— А как ты скопировал его манеру речи и привычки? Если ты не был с ним знаком и не видел его живым, как ты смог это сделать? — не могла понять Алиса. До нее доходили слухи о мастерстве Хамелеонов, благодаря которому они, лишь прикоснувшись к прохожему, могли скопировать все его повадки, но она никогда не думала, что это касается и мертвецов.

— Ну, мы считываем всю информацию об объекте, когда прикасаемся к нему, поэтому я и выбрал этого парня. Он не так сильно пострадал и умер самым последним, поэтому его телесная память сохранилась лучше всего. А что мне оставалось еще делать? Я испугался, что ты меня убьешь. Но, когда увидел лицо, память, которую я скопировал у постового, среагировала на тебя, как на друга, а когда я понаблюдал за тобой, то понял, что ты — охотница. Внешность у тебя довольно приметная, но кто-то пустил слух, что у тебя есть подражатель. Она старше, но очень похожа на тебя внешне. А еще она убивает все, что имеет нестандартные способности. Я бы с радостью притворился любопытной соседкой, но только у этого парнишки лицо было не искалечено. А это очень важно в смене облика. Иначе я бы рискнул впоследствии скопировать их раны на лице, даже вернув свой изначальный облик. Лицо — моя слабость, — неловко усмехнулся Хамелеон, невесомо прикоснувшись к щеке, проведя кончиками пальцев до самого подбородка. — Но, когда я понял, кто ты, я успокоился и смог контролировать свою силу. А потом, когда ты ушла, я вылез через то же окно, что и пришел, вновь обратившись мартышкой, — немного насмешливо пробормотал мальчик, вновь посмотрев на открытое окно. — Как думаешь, кто их убил?

— Ладно, допустим, проигнорировала его вопрос охотница, погрузившись в свои мысли, рассуждая о нюансах рассказа мальчишки, которые могли показаться охотнице странными. — И что, вылезать из окна уже было не страшно?

— Выбора не было. Ты ведь полицию вызвала. А я никого в подъезде кроме этих троих не видел и скопировать не мог. Было бы странно, если кто-то из мертвецов из подъезда вышел и мимо тебя прошел, как ни в чем не бывало. А свой облик я раскрывать не хотел. Никто не знает, как отреагирует охотник в таком состоянии, что был у тебя тогда, на Хамелеона. Нас особо не приветствуют окружающие, — заверил ее подросток, опустив голову и слегка вжав ее в плечи, словно страшась, что Алиса может ему навредить, не смотря на то, что они уже довольно давно беседуют посреди вечерней улицы.

— А сейчас зачем признаешься? — спросила Алиса, замечая страх у собеседника.

— Ну, я тут подумал… Вдруг ты меня искать будешь? — предположил мальчик, вновь поднимая на девушку большие синие глаза. — Не дай Бог найдешь еще, — еле слышно пробормотал парень, надеясь, что никто его не услышит. Но Алиса услышала, приподняв правую бровь в знак верности его предположения, после чего парень продолжил. — К тому же своими поисками ты помогла бы моим врагам меня найти. А этого ни в коем случае не должно произойти. Вот я и подумал, что куда проще самому найти тебя и все объяснить без лжи, допросов и пыток, — протараторил мальчик, при этом слегка пожимая плечами.

— А с чего мне тебе верить? — вдруг спросила Алиса, скептически обведя взглядом своего собеседника, в чьей искренности и невинности намерений она не сомневалась, но не была уверена в своих намерениях оставить юношу нетронутым, даже не смотря на его непричастность к смерти трех человек.

— А с чего мне тебе врать? — в оправдание себе спросил в ответ подросток, не замечая злобной искорки в глазах охотницы, которая загорелась лишь на мгновение, после чего вновь погасла, когда Алиса осознала, что жестокость в данном случае неуместна, поскольку парнишке и его еще детской психике и так досталось. — Я никогда никому не вредил, — тихо проговорил Хамелеон. — У меня и без этого проблем хватает, — он печально опустил голову, стараясь скрыть от Алисы свое расстройство. — Я лишь хотел упростить тебе задачу в знак благодарности за то, что ты сохраняешь некоторым монстрам жизнь. Я намеревался покинуть город, пока есть возможность, но подумал, что следует с тобой перед этим поговорить, — заверил юноша, раскрыв свои намерения.

Тут Алиса поняла всю свою глупость в данной ситуации. Она своими недоверчивостью и упрямством чуть не довела ни в чем не повинного мальчика до слез, напугав его до полусмерти своей репутацией. Она печально вздохнула и, посмотрев в глаза мальчишке, как бы извиняясь, кивнула на прощание и пошла прочь, больше не сказав ни слова, оставляя юношу наедине со своими мыслями. Алиса так и не догадалась спросить у мальчика, кто он и откуда. Но Хамелеон бы ей не смог бы ничего рассказать, или не захотел бы. У таких, как он не было ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Они живут вне времени и пространства, вечно прячась в тени мира в полном одиночестве, скрывая свой дар в вынужденном потоке лжи и страданий. Алиса это знала, но не понимала, как помочь этому юному созданию в его непростой судьбе.

