========== . ==========
Генри молчит. Смотрит, застенчиво и немного нервно улыбается, пытается поймать ее взгляд.
За окном цветет весна. Апрельское солнце ярко, и до этого года Джо оно совершенно не волновало. Есть желтое пятно в небе — и славно, ей некогда смотреть по сторонам и нежиться под теплыми лучами. Нет лишнего времени, чтобы любоваться красотами мира или наслаждаться сладковатым воздухом, даже когда она возвращается поздней ночью домой.
А сейчас через витрину хорошо видны листочки молодого клена у антикварной лавки.
— Джо, будешь чай? — спрашивает Эйб, когда тишина становится совсем уж неуютной.
Генри хмурится, искорки любопытства медленно угасают в его глазах. Он складывает руки на груди, прислоняется к такому дорогому для него комоду девятнадцатого столетия, который Эйб на прошлой неделе снова вытащил из чулана. Над дверью от сквозняка колеблются колокольчики, задевают откос и создают тонкую мелодичную трель.
На журнальном столике лежит блеклая черно-белая фотография и золотые часы. Как же это Генри умудрился не потерять их за… Сколько он сказал? Двести? Двести тридцать лет?
Интересно, каково это — застрять в свои тридцать пять и больше не меняться? Видеть, как умирают дорогие сердцу люди, можно приспособиться, даже если живешь обычной жизнью без подобных аномалий. Чем же он отличается от простых смертных?
Джо раздраженно трет переносицу. О, да. Притча во языцех одиннадцатого участка — феноменальные знания доктора Моргана, от которых иногда становится не по себе. Хотя даже не иногда, если уж быть до конца честной с собой. Джо не раз ловила себя на мысли, что ни один человек не в состоянии так много узнать за свою короткую жизнь. Но это же восхитительный, мать его, Генри Морган, который больше похож на неугомонного десятилетнего мальчишку с неутолимой жаждой знаний, чем на умудренного опытом двухсоттридцатипятилетнего старика.
Эйб звенит сахарницей, задевает ложкой никелированные края. Мелкие песчинки россыпью падают на серебряный поднос с гербовой печатью. Обычно такой болтливый Генри — мистер «Эй, молчание не входит в список моих добродетелей» — словно воды в рот набрал. Он расстегивает ворот рубашки, трет шею, а потом приглаживает волосы на висках. Еще бы вытер ладони о брюки, фыркает Джо и закусывает губу.
Она сжимает подлокотники, закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Лучше придумал бы более логичное объяснение, почему на фотографии пятидесяти или шестидесятилетней давности он стоит рядом с женщиной и маленьким ребенком таким, каким Джо знает его, Генри, сейчас. Там, у порога, она готова была принять любую версию, — ну, почти любую, поправляет себя Джо, — только бы больше не слышать от Генри лжи.
Забавно, похоже, за все эти годы — даже столетия, подумать только! — он так и не научился лгать. Как и не научился говорить, когда следует, и молчать, когда его просят.
Экспрессивная речь, издерганный доктор Морган — не ее Генри — с горящими глазами, широкой улыбкой и активной жестикуляцией, Эйб с опаской поглядывал на Джо, и слова, казалось бы, складывались в осмысленные предложения, но несли, по ее мнению, самый настоящий бред.
— Ты давно был у психиатра? — это первое, что говорит Джо после нескольких часов безмолвия, если, конечно, не учитывать просьбы в начале вечера объяснить ей все странности и нестыковки его удивительной таинственной жизни.
И Генри отшатывается, словно от пощечины, едва не сбивает при этом статуэтку малазийского слона.
— Простите, — он в два счета оказывается у двери подсобки. — Я только сейчас вспомнил, что у меня есть неотложное дело.
— Зря ты так, — Эйб опускается в соседнее кресло и принимается сосредоточенно перемешивать сливки в черном чае с бергамотом, когда шаги Генри затихают на лестнице. — Он рассказал тебе правду.
Правду, которая больше похожа на бред сумасшедшего, хочется ответить ей. Но Джо лишь крепче стискивает зубы и обводит пальцами тусклые медные кнопки на подлокотниках.
