- Надеюсь, оно не настолько сильно разрослось после войны.

- Ошибаетесь, господин адъютант. В два раза, может, даже три по сравнению с тем, что сразу после той войны было.

Ритемус понял, что он воспроизводит его вчерашние мысли и сменил тему:

- Скажи, а отчего это они сады свои маскируют?

- От нас, разумеется. Я тоже только сейчас заметил. Боятся, что мы грабить что-то будем. Я вчера разговор подслушал местных, видимо, раньше это им помогало, когда здесь тут два с половиной года назад первые бои шли, от разместившихся королевских войск, чтобы с голоду грабить не начали. А если проходы эти завалить, так вообще ничего не видно будет. Хотя… если сильно хотели бы, то пусть тут и пепелище было, все равно нашли бы.

Машина выкатила на окраину города – за последним рядом домов с одной стороны тянулся промышленный район, а с другой стороны – поле и лес, и где-то рядом, через пару-тройку километров лежало кладбище.

- А кроме энергостанции здесь работает что-нибудь еще? – спросил Ритемус, косясь через плечо в заднее зеркало на ряды кирпичных бараков и фабрик, высившихся друг над другом. Все они молчали, и только три огромных трубы, возвышаясь надо всем, пускали вверх неровные пузыри дыма.

- Не знаю. Слышал только, что текстильная фабрика работает и два цеха какой-то еще фабрики переделали под производство винтовок. Кому здесь работать? Сырья нет, платить нечего, и ждать, что на тебя снаряды посыплются в первую очередь – распоследнее удовольствие.

Кладбище начиналось теперь с подлеска – некогда пустую полосу перед главным входом заняли небольшие деревца, и первые секунды Ритемус даже сомневался, выбрал ли он правильную дорогу. Из сторожки вышел старик-сторож в старой залатанной гимнастерке с охотничьим ружьем за спиной и подошел к машине.

- Дальше вам придется пешком идти. Далеко здесь теперь не уедешь.

- Пойдешь со мной, проведать своих товарищей? – спросил Ритемус у шофера.

- Нет, - помотал он головой. – Машину надо охранять, а то начальник голову снимет.

- Я могу сказать ему… - но вновь последовал отказ. Ритемус закрыл дверь, подошел к сторожу и спросил, помнит ли он, где находятся могилы под такими-то номерами и как туда пройти.

- Ох, далеко идти, и найти тоже нелегко, - закряхтел тот. - Вы когда хоронили – в ту войну, или после?

- Сначала во время, в общем котловане, а затем после в отдельной могиле.

- Помню, - сочувственно сказал он, - это когда фалькенарцы палаточный городок обстреляли… Тогда это было далеко от края кладбища, а сейчас… Я вас проведу.

Скоро выяснилась причина, по которой было запрещено здесь ездить – из почвы пробивались сотни побегов, которые могли проткнуть шины и где колеса могли легко застрять. В обе стороны от дороги потянулись тысячи разнообразных надгробий.

- Борюсь с ними уже который год, а они все вырастают. Каждый год все быстрее и быстрее. Даже из города людей просил помочь. Целый месяц пололи, вскапывали, выкорчевывали, а деревья все быстрее растут. С травой таких проблем нет… Я вижу, в городе новая власть?

- Да, гарнизон сдался нам вчера без боя.

- Так, значит, вы из этих… повстанцев. Как вы называетесь?

- Республиканская партия Арлакериса, соответственно, и армия народно-освободительная.

- Значит, если вы дошли сюда, то королевские войска проиграли войну?

- Почти. На северо-западе нам еще сопротивляются остатки армии.

- А король?

- Не знаю. Никто не знает. Наверное, убежал в Фалькенар или Сангпилл, как его братец, - ответил Ритемус и чуть приостановился от постигшего его удивления, - разве вы не ходите в город и не знаете, что здесь творится?

- Не знаю, - пожал плечами сторож, продолжая брести дальше. – У меня тут своих забот по горло. Ухаживать надо за могилами, корни выкорчевывать, траву подстригать… В город я хожу, чтобы купить что-нибудь для дома, инструменты… А прокормить мы и сами себя можем, хозяйство есть, и нам хватает.

- Вы здесь один за ними ухаживаете?

- Нет. Нас четыре сторожа – до Фалькенарской войны я один был, а потом, как видишь, разрослось, и моих сил стало не хватать. Но мы почти не общаемся, - до других еще дойти надо, а тут дела, дела…

- Так вы, получается, больше ни с кем не общаетесь?