Он никому не говорил своего имени. Тем немногим, с кем ему приходилось разговаривать и кто знал о его даре, он представлялся просто Хамелеоном. На самом деле его имя, которое ему дала мать, звучало когда-то гордо и красиво — Кенто Ямазаки, но он сам почти забыл это имя, сохраняя его в тайне и придумывая себе новые, совершенно не похожие друг на друга лживые прозвища, чтобы никто никогда его не выследил. Ему семнадцать лет, но выглядит он обычно на четырнадцать из-за постоянного недоедания и отсталости в росте в результате постоянного голода с ранних лет. Его покойный отец был японцем, а мать — китаянкой. Кенто родился в Японии, но прячась от преследователей он пересек пол мира. Отец погиб в автокатастрофе за пару месяцев до рождения Кенто, так и не увидев сына.

Впервые он поменял внешность еще в неосознанном возрасте, когда ему было десять дней отроду — он принял облик новорожденного щенка, которого подарили его матери. С тех пор его жизнь стала напоминать один сплошной ад. Мать Ямазаки всегда была верующей, и считала, что сын и его способности — ее наказание за то, что она согрешила, не умерев вслед за мужем. Подобные мысли у нее возникали из-за того, что она была ярой сектанткой и не признавала других верований, как таковых. И за свой грех она не щадила свое дитя. За каждое свое обращение мальчик наказывался: сначала розгами, которые за раз он получал около тридцати, а то и более, если не мог вернуть свой облик, который с каждым годом становился все более похожим на тот, что был у него сейчас с яркими глазами и странным цветом волос, а следом, когда мальчику исполнилось пять лет, и голоданием. Мать могла оставить Ямазаки без еды и воды на трое суток. Но большее она не рисковала наказывать сына, поскольку это могло привести к потере сознания, и тогда Кенто мог угодить в больницу, выдав тайну своего воспитания. Проблем с законом женщина не желала, но и воспитывать сына, как все другие матери, приняв его дар, как должное, она не хотела. И все из-за того, что отец Кенто так и не решится раскрыть своей возлюбленной дар, который передавался по наследству в его семье через поколения. Хотя, возможно, если бы он рассказал ей все, то ни брака, ни Кенто в этом мире не было. Иногда, многие годы спустя, Хамелеон думал, что так было бы лучше.

Со временем он смог научиться контролировать свою силу. К восьми годам он с легкостью принимал облик тех живых существ и предметов, которыми хотел притвориться, лишь по одному прикосновению и с такой же легкостью возвращался в свой прежний облик. Он делал это так быстро, что мать не замечала метаморфозы, но внутреннее чутье подсказывало ей, что Кенто все же что-то сделал. Поняв, что мальчик становится сильнее, мать уехала вместе с Хамелеоном в поселение к таким же безумцам, как она сама га остров Хоккайдо, надеясь на помощь в борьбе с проклятьем сына и его внутренним демоном, который уже давно поглотил душу несчастного ребенка. Там решили, что мальчик — сын Сатаны, посланник Апокалипсиса, предвестник конца света, и лишь силами самоотверженной матери, которой была предначертана роль спасительницы, дьявол ещё не пришёл в мир людей. С самого приезда его держали в клетке, как дикого зверя, выплавленной из чистого серебра, в которой юноша не мог встать в полный рост или вытянуться во время сна, вынужденный постоянно сутулиться и принимать голову перед всеми, кто к нему подходил, словно прося прощение за свой дар, которым теперь он был вынужден пользоваться чаще, дабы хоть как-то выживать в клетке без вреда своему здоровью. Теперь Кенто мечтал научиться превращаться в кого-то настолько маленького, кто мог бы пролезть через прутья решётки, и сбежать из плена навсегда. Это была его цель, ради которой он тренировался при каждой возможности, пока никто не видел. Надзиратели были редкостью. В основном люди приходили на него полюбоваться, швырнуть в него остатками еды и посмеяться над порабощенным монстром. С мальчиком никто не разговаривал, его кормили объедками, иногда били, если считали, что он не слушается. А подвал, в котором его теперь держали, источал жуткую вонь человеческих испражнений и гниющей плоти. Кенто сразу понял, что он не первый узник этих сумасшедших, а царапины на прутьях лишь подтверждали, что узник был не так покладист, как Кенто, и оказался в клетке, так же как и мальчик, по принуждению.