***
А в понедельник доктор Морган появляется на работе со смартфоном, с новым шарфом и совершенно новым отвратительным пунктиком не смотреть в ее сторону при разговоре.
Она качает головой и наблюдает за этим заигравшимся и завравшимся ребенком, который каким-то чудом стал судмедэкспертом. Хотя нет, не чудом, напоминает себе Джо. Оксфорд и медицинский университет в Гуаме с отличием чудом не окончишь. Гадкая мысль, что его документы могут быть подделкой, не позволяла ей уснуть по-человечески с пятницы на субботу, и она потратила слишком много усилий на то, чтобы хоть на пару часов выбросить это из головы, даже когда на электронную почту пришло подтверждение подлинности дипломов.
Угробленные выходные на поиск информации о Генри Моргане не прошли напрасно: по указанным Эйбом городам и временным промежуткам действительно нашлись упоминания о загадочном докторе, который надолго не оставался ни в одной из больниц. Но то, что похожий на доктора Моргана человек носил такое же имя и фамилию, еще не означало, что это был именно ее Генри. Правда сложно было не заметить поразительного сходства Генри с мужчиной с фотографии из «Ричмонд и Туикенем Таймз» за восемнадцатое мая 1865 года.
У нее всегда были проблемы с принятием фантастических, не укладывающихся в голове фактов, особенно когда дело касалось дорогих ей людей. И на этот раз Джо очень хочется, чтобы крякающая и выглядящая как утка птица в лучших традициях умозаключений Генри оказалась лосем.
Лукас изо всех сил пытается сгладить повисшую в лаборатории холодность шутками, но больше вызывает раздражение.
— Послушайте, ребята, а может, выползем вечером в бар? Как вам идейка? — чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, спрашивает Лукас. И это смотрится довольно комично, когда парень ростом под шесть с половиной футов корчит из себя сородича кенгуру. — Да и повод отметить есть: шеф из динозавра двадцатого столетия эволюционирует в человека. Не буквально, конечно, — исправляется тот, когда замечает изумленное и слегка отдающее зеленью лицо доктора Моргана. — Но прогресс, так сказать, не стоит на месте даже для нашего ископаемого.
И Джо в который раз чувствует себя учительницей начального класса, когда Генри начинает строить Лукасу страшные глаза. Тот лишь посмеивается, потому как знает, что самое ужасное, на что способен доктор Морган, — это забрать из коробки последний пончик с шоколадом.
— Джо, так ты пойдешь? — переспрашивает Лукас, преданно заглядывает ей в глаза. Только Лукас умудряется с высоты своего немалого роста смотреть на людей снизу вверх. Наверное, весь отдел судмедэкспертизы у них такой, особенный, кривит она губы в улыбке. — Док поворчит и придет. Не обращай внимания, это все последствия бездарно проведенных выходных, — шепотом доверяет ей чужую тайну Лукас и кивает на Генри у окна.
Доктор Морган распрямляет плечи и касается рукой стекла.
На каталке лежит найденный на углу Сорок седьмой и Третьей авеню мужчина с зашитой после аутопсии грудной клеткой. Согласно заключению, которое появилось на ее столе два часа назад, Саймон Хантер умер по естественной причине, и даже такой скрупулезный человек, как Генри, не смог найти что-либо, указывающее на другую версию смерти. В этот раз — как и в те другие, которые удастся пересчитать по пальцам одной руки, — все было именно тем, чем казалось на первый взгляд.
Джо понимает, что глупо отрицать рассказанное Генри, как и глупо было не дослушать Эйба тогда, когда доктор-мать-его-за-ногу-Морган психанул и спрятался в домашней лаборатории, благо хоть не достал из второго ящика секретера липовые паспорта и не сбежал вместе с как минимум вдвое старше «приемным сыном» в Аргентину. Но к сожалению, Джо ничего не может с собой поделать. Сейчас ей не до сверхъестественной чепухи, сейчас ей разобраться бы с тем, во что она превратила свою заурядную жизнью.
Лукас воспринимает ее кивок как согласие и с возгласом «Юху!», пританцовывая, тянет тележку с покойником в морг.
