Со временем все как-то нормализовалось, Инга привыкла к своим обязанностям. Вопрос о том, кем заменить Жанну, уже не стоял. В лагере появлялись новые люди и новая должность – сменный педагог (человек, который сможет заменить действующих вожатых в случае чего). Лика завела синего дога Гая. Он стал мне другом, мы с ним много гуляли. К сожалению, он заболел. В ветеринарной клинике ему помочь не смогли. Славик встречался с Терезой из своего отряда. Чем-то она была похожа на Жанну, но все-таки не она. Никто этого союза не принимал и не поддерживал. Изменился и сам отряд, дети в нем были уже на год-два младше. Не было такого количества влюбленных пар. Инге здорово помогал Леша. Он укладывал детей спать, он будил, он приводил отряд на зарядку и на завтрак. Теперь приходить нужно было целым отрядом. С отъездом Жанны правила начали меняться. Точнее, обычные для лагеря правила вступили в силу. Осуществлялись проверки перед отбоем и в тихий час. Когда она уехала, некоторые у себя на тумбочке помимо общего фото обнаружили еще одно, на котором была только Жанна. Такой снимок ждал и меня. Она отлично на нем вышла. Это был ее нам подарок.

Закончилась очередная смена, последняя. Славик сразу же уехал. А меня Инга и Леша на неделю забрали к себе погостить. Рига уже была мне знакома как свои пять пальцев. Перед отъездом удалось со многими увидеться еще раз в центральном парке. Прощаясь, мы надеялись встретиться в следующем году, но этого не произошло. Лагерь, испокон веков являвшийся собственностью одного крупного рижского завода, вдруг был продан. Это стало печальной новостью. Но каждый распознал в этом и кое-что еще, пока трудноуловимое, необъяснимое, нечто сродни ликованию. И только со временем станет понятно, что это было. А было это понимание того, что некоторые вещи случаются лишь однажды. И если исчезает что-то главное, все остальное исчезает тоже. Нет Жанны, нет лагеря.

Ребята продолжали дружить и вне лагеря, так как жили в одном городе. Многие жили в одном дворе, районе, учились в одной школе, а позже и в одном университете. Мне было ужасно обидно, что я из другого города, другой страны, не с ними. Я до сих пор скучаю по тому месту, которое существует теперь лишь в нашей памяти.

Славик живет в Америке. Мы созваниваемся, переписываемся. Он тоже часто и тепло вспоминает то время. Жанна как-то приезжала к нему погостить, но не осталась.

День, когда мне стало ясно, что летом в очередной раз поехать в Юрмалу не получится, был не из радостных. Меня эта новость так огорчила, что не хотелось вообще ничего. Казалось, что других мест на свете не существует. И что теперь? Остаться в городе? Ехать куда-нибудь с родителями? Мама предложила другой лагерь, что само по себе казалось мне предательством по отношению ко всем, кто стал мне так дорог. Какие только доводы она мне не приводила! И что этот новый лагерь находится в потрясающем месте – в Крыму! И что там у меня появятся новые друзья! Представить себе такое было невозможно! Просто возмутительно! И слышать не хочу!

Время шло, все разъехались, и стало скучновато. Воспоминания о былых летних деньках то и дело накатывали и будоражили молодую кровь. Сердце печалилось и сладко ныло. И когда сидеть в городе мне совсем наскучило, пришлось согласиться. Обещая себе пребывать на новом месте в гордом одиночестве и предаваться воспоминаниям, предложение мамы было принято.

Мне пятнадцать. И мне одиноко среди людей. В нашей группе есть ребята и постарше. И с нами едет сопровождающая, которая сразу же мне не понравилась. Общаться не хочется, мои спутники еще успеют мне надоесть. Я еду не в то место, настроение плохое, делаю вид, что сплю. Потом меня и правда одолел сон. Проснувшись в темноте, вспоминаю, что я в поезде. Он мчит на полной скорости. Перебивая друг друга, стучат колеса, вагон поскрипывает. Я на верхней полке. За окном хоть глаз выколи. Хочется пройтись. В наших купе спят все, кроме сопровождающей. Провожает меня взглядом. Выхожу в тамбур. Там два парня, выпившие, курят, один в форме. Стою у противоположного окна, смотрю в темноту. Они ко мне, спросили, как звать, угостили сигаретой. Предлагают выпить за друга, за его дембель. Идем к ним в купе. Передо мной стакан водки. Нужна закуска. У них закончилась. Вспоминаю, у меня же есть бутерброды, мама собрала в дорогу. Отдам им. Пить не буду. Не успеваю я достать сверток, как меня хвать за руку наше контролирующее начало – Хивря. Так ее между собой зовут ребята. У нее волосы торчат во все стороны, как наэлектризованные. Насчет забавная, не знаю, не очень. Но из-за прически точно напоминает какое-то существо. И вот здесь что-то во мне взбунтовалось. Иду и выпиваю стакан залпом. Не закусываю. И до обеда сплю как младенец.

