За воротник падают и тянутся вдоль позвоночника холодные капли из собранных в пучок волос. Джо борется с зевотой и урчащим желудком — боже упаси, больше при ней Генри в роли кулинара к кухне не подойдет, — и садится за руль.

«Бодрый огурец» в пассажирском кресле, если бы не пристегнулся ремнем безопасности, наверняка уткнулся бы лицом в бардачок. И Джо не отказывает себе в удовольствии менять станции радиоприемника каждый раз, когда замечает, что Генри начинает засыпать.

— Скажи прямо: тебе это нравится, — раздраженно шипит он и потирает сонные глаза.

— Я не понимаю, о чем ты, — добродушно улыбается Джо, щелкает поворотником и игнорирует сигнал от коричневого понтиака с вмятиной на капоте и разбитой левой фарой дальнего света.

— Конечно, — ворчит Генри, переплетает руки в замок и устраивает их на животе. — Инквизиция многое потеряла в твоем лице.

Джо выруливает на парковку рядом с больницей и переводит взгляд на сосредоточенного Генри, который снова выпал из реальности. Грудная клетка Генри едва заметно поднимается и опускается, он вцепляется в регулятор длины ремня безопасности, будто это его персональный спасительный круг. А если бы они приехали сюда ночью, то он так и сидел бы под дверью приемного покоя? Или все-таки как-нибудь добрел бы до палаты Эйба после того, как спер с сестринского поста белый халат?

— Мне пойти с тобой? — спрашивает она, когда неотложка выезжает из-за поворота и включает сигнальные огни. — Генри, хочешь, я пойду с тобой? Ты не будешь один, — Джо касается его запястья и понимает насколько сильно у него, такого собранного и уверенного в себе, дрожат руки.

Генри отрицательно кивает, отстегивает ремень и делает то, что никогда раньше не делал — на мгновение прижимается лбом к ее виску и осторожно касается губами уголка губ Джо. И когда за ним закрывается дверь, она еще долго смотрит вслед фигуре в помятом черном пальто и пытается понять, почему этот недо-поцелуй кажется ей прощанием.

***

Шаг вперед, а вместо ожидаемых стандартных двух назад получается несколько тысяч в неизвестном направлении, фыркает Джо и чешет нос.

Волнистый попугайчик, который минут десять назад выпорхнул из окна третьего этажа дома напротив, прыгает по тоненьким веточкам молодого клена и сбивает лапками гирлянды из дождинок. Мерцающая капля, похожая на светлячка, забилась в место соединения черешков двух зеленых листьев и отливает закатным солнцем.

Светлячок.

Джо шумно выдыхает и тянет на себя ручку входной двери.

— Как здоровье, Эйб? — спрашивает Джо под мелодичный звон колокольчика. Она кивает в ответ приемному сыну Генри и ставит на журнальный столик корзинку из булочной вниз по улице.

— Не дождетесь, — улыбается Абрахам, убирает потрепанную книгу с трудночитаемым названием и тянется к кексам с черникой. Эйб облизывается и смешно шевелит пальцами, словно разминает их перед выбором сдобной жертвы. — Что-то ты зачастила ко мне, голубушка, — он откусывает кусочек, и Джо пытается не смотреть на трость у подлокотника кресла.

— Да вот, была здесь неподалеку, — не моргнув глазом, врет она и разглядывает убранство лавки. Кажется, будто без Генри все безделушки, начищенные до блеска старательным новым Эйбовым помощником, потеряли весь свой лоск.

— Я так и подумал, — улыбается он в усы и смотрит на нее поверх очков в роговой оправе. А Джо чувствует, как щеки наливаются краской, чего с ней не было примерно с первого класса средней школы. — Лукас тоже в этом районе совершенно случайно был три часа назад. — Эйб кивает в сторону апельсинов в хрустальной вазе-экспонате и стопки комиксов в пестрых обложках. — Я уже начинаю подозревать, что под порогом моего магазина зарыта подкова.

Джо молчит и крутит цепочку на шее.

Через неделю после того, как Эйба выписали из больницы, Генри исчез. Только об отъезде доктора Моргана знал узкий круг посвященных, и Джо в этот круг по неизвестной ей причине почему-то не вошла.

