводства, глядишь, и еще более хлебное место подыщут. Значит и Митьке ехать в Москву, с гордо поднятой головой возле такого именитого хозяина.
