- Дурак.

  - И правда, совершенно с тобою согласен.

  - Иногда, это единственное средство способное прояснить усталый мозг.

  - Сей напиток усиливает скорбь.

  - Или удваивает радость. Попробуй.

  - Радоваться нечему, - я глотнул, и чуть не задохнулся.

  - Гнуснейший самогон.

  - Зато крепкий, и скоро поправит свёрнутые набекрень извилины.

  - Да ну тебя, ничего эта гадость кроме боли и нравственных страданий не принсит.

  - Кстати, к разговору, - его тон сделался серьёзным.

  - Я знаю, иногда ты считаешь меня грубым, деревенщиной, может так оно и есть, но я вот что скажу, не бывает преданности наполовину, и предательство всегда останется предательством, а кто прав кто виноват, судить не нашему испорченному завистью миру. Смерть не самое худшее, что выпадает на веку, иные и рады бы умереть, устав от негодяйской жизни и упрёков совести. Пей. Предоставь этой неусыпной даме вершить суд над сознанием, она знает лучше нас самих, что плохо, а что хорошо, мы же можем расслабиться.

  - Да, в нашем мире и низкий поступок может быть продиктован душевным благородством. Мир парадоксов и несуразностей.

  Задумавшись, я ещё отхлебнул из бутыли. Огненная жидкость обожгла горло и взорвалась в желудке, так что дыхание перехватило. Я уже и позабыл что это не мой тело, настолько реальными стали ощущения. Выплюнув гадость, я попытался увидеть золотую жилу, связывающую меня с моим настоящим телом, и поразился, едва разглядев тонкую полупрозрачную нить, убегавшую в даль. Гаят, не сводивший с меня глаз, понимающе кивнул.

  - Велес ошибся, дав тебе несколько дней жизни, ты протянул дольше, но что будет дальше, не знаю.

  - Моё настоящее тело умирает.

  - Да, но кто знает, умрёшь ли ты здесь.

  - Велес думает, что умру.

  - Он не пророк, кто знает, а так, сейчас трудно определить какой мир реальнее, да и нужно ли это. Твой мир не лучше моего, и даже, наоборот, здесь люди пытаются стать лучше, а в твоём просто хотят стать богаче.

  Гаят пожал плечами.

  - Так не лучше ли остаться здесь?

  - Если зло исчезнет, все миры очистятся от скверны.

  - Ты в этом уверен? Быть может некоторым нравиться всё как есть, ведь если зло исчезнет, они потеряют власть, власть во всех её проявлениях.

  - Тем скорее мы должны стереть зло из реальности.

  - Стереть зло проще, чем стереть грязь с души.

  - Гаят, я не хочу говорить об этом. В моём мире меня ждут мать, отец, мои родные, и я вернусь, что бы мне это не стоило. Гаят помоги мне, - тихо попросил я.

  Воин молча посмотрел на меня, и молча протянул руку.

  Мы ещё долго сидели и тихо разговаривали. Потом воин поднялся и пошёл к лошадям, я последовал его примеру, но Велес не встал. Мы не сразу это заметили. Старик тихо лежал, прислонившись к стволу вяза. На его морщинистом лице запечатлелись умиротворение и покой, вечный покой.

  Он умер, тихо отошёл во сне, найдя свою тихую пристань в быстром течении времени. Мы долго стояли, не в силах осознать случившееся. Велес, милый старик, один из первых, кто видел зарождение вселенной, - УМЕР.

  Этого не могло быть, ум отказывался воспринимать случившееся, и всё же это случилось. Сказать было нечего, не было таких слов, что могли бы выразить наши чувства, только слеза упала на землю, впитав в себя всю горечь потери.

  Мы молча вырыли яму в корнях этого самого вяза, и осторожно уложили в неё тело старика, оказавшееся неестественно лёгким. Горсти земли, шурша, упали на его впалую грудь, просыпались в многочисленные прорехи старой хламиды. Скоро маленький холм отмечал тихую могилу в Райском саду, и ветки вяза протягивались над ней, бросая тень на сырую землю.

  В изголовье могилы мы воткнули его старый посох, повидавший много на своём веку. Даже сейчас вспоминая, не могу забыть холодное прикосновение его пальцев, когда я брал его сумку, с хранящимися в ней камнями. Камни глухо перекатывались, и этот тоскливый звук, соответствовал нашему настроению, музыка Райского сада, заброшенного много веков назад.

  Помню неудержимый галоп лошадей. Их не приходилось подгонять, всё живое спешило умчаться из этого места, и время понеслось, отталкиваемое их копытами.

  Равнина закончилась, впереди выросли чёрные контуры поднимающейся в высь горы. Всё предгорье заросло колючим кустарником, вставшим сплошной стеной на нашем пути. Мы буквально вломились в их чащу, и тут же раздался страшный грохот, послуживший сигналом для начала жутких перемен.

  Глава 41

  - Мы пересекли границы чёрных стражей, - прокричал Гаят.

  За нашими спинами, бурля, вскинулись буруны неизвестной реки с быстрым течением, катящей чёрные воды в за границы реальностей и, вероятно где-то за горизонтом впадающая в легендарную Лету. Она очертила границы, что мы так бесцеремонно пересекли. Кипящие ключи кислотными фонтанами поднялись ввысь. Всё преобразилось.

  Вся местность за чёрной чертой, буквально провалилась вдаль. Пространство искривилось, так что стало видно далеко далеко. Крошечные людские пятна замельтешили мириадами точек, будто поднятая со дна реки муть.

  Мы не долго вглядывались в этот пляшущий хоровод теней, ибо смерть уже простёрла над ними свою руку. Жуткий вой раздался в тишине, и легионы тварей загородили мир от нашего взора, скаля омерзительные рожи в нетерпеливом ожидании. Лошади поднялись на дыбы. Я почувствовал, как судорога пробежала по жилам моей лошади, с жалобным храпом она пала подо мной, вслед за лошадью Гаята. Тёмные струйки протянулись к бедным животным от сгустившегося над нашими головами чёрного облака. На наших глазах лошадиная шкура сморщилась, что-то зашевелилось в их нутре, кожа вздулась, и вдруг с треском лопнула, извергнув из чрева клубки копошащихся белых червей. С невероятной скоростью они пожрали осанки бедных животных и исчезли под землёй.