– Так, а здесь как? – молоточек доктора пару раз дернул мои худые ноги. Ну ладно, выйди пока в коридор, – убрав молоток в карман халата, доктор заскрипел о чем-то карандашом про меня на своем медицинском языке.

Мария Нашевна вышла из кабинета врача минут через пять. Как-то загадочно глянула на меня, потом на листок с докторскими каракулями, сложила и убрала его себе в сумку. Потом присела рядом со мной на скамейку, похлопала меня по плечу и взъерошила мне волосы на макушке.

– Беречься тебе надо, доктор сказал. Это у тебя с нервами связано, болезнь такая, вроде бы как падучая, но сам он точно не знает. Надо будет, говорит, обследоваться потом. Откуда это у тебя он тоже не знает, говорит, может и само со временем пройдет или всегда так будет. Надо таблетки будет пить, доктор сказал, что выпишет рецепты, их просто так не выдают. Но ты не бойся, – снова погладила она меня по голове, – это точно не смертельно. Жить будешь, причем жить будешь интересно, – натянуто улыбнулась она мне.

Но жить интересно мне почему-то оказалось намного сложнее, чем другим. С началом занятий в школе я стал больше уставать и все чаще выпадать из реального мира. Доктор таблетки мне пока не выписал или их не было, а тот порошок в пакетиках, который мне давала наша медсестра, толстая и крикливая Антонина по прозвищу Колба, был вообще невкусный, точь в точь как толченый мел, которым мы в классе на доске писали. Так вот он также прилипал к зубам, и еще запах у него был противный. Поэтому я его редко когда пил. Только временами, чтобы Колба не увидела, что пакетики у меня копятся, я их в умывальник высыпал и смывал.

Понятно, что мои зависания ребята видели, но относились к этому просто. Ну, например, вот Петька Зимин заикается. Когда он быстро говорит или волнуется, устанешь ждать, пока доскажет, что хотел. Причем так у него всегда было, с самого рождения. Сам он рассказывал, что еще до детдома, но это он врет, не помнит он про себя тогда ничего. Или вон Степка раньше вообще в кровать под себя ночью писался. Ну и че? Ну, дразнили мы его иногда, но не били, нет. Злые – да, бывало, но так вот, чтоб наотмашь, чтобы убить все внутри, такого у нас не было. Мы же детдомовские, все разные, ко многому были привычные. Да и вообще, фигня все это, кому какое дело.

Да и мало ли что у кого в жизни бывает? Вот вы умеете шевелить ушами? А я умею. Просто я их чувствую и могу напрягать, это как если бы вы сжимали пальцы в кулак. Причем иногда эта потерянная почти всеми остальными людьми способность проявляется у меня сама по себе, например, при сильном волнении. Бывало так, что лишнего понервничаешь, и уши начинают подергиваться. Чаще всего вместе, но изредка случалось и по отдельности. Если со стороны смотреть, то становится жутко, так что до дрожи пробирает, поверьте мне, сам в зеркале видел. Так что мои зависания всем были до фонаря, да я и сам особо за них не заморачивался.

Ну, иногда, конечно, зависал я совсем не вовремя. Например, когда обозвал Миху козлом за то, что он мой компот выпил, а потом взял и застыл как статуя. Причем, завис я тогда конкретно, а очнулся уже сидя на полу со вкусом крови во рту. Довольный Миха потирал кулак и смотрел на меня ошалелыми глазами. Не ожидал, гад, что без сдачи обойдется. Было еще, падал я пару раз, но удачно, ничего не сломал и не расшибся. А так, эти зависания меня особо не напрягали, ну есть они и есть. Учебе же они сильно не мешали, Мария Нашевна меня иногда даже хвалила. Вот, к примеру, письмо мне давалось легко, буквы почти все получались ровные и прямые. Но читал я пока не очень хорошо. И медленно, и окончания глотал, да еще и с ударениями путался иногда. Так что летом мне сказали много надо читать. И счетом тебе, Алексей, надо больше заниматься. С таким напутствием Марии Нашевны я бодро шагал в столовую в последний учебный день первого класса.

А в самом начале второго в детдом привезли два компьютера. Это было грандиозное для нашей детдомовской жизни событие. В красном уголке у нас стоял старенький телевизор, мультфильмы на котором мы засматривали до дыр. Еще и фильмы разные смотрели, да и вообще все подряд, что показывали. Было то на нем всего три канала, которые нужно было переключать плоскогубцами. Так что про компьютеры к тому времени из разных передач мы уже слышали. Но вживую никто не видел, поэтому услышав эту новость, любопытные детские лица столпились у дверей учительской. Самые бойкие были уже внутри, жадно пожирая глазами чудо техники. Наш учитель физики – Александр Сергеевич, почти полный тезка поэта, с важным видом поворачивал стоящие на столе в учительской маленькие пузатые телевизоры то так, то эдак. Его прямо пучило от своей значительности, ну как же, он же приучает сирот к благам цивилизации, можно сказать, отворяет для них дверь в будущее.

