Когда я пришла в себя во второй раз, я смутно, но понимала, что происходит. Пришлось быстро свыкнуться и с тех пор мир для меня изменился навсегда. Физические повреждения глаз отняли зрение. А слова доктора прозвучали словно приговор. Не знаю, что именно я должна была чувствовать: панику, ужас, отчаяние? Возможно. Но я приняла случившееся как данное. Наверное, это ненормально, согласна, но мне уже было плевать. Это уже случилось, так чего думать. Я это быстро поняла. Нытье и жалобы ни к чему не приведут, а жалеть себя никогда не стоит. Нужно думать, что делать дальше.

— Пострадали только глаза?

— К счастью, да. Сломанные кости быстро заживают, — в голосе доктора уловила нотки сочувствия.

Ну, вот. Ничего страшного. Ничего… Страшного…

Помимо него в палате была ещё миссис Кимберли. Я могла поклясться, что знаю, как она смотрит на меня. Она хорошая, но не стоит жалеть ту, кто всегда готова к смерти. Как там было: «В ситуации «или/или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации «или/или» практически невозможно. А смерть — это не так уж и плохо, если это твой выбор, конечно».

Что тут можно сказать — бывает. Но, знаете, я бы не сказала, что я совсем ничего не вижу. Ведь что-то было в этой тьме. Что-то, что я не видела, когда была зрячей.

========== 1.2 ==========

Первые дни было страшно просыпаться. Страшно и больно. Просто представьте себе, ты приходишь в себя, вроде бы что-то ощущаешь, слышишь, осознаешь себя и мыслишь, а вроде бы все равно ничего не видно — сплошная черная стена кругом, словно тебя заперли в твоем же теле. Это обескураживает. Но я не спешила. В который раз очнувшись в кромешной тьме, медленно отдышалась, прислушалась. Концентрируясь на своих ощущениях кроме зрения, прощупала палату: слева сверху дул легкий прохладный ветерок, совсем рядом слышался низкий гул электричества, видимо от аппаратов, откуда-то со стороны накатывались тихим неразборчивым шепотом чьи-то голоса, топот и скрип колес.

Сориентировавшись на местности, сконцентрировалась на самочувствии. Во всем теле ощущалась неприятная ломота и тяжесть, особенно в области груди. Попыталась пошевелить пальцами на руках и на ногах — получилось. Это хорошо, очень хорошо. У меня надежно зафиксировали всё туловище, чтобы я случайно не усугубила заживление сломанных рёбер. Потому дышать было крайне неприятно, да и во рту пересохло просто жуть. Но как бы то ни было, ничего сверхужасного.

Еле-еле подняв руку, ощупала лицо. Вроде бы ничего, всё на месте, хотя, как мне вообще судить — не представляю. Впрочем, представить-то могу — лицо Франкенштейна во всей красе или тысячелетняя мумия. Раз водитель погиб, то авария была не такой легкой, чтобы отделаться всего лишь царапинами, верно? Потратив все силы на мимолетное пробуждение и исследование, вновь погрузилась в сон.

Самые трудные дни проходили обрывками, меня постоянно одолевала жажда, озноб, вялость, тошнота и боли в голове и в груди — эти ощущения я помнила отчетливо. А всеобщая слабость, куда же без неё, была моей спутницей почти до самого конца пребывания в больнице.

Но шло время и темнота постепенно изменилась, немного. Слепота, естественно, никуда не делась, но что-то появилось во тьме — странные линии вокруг, замысловатые очертания и дымчатые образы. Я пыталась «рассмотреть» их — выходило крайне… странно. Казалось, изменилось не только «зрение», но и слух. Каждый звук отдавался в голове странным эхом, многократно повторяясь внутри черепной коробки. Мне сказали, что это может быть пошел процесс адаптации мозга. Как там говорилось: при потере одного из чувств обостряются остальные. Не знаю, насколько это выражение правдиво, однако соглашусь с тем, что мозг вынужден подстраиваться под сложившиеся реалии и тем самым, наверняка, пытался компенсировать потерю одного из важнейших чувств восприятия вот таким вот непонятным путем.