- Ну… - протянул тот, всматриваясь в бесконечные ряды надгробий, тянущиеся по холмам, - Из города мне знакомые приносят что-нибудь в благодарность, и иногда привозят повозки с убитыми. То солдаты, то простые, мирные люди. Когда только Фалькенарская кончилась, сюда солдаты сначала сами таскали трупы и закапывали там, где я показывал, а потом, когда кладбище стало больше, видели все это, и просто оставляли повозки и немного денег в портсигарах, а я сам с родственниками убитых таскал и закапывал. Да и сейчас так, - привозят, я отвожу, они закапывают под моим присмотром и уезжают. Какие уж тут разговоры…

С языка едва не сорвался глупый вопрос, почему солдаты оставляли телеги у ворот, но Ритемус вовремя спохватился:

- И что же, здесь ни разу стреляли?

- Нет, с самой Фалькенарской войны ни одного снаряда, ни одного выстрела на кладбище. Это место священное, так ведь? – спросил он и после утвердительного молчания собеседника продолжил. – Ни разу, ни королевские, ни бунтари ваши сюда не заходили для войны. Да, стреляют часто, особенно последнюю неделю, но я человек привыкший. Стреляют – и пусть себе стреляют, мне то что с того? И им, - показал он на могилу, - тоже наплевать. Вообще, вот оно – царство истинной демократии. Все здесь равны, как равны и в том, что всем им одинаково наплевать, какими суетами вы заняты. И плевать, что у вас будет – король, демократия, тут-то все останется по-прежнему… Если не считать того, что кладбище вашими трудами увеличится в размерах.

- Скоро это закончится… Даже обещаю, если хотите, - произнес он с вымученной улыбкой, чтобы перевести разговор в положительное русло.

- Обещаете… - сморщился сторож, - Что толку от ваших обещаний? Можно подумать, что вы за эту войну ответственны, и она вдруг окончится по вашему хотению. Нет, не надо обещать… Обещать – дело неблагодарное и бесполезное. Если человек обещает что-то, значит, он этого никогда не сделает. Если человек обещает, значит, верить ему уже нельзя. Человек либо говорит, либо делает - пора бы вам, молодой человек, к своим годам понять это.

Ритемус ничего ответил. Теперь они шли мимо рощицы – здесь серый камень и черный гранит почти терялись за высокой травой и деревьями. Неподалеку что-то зашуршало, испуганное звуком приближающихся человеческих шагов, понемногу удаляясь прочь. Где-то заливались пением хоры птиц; солнце ярко светило сквозь сочную ярко-зеленую листву десятками почти осязаемых лучей, нисколько не напоминая о том, какая тьма вчера царила почти целый день из-за дыма. И было совсем не грустно, наоборот, мысли о родных куда-то удалились, и на душе было легко и светло, ведь наконец-то среди тысяч квадратных километров, охваченных войной, нашлось место, где можно было вздохнуть спокойно и не бояться, что рядом начнут стрелять.

- А что это вчера горело – поля? – спросил старик.

- Да. Монархисты, оставляя город, подожгли их, чтобы нам не досталось.

- Вы же сказали, что гарнизон сдался!

- Большая его часть. Некоторые решили последовать за королем и прикрыть его бегство. Некоторая часть сгорела, но мы успели потушить пожар.

- Это хорошо, - закивал сторож и резко остановился. – Здесь направо.

Он повел Ритемуса в рощу по аллее, над которой нависали густые кроны, едва пропускавшие свет.

- Вам никогда не хотелось уехать отсюда? – спросил он сторожа.

- Ах, вы думаете, что я прожил здесь всю свою жизнь? – усмехнулся он. – Нет, до моего сорокасемилетия здесь заправлял всем отец, но он умер от инфлюэнцы с осложнением, и мне пришлось переехать сюда. До того я учился в приходской школе в Тиренаре, затем в университете в Элимасе, там же и осел с семьей. Работал на сталелитейном заводе, затем кучером, часовщиком, в типографии… Кем только не был. А потом отец умер, и я переехал сюда. Знаете ли, мне здесь очень нравится. Когда я приехал сюда, я очень тяготился подобным одиночеством, чувствовал себя как в тюрьме, да еще и в компании мертвых, а потом понял, что это место мне по душе из-за отсутствия всякой суеты. Жалование мне никто не платит, но и не нужно, – я ведь говорил, - хозяйство у нас очень большое, мы даже продаем излишки, поэтому нужды особой ни в чем не испытываем. А потом, когда силы будут оставлять меня, на мое место заступит один из моих сыновей, - если захочет, конечно, а если нет, то всегда можно найти кого-нибудь. Мы пришли.