– Почему ты сразу не сказала, что служишь царевне?

– Когда твои люди схватили меня, ударили головой о дерево и привязали, оставив в пищу волкам?

– Прости, кто же знал…

– А поговорили бы со мной добром – возможно, сейчас были бы живы! – укоризненно ответила Янди. – Я-то знала, что служу дочери Ардвана, а вот зачем ее преследуют накхи, для меня было загадкой! Откуда мне знать, что Ширам послал вас спасти его невесту? Быть может, он хотел просто захватить царевну арьев и надругаться над ней?

– Как ты смеешь подозревать саарсана в таких вещах?! – вспыхнул накх.

– Ширам умыкнул солнцеликую из Лазурного дворца, перекинув через седло. С той поры я не знаю, чему верить, чему нет. Однако мне хочется считать, что он сделал это из страстной любви к моей госпоже.

– Несомненно, так и было!

По правде сказать, многие в Накхаране ворчали, что на саарсана нашло безумие. Из-за своей непонятной прихоти он навлек беду на целый народ. И почему для него свет сошелся на какой-то девице, пусть даже и царевне? Чтобы человек так стремился завладеть женщиной, что начинал вредить своей семье и самому себе… да разве такое может случиться без самого вредоносного колдовства?! Но теперь Даргаш почему-то чувствовал, что куда лучше понимает своего саарсана, чем прежде.

– Что ж, любовь многое извиняет, – с улыбкой ответила Янди. – А сейчас помолчи – я затяну узел…

Едва взошло солнце, Аоранг спихнул длинный челн на воду и, забравшись в него, протянул руку царевне. Последним в лодку с явной неохотой запрыгнул Рыкун. Пребывание в покачивающейся лодке не шло на пользу саблезубцу: его вскоре начинало мутить, он принимался глухо стенать и едва ли не плакал, требуя пристать к берегу и выпустить его.

Подгоняемый течением челн двинулся в сторону Даны. Поток начал понемногу слабеть, и Аоранг снова принялся грести. Янди орудовала кормовым веслом. Вдвоем они едва справлялись с неуклюжей долбленкой, которая то и дело норовила развернуться поперек русла и уткнуться в прибрежные камыши.

По сторонам однообразной стеной тянулся лес, сменяясь иногда длинными луговинами. Аюна задумчиво глядела на берег, думая о своем. Впрочем, будь она повнимательнее, то заметила бы, что он изменился. Давно уже не встречались ели и сосны, их место заняли ивы и незнакомые деревья со светлыми стволами и тонкими ветвями. Непроходимые прежде заросли словно понемногу растворялись в наступающей со всех сторон травянистой равнине.

Но Аюна, погруженная в воспоминания о произошедшем на огненной горе, не глядела по сторонам. Там она впервые убила человека, юного лютвяга, выстрелив в него почти в упор, – и поди ж ты, его дух не приходит к ней по ночам. Может, пребывание среди дикарей изменило ее и она понемногу становится похожей на Янди, убивающую легко, без раздумий и жалости? Царевна содрогнулась. Ей вдруг привиделось, будто с каждым новым врагом ее телохранительница губит и часть себя, становясь все меньше, пока не исчезнет вовсе.

Аюна перевела взгляд на Даргаша, и ее сердце невольно тронуло сострадание. Может, за эти дни она успела привыкнуть к нему, но молодой накх больше не был для нее безликим кровожадным хищником, как прежде – все его соплеменники. «Рана мучает его днем и ночью, но Даргаш и виду не подает, – думала царевна. – Страдает лишь оттого, что считает себя обузой…»

Аюна вспомнила, как на холме у негасимого огня Даргаш без колебаний бросился в бой и как сияло его лицо, когда он вернулся назад, доказав, что и с одной рукой может быть опасным. Как он предложил отдать жизнь, чтобы позволить царевне спастись, – будто среди теплого дня похолодало и он протянул ей плащ… Скоро они доберутся до Накхарана, и Даргаш, воин из рода Афайя, станет одним из ее подданных. «Может, зря я считала всех накхов лишь свирепыми убийцами? – задумалась Аюна. – Или же не зря?»

Перед ее внутренним взором тут же встала картина кровавой резни, которую некогда учинил Ширам в ее покоях. Разве знатный арий позволил бы себе подобную дикость, даже если бы невеста отвергла его?

