Плот вошёл в круг света. Тварь принялась судорожно нюхать ночной воздух. По счастью, демон не сообразил бросить взгляд на воду, и мы скоро благополучно скрылись в темноте. Кто-то может обвинить меня в трусости, ну да, было очень страшно, быть может, и стоило броситься на берег с мечом в руке. Но тот, кто скажет, что мог бы сделать это без страха и упрёка, тот и есть дон Кихот, и я от всей души желаю такому храбрецу возможности проявить себя.
Огонь ещё долго мерцал вдалеке и до самого утра я не мог уснуть. Перед глазами застыла картина окровавленной женщины, бьющейся в смертных судорогах в когтистых лапах чудовища. Никто больше не полюбит её, не утешит и не защитит. Никто не приласкает её чудную грудь, теперь разорванную на мелкие кусочки погаными лапами, и дети не найдут свою добрую маму, отдавшую жизнь за них. Мир бывает чудовищен, и только вера в лучшее, в то, что зло исчезнет с лица земли, помогает нам выживать на нашей бедной земле.
В другой раз ночь была лунная и, проплывая мимо покосившихся крестов деревенского кладбища, мы видели, как крестьяне с факелами и кольями в руках, разрывали могилу местного колдуна. Ветер что-то шептал в вершинах деревьев, единственный бесстрастный свидетель этого зрелища.
Мы успели скрыться за поворотом, как тишину разорвал чей-то крик, полный боли и страдания. Я думал колдуну пришёл конец, но потом раздался ещё крик и ещё, и голоса были полны неописуемой боли и страдания. Кричали крестьяне, и я поражался их редкому мужеству, пойти ночью на охоту за колдуном, боюсь, их затея провалилась.
Кладбище спускалось к самой реке, и вода мало помалу размывала берега. Представьте мой ужас, когда я, после недолгой дремоты, открыл глаза и увидел приставший к нашему плоту чёрный ящик. Это был полу-истлевший гроб, чудом державшийся на поверхности вод и удушливый смрад ударил мне в ноздри. Сквозь щели можно было разглядеть неясное движение, словно гигантские белые черви копошились в гнилом чреве. Едва сдерживая тошноту, задыхаясь от вони и ужаса, я оттолкнул его, при этом гнилые доски разошлись и гроб, медленно заполняясь водой, пошёл на дно. И, честное слово, в ту секунду мне послышался тихий вздох, от которого мурашки побежали у меня по спине.
Зато Лана всё воспринимала совершенно спокойно, и ни разу не прервала свой сон по такому пустяковому поводу, вроде путешествующих по реке в своих гробах покойников. Только однажды я видел тревогу на её лице, это было днём, и шёл дождь, на берегу стоял мальчик с книгой в руках, и ни одна капля не падала на его человеческое лицо, искажённое нечеловеческой злобой.
В каждом из нас есть зло, но доброта, как правило, преобладает, здесь же я не видел ни капли добра, и сердце отторгало его, не находя в нём ничего человеческого. Просто удивительно, откуда, откуда могло прийти зло в наш мир. Как-то мы разговаривали с Ланой на эту тему, но и она не знала ничего определённого, но, подумав, добавила, что самое разрушительное зло таится в слабых людях, именно они не в состоянии проявить твёрдость в нужный момент, и рушат человеческие жизни основательнее, чем острый нож в руках убийцы. При этом они могут быть полны иллюзорного добра, иллюзорного, потому что по слабости своей легко поддаются искушению.
Ещё она сказала, что я слабый человек, и может она права? Во всяком случае, как-то она сказала, что я одиночка, и будь у меня возможность, я бы жил, где-нибудь на Луне, подальше от рода человеческого, радуясь и увядая одновременно, и такая мысль пришлась мне по вкусу.
Чушь всё это, человек не может жить без людей, правда, можно иногда прилетать к ним, но тогда я такие мысли гнал, чушь всё это.
Глава 17
Наше путешествие продолжалось. Тихие воды задумчиво несли наш плот вдоль пустынных берегов, изрезанных замысловатыми изгибами всевозможных заводей и заливчиков, в лучших стилях древнекитайской культуры. Временами из воды, торчал какой-нибудь зелёный, покрытый тиной камень, и на нём обязательно сидела большая лягушка, с вытаращенными глазами, и, во всю дурь своих лягушачьих лёгких, квакала на всю реку, показывая, кто здесь настоящий хозяин.
Когда я увидел его, то сначала принял за большую жабу. Это было так, в реку вдавалась довольно большая зелёная коса, заставлявшая в этом месте бурлить тихие воды, и на ней сидело непонятного вида нечто, опиравшееся длинными руками о потрескавшуюся от времени плиту. Это явно был не человек, теперь я это хорошо видел, уж с такими то ушами людей точно не бывает, чебурашка и тот бы позавидовал.
Неопределённого возраста, непонятное существо, медитирующее на берегу реки, мне захотелось пристать к берегу и познакомиться с ним поближе. Наверное, в этот момент я ощущал себя Гулливером в сказочной стране. Во мне проснулся тот же самый дух искательства, который вверг литературного героя произведений Дефо в самые невероятные неприятности.
Лодка, послушная твёрдой руке Ланы, мягко зашуршала по прибрежному песку, и мы вышли на берег. Незнакомец даже не пошевелился при нашем приближении, уставившись застывшим взором в пустоту. Что я только не делал, и щёлкал пальцами у его носа, и кричал, выказывая своё дурное воспитание и неуважение, даже рожу состроил, ничего не помогло, оставалось только ждать. Смирив нетерпение, я сел рядом с ним, уж очень было любопытно, что он делает, и через час, когда терпение моё уже истощалось, он подал первые признаки жизни.
- Послушайте, любезный, нельзя же так долго сидеть в одной позе, вы застудите почки или ещё что, - не очень то вежливо начал я.
Незнакомец невозмутимо поднял руку, и направил на меня какой-то прибор.
- Я был не прав, приношу свои извинения, конечно, ваше право сидеть здесь сколько угодно, надеюсь, вы не сердитесь. До свидания.
Не обратив никакого внимания на мою вдохновенную тираду, незнакомец снова протянул руку, - смотрите, мои часы показывают, что я был в трансе всего четырнадцать суток, - сказал он мягким воркующим голосом.
Я почувствовал заметное облегчение.
- Четырнадцать суток? Это, по какому времени?
- По-местному, обусловленному сменой дня и ночи.
- То есть, как на земле, действительно всего ничего. Вы, наверное, даже не отдохнули, как следует, вот я порой мечтаю уснуть на годик другой.
