– Несколько часов, – отвечает Джексон. – И, если хочешь, мы можем отправиться прямо сейчас.

– Сейчас? – недовольно переспрашивает дядя Финн. – Почему бы тебе не подождать хотя бы до утра, когда станет светло?

– И дать Хадсону еще одну возможность завладеть моим телом? – говорю я, и мне не надо притворяться, чтобы показать, как мне тошно от этой мысли. – Ну уж нет.

Не говоря уже о том, что мне слишком страшно, чтобы лечь спать сегодня вечером – а может быть, и вообще. Сознавать, что Хадсон находится внутри меня, так жутко, странно и противно. Может ли он читать мои мысли? Слышать все, о чем я думаю? Или же его таланты ограничиваются всего лишь способностью завладевать моим телом? Всего лишь. Я вас умоляю.

Как же я дошла до такого? Пять месяцев назад я жила в Сан-Диего, и самым важным вопросом был выбор университета. Мне все еще нужно решить эту проблему – во всяком случае, так мне кажется (но учатся ли горгульи в университетах?), – но сейчас на меня к тому же охотится гнусный человековолк, а в моей голове обитает вампир-психопат.

Если бы не Джексон, можно было бы с уверенностью сказать, что по сравнению с моей жизнью в Сан-Диего моя жизнь здесь – это просто жесть.

Решив, что наилучший способ обойти возражения дяди Финна – это просто вести себя так, будто все уже решено, я поворачиваюсь к Джексону:

– Нам надо будет позвонить и дать ей знать, что мы скоро прибудем? Я хочу сказать, есть ли телефон в этой ее, – поверить не могу, что говорю такое, – ледяной пещере?

– Ей не нужен телефон. Если она еще не прознала, что мы скоро будем у нее, то узнает задолго до того, как мы окажемся на месте.

Просто жуть.

– Класс. – Я улыбаюсь ему. – Я пойду переоденусь и встречусь с тобой перед главным входом через пятнадцать минут.

Джексон кивает.

– Хорошенько утеплись. Какое-то время нам придется пробыть на холоде.

Надо полагать, «какое-то время» – это долго, если учесть, что Кровопускательница живет в ледяной пещере. Это еще одна чертовски странная подробность – как и вопрос о том, вырос ли Джексон в ледяной пещере, которую мы собираемся посетить, или где-то еще. Потому что если эта вампирша выбрала своим домом такую пещеру посреди Аляски, то, может быть, она желает уединения?

– Дай ей хотя бы полчаса, Джексон, – говорит мой дядя с видом человека, смирившегося с неизбежным.

– Я бы предпочла отправиться как можно скорее, – возражаю я.

– А я бы предпочел, чтобы ты сначала поела. – Он смотрит на меня с таким видом, что я понимаю: он не отступит. – Ресторанов там нет, и у Кровопускательницы точно не найдется ничего такого, что захотела бы съесть ты. Так что перед выходом зайди в кафетерий. Ты могла бы съесть сандвич, и я скажу им, чтобы они дали тебе еды, которую ты возьмешь с собой – поскольку полагаю, что ты останешься там на ночь.

Я не заглядывала так далеко – я не могла думать ни о чем, кроме изгнания Хадсона, – и сейчас я благодарна дяде Финну за то, что он подумал о еде. Тем более что я не обедала, и теперь мой желудок недвусмысленно напоминает о себе.

– Спасибо, дядя Финн. – Я встаю на цыпочки и целую его в щеку.

Он в ответ неловко гладит меня по спине и предупреждает:

– Будь осторожна. И пусть разговор с Кровопускательницей начнет Джексон, а не ты. Он знает ее лучше, чем кто-либо другой.

Я киваю, гадая, что он хочет этим сказать – и что нас ждет, если учесть, что вампирша, воспитавшая Джексона, та, кого он знает лучше, чем все остальные, известна своим жестоким нравом.

– Пойдем, Грейс. Я помогу тебе выбрать, что надеть, – говорит Мэйси, спеша к двери.

Я иду с ней и оглядываюсь только затем, чтобы помахать Джексону рукой и беззвучно произнести:

– Через полчаса.

Он кивает, но я вижу, что ему не по себе. И немудрено. Я изо всех сил стараюсь не психовать из-за Хадсона, но мне это не очень-то удается. Надо думать, Джексон чувствует сейчас то же самое, но он еще и ощущает себя в ответе за то, что происходит, потому что такой уж он есть, и именно так он подходит к любой ситуации – и тем более к такой, в которой замешана я.