Обида тяжелым камнем лежит на сердце, и желание наподдать Генри растет с каждым часом его отсутствия. Нет, она ни разу не считает потерянные дни и точно не хочет проверять теорию Генри о его бессмертии, но при встрече, на которую Джо очень надеется, доктора Моргана ждет радушный прием.

— Не обязательно нужно видеть, чтобы верить, Джо, — в который раз повторяет Эйб и подливает ей в чашку кофе.

Если жить с Генри столько лет и знать о его тайне буквально с рождения, так легко говорить, хмыкает Джо и выглядывает на улицу через витрину. На город плавно опускается вечер, сегодня пятница, и ей абсолютно некуда спешить — ужастик из проката может подождать до следующего четверга. Она на автомате снова начинает листать дневник Генри с его статистикой по смертям и ужасным почерком с невообразимыми завитушками, которым разве что названия книг сказок стоит оформлять, а не вести записи. Слава богу, отчеты Генри подавал в печатном виде.

Конечно, не обязательно видеть, соглашается Джо про себя, особенно если человек тебе дорог, и ему это очень важно. Теперь, когда она слышит истории Эйба, а не ищет в них подвох, просто слушает то, что ей говорят, без скепсиса и сомнений, Джо открывает для себя нового Генри. И кусочки головоломки наконец складываются в цельную картинку.

На фотографиях окружающие Генри люди кажутся счастливыми. Улыбки, объятия, танцы, веселье, вечный праздник воспоминаний. Только Джо видит, как с каждым годом грустнеет ее доктор Морган, и чем дольше она разбирает бесконечный ворох фотографий, тем меньше находит снимков с самим Генри.

Глядишь на светлячков в саду, любуешься огоньками, к мерцающим букашкам не прикипаешь сердцем, не знаешь их по именам, не впускаешь в свою жизнь, не заботишься о них до самого конца. А когда лишишься этого света, вряд ли будешь проливать слезы, вспоминать с тоской, грустью или виной, потому как знаешь, что так правильно, смерть естественна и необратима.

Действительно, лучше ни к кому не привязываться, хмурится Джо и заставляет себя прекратить касаться края изображения со счастливо улыбающимся Генри в компании Эбигейл. Так, по крайней мере, не придется сожалеть о том, что очередная попытка заполнить несколько десятилетий из вечности близостью с любимым человеком заранее обречена на провал. Эта версия Джо нравится больше, чем та, в которой она Генри совершенно безразлична.

А еще Джо очень не хочется быть или стать для него светлячком.

— Ты сегодня останешься? — интересуется Эйб и стряхивает на пол крошки от кексов.

Генри точно не допустил бы такого безобразия, улыбается Джо, зажмуривается и отвешивает себе очередную мысленную оплеуху. Настолько глубоко впустить кого-то в свою жизнь, чтобы приловчиться смотреть на мир чужими глазами… Нет уж, рассержено выдыхает она, увольте, пора это прекращать.

Джо собирает фотографии в отведенную под них желтую от времени папку на завязках, помогает поставить на сигнализацию антикварную лавку и обнимает Абрахама перед уходом.

Чтобы добраться домой, ей нужно проехать почти весь город, а вечер, кажущийся более теплым, чем день, не располагает к поездкам в такси. Джо распрямляет плечи, переходит дорогу и через пару кварталов оказывается у Бруклинского моста. Лукас, как ей передал Майк, подал заявление по собственному. Надоедливому ассистенту Генри осталось доработать какую-то жалкую неделю, а потом и этот одаренный судмедэксперт, который нахватался от доктора Моргана всяких премудростей, исчезнет из ее поля зрения. И Майк уже принимает ставки на то, кто уйдет следующим — обычно одиннадцатый участок теряет по три сотрудника.

По темно-синей глади реки тянется лунная дорожка, перила моста приятно холодят ладони. Где-то неподалеку раздается женский смех. Белый Форд Мондео едва не окатывает брызгами ботинки. Она нашаривает в кармане куртки четвертак, замахивается и бросает к центру серебряной полоски, но так и не решается загадать желание.

— Вот именно так я однажды заимел синяк на лбу, — и когда Джо слышит знакомый голос, то понимает, как сильно она по нему скучала. — Представляешь? Японские туристы напоследок устроили памятное прощание с Нью-Йорком, а тут я выныриваю во всей красе.