Вскоре я спокойно могла ходить. Ноги уверенно держались, хотя за эти недели постельного режима мышцы немного подзабыли, что это такое — двигаться. Однажды за самоуправством меня застукала медсестра, когда я шаркала по палате вдоль стен и ощупывала все объекты, постоянно спотыкаясь и чуть не сбивая их все тараном, подобно только что родившемуся котёнку. Она меня тогда знатно отругала. Её голос звучал с некоторой хрипотцой, поэтому я её запомнила очень хорошо. С тех пор она с меня глаз не сводила, и постоянно напоминала, что я — буйная пациентка и за мной нужен глаз да глаз. Вот так, с юмором медсестра попалась.

Сообщили, что рёбра срослись нормально, но все равно долгое время было неприятно дышать, пусть уже и без боли как таковой. Возможно это из-за лекарств, чтобы не было сильного воспаления. Через шесть дней пропала слабость и тяжесть в груди. Я уже могла дышать свободно. Никогда бы не подумала, что буду так радоваться тому, что просто дышу без каких-либо затруднений и неприятных ощущений при этом. Тем самым худшие дни остались позади. По крайней мере, я думаю, что это так — куда ещё хуже-то, верно?

Так что, можно было подвести некоторый итог: после аварии всё, кроме зрения, пришло в норму. В какой-то степени можно сказать, что мне повезло — не сбылись самые страшные прогнозы врачей. Травма головы и позвоночника могла вызвать кучу осложнений, куда хуже слепоты. И я с ними полностью согласна. Лучше потерять зрение, чем стать овощем на всю оставшуюся жизнь, ведь так? Да уж, тот еще выбор, конечно, никому не пожелаешь.

«Глядя» в окно, ну я думаю, что я «смотрю» в окно, вспомнила вчерашний разговор со своим доктором о своем направлении в реабилитационный центр. И, знаете, я как-то пропустила, что лето сменилось осенью. Погода на улице заставила меня убедиться в мимолетности времени. В день, когда я поселялась в реабилитационный центр, шел дождь и гуляли прохладные порывы ветра. Прекрасный запах и шум дождя — что могло быть лучше…

***

Молниеносно, без каких-либо ожиданий и треволнений пошел второй месяц, как я проходила курсы реабилитации — заново училась как жить и просто радоваться жизни. Признаюсь, мне здесь даже понравилось. Но уже через месяц мне придется покинуть это место, и включаться в нормальную жизнь. Интересно, а какова была она — моя нормальная жизнь? Ну да ладно, с этим разберемся.

В реабилитационном центре меня научили навыкам к самостоятельной жизни: ну, самообслуживание там, пространственная ориентировка, система Брайля и письменность, элементарные трудовые навыки, т.е. таких навыков и личных качеств, которые позволили бы мне реализовать свои возможности в современном обществе и вернуться к полноценной активной жизни с учетом моего положения. За эти два месяца полностью изменился привычный образ жизни. Тут уже не прохладишься, без строгой самодисциплины никуда. А дотошное следование собственному распорядку дня помогает не сойти с ума и дает чувство контроля.

Изменения касались даже таких мелочей как одежда. Теперь я понимаю, что пуговицы придумал тот, кто ненавидел слепых всем сердцем. Вместо джинсы и рубашек я выбрала свободный спортивный костюм. Его легко надевать и вообще, ткань у него такая гладкая и мягкая… Мм… Кхм-кхм, извините, отвлеклась. А вот с обувью я ничего не решила, хотя и советовали что-то легкое, но я оставила высокие кеды — шнурки помогут мне постоянно развивать моторику, нашла я себе тупое объяснение.

Так, что ещё можно сказать? Из нового у меня появилась раскладная трость из легкого и прочного сплава, также прикольные очки со светодиодами. Почему со светодиодами? Просто для того, чтобы не быть как все слепые. Последнее, в общем-то, не обязательно, ну пусть будет, не помешает. Так сказать, это будет моим отличительным знаком.

Думаю, я готова к самостоятельной жизни. Осталось, наконец-то, пройти последнюю проверку в Зале Разуме, получить заслуженную «0», попрощаться с приютом и ворваться в жестокий мир. Я так и так хотела поступить до аварии. Как говорится, жизнь-то продолжается. Даже подыскала себе подходящее учебное заведение. Раз уж я теперь льготник сразу по нескольким пунктам, можно с повышенной уверенностью надеяться на поступление.