– Ты готова? – спрашивает Мэйси, когда я отворачиваюсь от Джексона, чтобы направиться в нашу комнату.

– Нет, – отвечаю я. Но продолжаю идти вперед. Потому что иногда то, что ты хочешь сделать, и то, что ты должна сделать, – это совсем не одно и то же.

Глава 29. Я слишком сексуальна для моей куртки… и все остальные тоже[10]

– Классная куртка, – замечает Джексон, увидев меня тридцать минут спустя, и его плотно сжатые губы трогает улыбка.

На мне надето шесть слоев одежды, призванных защитить меня от стужи, царящей в той глуши, куда мы держим путь – включая ярко-розовый пуховик, который хищники, вероятно, могут заметить с расстояния в пятьдесят миль – но, когда Мэйси с гордым видом положила его на мою кровать, мне не хватило духу сказать «нет».

– Не начинай, – отвечаю я и окидываю его взглядом в поисках чего-нибудь такого, над чем тоже можно было бы посмеяться. Но, разумеется, ничего не нахожу. Он с ног до головы одет во все черное и выглядит великолепно. А не как комок сахарной ваты.

Когда мы начинаем спускаться с крыльца, я ожидаю увидеть припаркованный снегоход, но его нет – и я растерянно смотрю на Джексона, кутаясь в шерстяной шарф, закрывающий мои лицо и шею.

– В следующие два часа температура упадет еще на двадцать градусов[11], – говорит Джексон, притянув меня к себе. – Я не хочу, чтобы ты мерзла дольше, чем необходимо.

– Само собой, но разве для этого не нужен снегоход? – удивляюсь я. – Ведь это лучше, чем идти пешком, не так ли?

Но Джексон только смеется.

– Снегоход нам бы только помешал.

– В каком смысле?

– В таком, что будем переноситься.

– Будем переноситься? – Я понятия не имею, что это значит, но это не кажется мне чем-то таким уж приятным. Впрочем, всю эту ситуацию нельзя назвать приятной. Что может быть приятного в том, чтобы явиться к древней вампирше, надеясь, что она нас не убьет? Или в том, чтобы жить с психопатом, поселившимся у тебя в голове? И не помнить последних четырех месяцев своей жизни?

Да пошло оно все на фиг. Что бы ни означало это самое «перенесемся», что бы Джексон ни задумал, это наверняка лучше, чем вся та хрень, с которой мы имеем дело сейчас.

А потому я просто киваю, когда Джексон объясняет, что так делают вампиры и что это означает двигаться очень, очень быстро, перемещаясь с места на место.

Я хочу спросить, насколько быстро, но не все ли равно? Если мы доберемся до Кровопускательницы и выясним, как справиться с Хадсоном до того, как он завладеет мной опять, мы можем хоть плыть в ее пещеру – мне фиолетово.

– И что же я должна делать? – спрашиваю я, когда Джексон встает передо мной.

– Я возьму тебя на руки, – отвечает он, – и тебе надо будет крепко держаться за меня.

Что ж, неплохо. И даже почти романтично.

Джексон подается вперед и поднимает меня, держа одну руку под моими плечами, а другую – под коленями. Затем смотрит на меня и подмигивает.

– Готова?

Даже близко нет. Я показываю ему большой палец.

– Да, полностью.

– Тогда держись! – предупреждает он и ждет, пока я обеими руками не обнимаю его за шею так крепко, как только могу.

Он улыбается – и пускается бежать.

Вот только это не похоже на бег. Вообще не похоже. Скорее, мы исчезаем с одного места и оказываемся в другом с такой быстротой, что я ничего не успеваю рассмотреть до того, как мы исчезаем опять.

Это странно, жутко и опьяняюще – все одновременно, – и я стараюсь держаться так крепко, как только могу, боясь того, что может произойти, если я разожму руки, хотя Джексон и прижимает меня к своей груди.

Пока он переносится с места на место, я пытаюсь думать, пытаюсь сосредоточиться на мыслях о том, что я хочу сказать Кровопускательнице, или о том, как выдворить Хадсона из моего сознания, но мы движемся так быстро, что мыслить по-настоящему просто невозможно. Остаются только инстинкты и самые простые обрывки мыслей.