– Так, салаги, без меня не подходить, даже не смотреть в эту сторону, – чуть ли не закрывая от нас своим телом стол с компьютерами, прогундел физик. – Уши в нос засуну, понятно? А счас идите все отсюда.

С разочарованным гулом ребята вывалились обратно в коридор. А ведь так хотелось потрогать компьютеры, понажимать куда-нибудь, чтобы потом хвастаться перед теми, кто оказался менее расторопным. А они их даже рассмотреть толком не успели. Но все сошлись во мнении, что компьютеры – это те же телевизоры, только меньше и новее. Ребята еще фантазировали, что в них можно самим выбирать, какие мультфильмы смотреть.

Приобщение нас к прогрессу началось вместе со старшей группой ребят спустя где-то неделю, когда физик сам, наверное, немного разобрался с компьютерами. По крайней мере, выстроив нас полукругом за чертой из двух стульев, включил компьютер он довольно уверенно. Один маленький телевизор, от которого теперь под стол тянулись разные провода, весело заморгал синим цветом.

– Так, смотрите, эта вот коробочка называется процессором, это монитор, а это клавиатура. Здесь на процессоре есть разные кнопки, вот включение, эта вот резет.

– А что это значит резет? – рыжий подлиза Гриня умудрился пролезть почти к самому компьютеру и своим клювом чуть не чиркал Пушкина в спину.

– Это значит перегрузка, нет перезагрузка, – отодвинувшая мелкого от научного прогресса рука поэта изобразила восклицательный знак.

– А как это, – уже совсем с другой стороны рвался к чуду техники рыжий.

Ба-бах, а не надо так опасно приближаться к сокровищам цивилизации, хотя подзатыльник Гриня вроде и не заметил. А физик вторым восклицательным знаком обозначил важность сравнения – это как если бы человек задумался, а потом начал делать что-то заново.

– Ну так это же Леха наш, вылитый резет, – заржал как лошадь Вовка Беркуда, вот зараза, а еще друг называется. Ага, а вам всем лишь бы прикалываться над кем-нибудь. – Резет, а Леха-резет, – чей-то писклявый голосок. Найду – точно настучу по репе.

– А чего сразу я то? – без ответки это нельзя оставлять, а то потом уже будет поздно метаться. Не, ну точно, уже прилепили мне новую кличку.

– А то, что ты и есть так, короче, резет и…

– Вижу, что про кнопки вы все поняли. А об всем остальном мы поговорим с вами позже, – физик прервал Вовку и начал оттеснять нас от прогресса, расставив руки и выдавливая нас своим пузом из учительской.

Так я и стал резетом. А чего, ничего обидного-то там нет. Ну и к тому же ведь это правда, задумывался я. Причем в последнее время все чаще и заметнее. Хотя летом, когда к моему похожему на мел порошку Колба добавила мне россыпь еще каких-то пилюль, думать я стал реже, но глубже, в смысле дольше, а пару раз было, что и вообще не помнил потом ничего. А после начала учебы, наоборот, стало случаться чаще, но и проходить стало быстрее, и возвращался я в себя легче.

В конце первой четверти Мария Нашевна решила проверить, как быстро мы умеем читать. Какой-то там рассказ про осенний лес ребята читали по-разному. Кто-то быстро, Петька вообще два предложения по слогам еле осилил, пока Нашевна его не остановила. Через две парты будет моя очередь. Во рту у меня все пересохло, ладони вспотели, и заныло в левом боку. Потом время почему-то стало тянуться как кисель, пролитый мною утром в столовке. Ощущение чего-то огромного буквально наполнило меня изнутри, как если бы я стал великаном и спрятался внутри маленького меня, но смотрел на наш класс откуда-то сверху. Казалось, что весь мир вокруг меня замер, а сам я стал таким легким-легким, как пушинка из подушки. Вот еще совсем немного и я взлечу, вот так, да еще, еще выше, так высоко, что аж дух захватывает. А потом сумасшедший восторг до щекочущего взрыва в животе, как будто на огромных качелях я летел вниз. Чувство свободного падения наполняло меня таким блаженством, как будто я обнимал всю землю…