Царевне вдруг припомнился давний случай из детства, уже надежно позабытый, но сейчас всплывший в памяти, будто закрашенный штукатуркой рисунок из-под верхнего слоя. Какое-то великое празднество в Верхнем городе. Они с братом и отцом едут на колеснице. Верно, это их самый первый выезд, когда Аюр после смерти брата был объявлен наследником престола. И вдруг что-то происходит – движение в толпе, хлопок, дорогу затягивает темное облако вонючего дыма… Вооруженные люди с закрытыми лицами рвутся к царской колеснице… И на пути у заговорщиков становится совсем юный воин. Тогда она еще не знала, кто это, – ей рассказали намного позднее. Ширам, единственный сын Стража Севера Гауранга, прибывший в столицу, чтобы вступить в ряды Жезлоносцев Полуночи…

Аюна осторожно перебралась вдоль челна поближе к Даргашу и попросила:

– Расскажи мне о Шираме.

Лицо раненого просветлело. Он попытался приосаниться, но только скривился от боли.

– Мир не знает другого такого воина, как наш саарсан, – торжественно начал он. – Он – гордость рода Афайя, подарившего Накхарану немало великих правителей…

– Никто и не сомневается в доблести Ширама, – перебила его царевна. – Но что он за человек? Добрый или злой? Милостив ли он к подданным? Сострадателен ли он?

На лице накха возникло озадаченное выражение.

– Мне предстоит стать его женой, – пояснила Аюна. – Когда Ширам еще был маханвиром Полуночной стражи, я видела его во дворце довольно часто. Но сейчас вдруг поняла, что совсем его не знаю.

Даргаш удивленно глядел на златовласую красавицу. Разве он сказал мало?

– Что желает узнать солнцеликая?

– Каков Ширам в кругу семьи? Ведь у него есть семья? – Царевна едва не проговорила «отец и мать», но вовремя вспомнила, что отец Ширама погиб, а мать сгорела на его погребальном костре. – Сестры, братья?

– У саарсана нет братьев. Старшая из его сестер, саари Марга, долгие годы правила землями, крепостями и башнями рода Афайя, пока саарсан служил в столице. Она – великая воительница, погибель вендов, воплощенная Мать Найя в ее самом смертоносном обличье! Если же ты хочешь узнать побольше о шести женах саарсана…

– Нет-нет, – поспешно отказалась Аюна. – Лучше поведай вот о чем. Об отце Ширама ходили слухи, что тот был человек весьма жестокий. А что он сам?

– Я не знаю, что ты имеешь в виду под «жестокостью», царевна, – с сомнением протянул Даргаш. – После битвы у излучины, где наше войско попало в засаду, Ширам приказал не брать пленных, а всем уцелевшим колесничим отрубить руки и ноги и в таком виде отослать в столицу. Думаю, арьи могли бы назвать это деяние жестоким…

– Еще как могли! – возмущенно воскликнула царевна. – Калечить безоружных!

– А ты видела, моя госпожа, что делает с пешцами и лошадьми боевая косящая колесница арьев? – послышался с кормы ехидный голосок Янди.

– С другой стороны, когда Ширам хитростью взял Двару, он запретил нам грабить и жечь город, – продолжал размышлять вслух Даргаш. – Это было поистине жестокое решение, ранившее сердца многих смелых воинов! Какой смысл в войне, если нельзя взять добычу?

– Расскажи что-нибудь веселое, – отчаявшись, предложила Аюна. – Какой-нибудь забавный случай с ним!

Молодой накх задумался. Впрочем… Он кое-что вспомнил и усмехнулся:

– Сейчас я расскажу тебе, солнцеликая, забавную историю. Вскоре после того, как пали стены Двары, коварный червь, зовущийся Кираном, вновь отправил в степи полудня войско против саарсана. Во главе его он поставил лучшего из своих военачальников…

– Кого? – с любопытством спросила Аюна.

– Кажется, его звали Сандар.

– А, я его знаю! Он возглавил Жезлоносцев Полудня после того, как пропал Джериш…

– Сто колесниц было у воеводы Сандара, тысяча всадников, ну и всяких пешцев без счета, – продолжал накх. – Пообещал Кирану: «Привезу тебе голову саарсана или сложу свою, если не будет ко мне милостив Исварха!» Во главе войска Сандар-воевода пошел к поверженной Дваре. Однако и двух дней не прошло, как его дозоры заметили в степи конников. Но сколько ни посылал он войска против храбрых накхов – те ускользали от него как вода сквозь пальцы…