Мы в Феодосии. Нас должен забрать автобус, но его нет. Муж сопровождающей отправился на почту связываться с лагерем. Там сообщили, что автобус обломался в пути, нужно ждать. Пропал целый день. Прибыли мы на место уже к вечеру, около десяти. Как раз заканчивалась дискотека. Был объявлен заключительный медленный танец, затем тот же голос в рупоре сообщил об отбое. С вещами мы стоим перед каким-то старым продолговатым двухъярусным строением с окошками вдоль и шторками на них. Внутри темно. Неужели это жилое помещение?! Фонари освещают аллею и аккуратные цветочные клумбы. Все не так, как в моем любимом лагере! Наконец прибежала какая-то девушка в белой рубашке, синей юбке и голубой косыночке, завязанной в виде галстука! Она открыла ключом боковую дверь. Вместе с Хиврей они зашли в тесную коморку, где в кучу свалены знамена, плакаты, а на стенах все еще висят вымпелы. Господи, настоящий пионерский лагерь! Так мне и надо! Не поездка, а наказание. Это за то, что предаю дорогое мне.

Нас просят оставить вещи и заходить тех, чьи фамилии названы. Началось распределение. Заезд состоялся несколько дней назад, мы опоздали на два плюс еще сегодня, итого три дня. И хорошо! Вообще не приезжать бы! По этой причине поселить нас всех вместе как один отряд не выйдет. Есть свободные домики, но их на всех нас, скорее всего, не хватит. Назвали почти уже всех, моей фамилии не было. Хотя в списках я где-то чуть выше середины, на букву «К». Нас всего несколько человек. И вот на нас-то места и закончились.

– Ребятки, кто остался, подходите, – кричит из коморки всем начальникам начальник и мочалок командир, – придется разбить вас по отрядам. В корпусе будете. А что делать…

Это ее месть за ночное происшествие. Потому что фамилии тех, кто остался, и правда, в конце списка. Девушка в белой рубашке с оранжевым карандашом в руке периодически чешет им за ухом, а затем, перелистывая и изучая какую-то толстенную тетрадь с записями, ведет по странице сверху вниз.

– Значит, свободно три места в двенадцатом отряде совсем с малышами, но зато отдельная комната, девчонки, пойдете?

Надя, Оля и Леська переглянулись, а затем закивали головами. А почему нет?

– Так, вас двое осталось, – карандаш в воздухе выводит знак бесконечности и устремляется в записи. – Пятый отряд, к Наташе! Других вариантов нет. Там по одной кровати и оставалось. Как раз. Мы же здесь все равно все вместе, с ребятами днем будете видеться.

Я молчу, а что тут скажешь. Долговязая и тощая девчонка рядом со мной тоже молчит, причем все время. Может, немая. Как же ее, Ира, кажется. Нет, не Ира, Инна.

Мы берем свои вещи и следуем за провожатой. Хивря ушла восвояси. Девушка привела нас в четырехэтажное здание, оно одно такое на территории. Поднимаемся по лестнице. Девчонкам на второй, нам дальше. На последнем этаже сразу у входа дверь. Лагерная приемщица распахивает ее, и мы видим картину – на стуле посередине комнаты на коленях у какого-то парня сидит Наташа, и между ними происходит нечто страстное. О том, что это она, по всей видимости, наша вожатая, мы поняли, когда та, что была с нами, выкрикнула ее имя. Даже мы испугались. Мы шли по коридору в ту сторону, куда без слов рукой указала Наташа, продолжая заниматься с молодым человеком тем, чем занималась.