В районе боевых действий шоссейные дороги были разбиты чуть менее, чем полностью, и гужевой скот, а тем более грузовики, вязли в грязи. По слухам, все десятки километров от полосы обороны, где находилась ближайшая перевалочная база между городами, разную амуницию и провиант солдаты тащили пешком на санях и телегах. У канцев ситуация была примерно та же, и их натиск, отбросивший было республиканцев на окраины, тоже заглох. Снабжение города едва сохраняло баланс потребления в районе нуля, а запертые в городе подразделения держались в основном за счет грабежа местного населения. А еще через две с лишним недели, уже в апреле, снова ударили морозы. И это был не легкий морозец, который последним аккордом играет после начавшей было оттепели, словно ребенок, не наигравшийся с понравившейся игрушкой и пытающийся забрать ее с собой, но в конце сдающийся на милость взрослых, а трескучий февральский мороз, заточающий все в белое стекло. В ту ночь многие замерзли холодной смертью, сняв вечером душные и потные шинели.

Но все это стало известно потом из откровений непосредственных участников событий. А пока Ритемус и его товарищи знали, что наступление застопорилось и ждали самого худшего. Нападения на шахту и железнодорожную станцию продолжались, но уже с меньшей интенсивностью – захваченные у врага ранее боеприпасы иссякали, на то, что с ними поделятся армейские интенданты, надеяться не приходилось, а чтобы добыть новые патроны, нужно было тратить старые. Вместе с жизнями солдат, разумеется, что было еще более неприемлемо.

Ритемус решил собрать консилиум. Почти все проголосовали за взятие станции.

- Раз вокруг нас весна и грязь, сюда никто не проберется. Наши не могут подступиться к Серметеру, значит, то же и у канцев. Нам тоже никто не поможет. Теперь мы точно сами по себе – никаких поставок консервов не будет, поэтому придется заимствовать их у противника. Главное – отогнать их вниз, к шахтам, и спровоцировать обвал. Меня мучает лишь один вопрос – Гальгатус не погладит меня по голове, если я нарушу его приказ.

- Надеяться на армейцев сейчас – себе дороже, - прохрипел Реналур. - Сделаем, как вы предложили, и будь так! Верно же говорю? – спросил он у других, и те немедленно закивали головами.

А после сбора Тумасшат подождал, пока остальные уйдут, и сказал:

- Нужно либо сейчас, либо никогда.

- Боги сказали? – полусерьезно заметил Ритемус.

- Приметы. Дождей не было, но небо смурное было. А теперь посмотри наверх.

- Звезды. Чистое небо… Вижу, что похолодает.

- В ближайшие дни. И луна желтая, с каймою, видишь? Сильный мороз будет. Сейчас тепло и хочется сбросить шинели, но нельзя. Завтра все насмерть померзнем, если так сделаем.

Следующей ночью задул северо-восточный ветер, прямо с горного пограничного хребта. Ритемус обошел шахты и вышел с юго-восточной стороны. Северный край станции несколько раз обстреляли минометами, чтобы отвлечь внимание; вдалеке часто застучали винтовки – это полвзвода имитировали атаку при поддержке пулемета, стреляющего одиночными выстрелами. Когда основной отряд вышел на исходные позиции, и впрямь началась вьюга. Настоящая зимняя вьюга, называемая белой мглой; на расстоянии полутора десятков метров все таяло в этой вихрящейся каше. Начало штурма обошлось без лишнего шума – противник обнаружил партизан лишь тогда, когда они уже были в лагере. Ритемус выстрелил из сигнального пистолета ракетой, и замолкшие было минометы остервенело заколотили по северной части лагеря, постепенно уводя огонь на восток, к шахте. Еще одна ракета – хватит. Пехота сама разберется.

Бой длился до утра – солдат противника было почти в два больше, чем у Ритемуса, и несмотря на первые минуты боя, унесшие жизни половины из них, они отстреливались из уцелевших строений и поселка вокруг шахты. Ритемус отправлял посыльного, чтобы минометы открыли огонь снова, но ничего не вышло – кончились мины. Лишь зажав противника с двух сторон, удалось изменить положение в свою сторону. Почти полсотни бойцов противника сдались в первый час после рассвета. Пленных ставили в шеренгу на колени в глубокий снег, когда вдруг Ритемуса позвал пастор. Какого черта он здесь делал? Было же приказано - сидеть в лагере…

- Да, всех, - ответил на незаданный вопрос Ритемус. - Но так и быть, одного оставлю в живых, чтобы донес до своих мысль, насколько они ничтожны, что шестьсот человек в лагере не смогли отбить атаку неполных трех сотен. Сейчас в благородство играть я не собираюсь.

- Но вы даже не спросили этих людей, все ли они желают зла валаймам и пришли ли сюда по своей воле!

Последовало еще несколько реплик с каждой стороны, в результате чего стало ясно, что весь накопившийся лимит доверия пастора был использован.

- Командир, так что с ними? – спросил Реналур, когда пастор исчез за снегом. Куда он делся – в дома или ушел обратно в лагерь, Ритемус не знал, и не собирался узнавать.

- Офицеров пока под замок, остальных в расход.

Из шеренги выдернули людей с офицерскими нашивками на рукавах и заперли их в холодном сарае. Несколькими мгновениями позже в дальнем конце ряда произошло замешательство – кто-то из пленных спокойно переговаривался со своими противниками.

- В чем дело? – спросил у своего солдата Ритемус.

- Мы хотим присоединиться к вам, - ответил пленный.

- Поздно. Зачем тогда ты стрелял в нас?

- Я не стрелял.

- Правду говорит, - сказал оказавшийся рядом Тумасшат. – Он с другими вон в том доме был, и ждали. Без оружия.

По шеренге пронеслась волна проклятий в адрес перебежчика.

- Так, значит… - выдохнул Ритемус. - Где твоя голова была раньше?

- Кто-нибудь спрашивал нашего мнения, когда за мной пришел мобилизационный отряд? Я из Каралиса, у меня жена – бывшая подданная Минатан. Я вам сейчас фотокарточку… - солдат наставил на него винтовку, но тот полностью расстегнул шинель, чтобы показать отсутствие плохих намерениях, и достал белый бумажный квадрат. Ритемус взял его, бросил взгляд и вернул.

- Хорошо. Пока что верю, - и громко спросил. - Кто из вас хочет служить республиканской армии и помочь партии в установления мира и равенства в Арлакерийской народной республике?

Как он и ждал, больше половины резво встало на ноги и стали проклинать Канцлера и офицеров. Ритемус вернулся к солдату.

- Как тебя зовут?

- Протидас, господин легионис, - твердо сказал он, уставившись на петлицы.

- Ты знаешь этих людей. Если военщина Канцлера действует таким образом, значит, здесь могут оказаться люди, не желающие зла. Пройди вдоль ряда и покажи, кто не заслужил быть убитым.

Протидас медленно прошел в сопровождении двух солдат-республиканцев, и проходя, показывал рукой и называл имена, - названного поднимали из строя и отводили в сторону. Всего таких людей оказалось восемь, помимо него.

- Значит, вы не стреляли?

- Никак нет.

- Хорошо. Отведите их в дом, - приказал он.

- Господин легионис, многие из них хорошие люди… - сказал Протидас.

- Я, быть может, и поверю, но они нет, – показал он своих солдат, стоящих около разожженных в топливных бочках кострах. Он снова говорил громко и снова добавил немного пафоса для эффекта, - Оставшиеся солдаты армии так называемого Возрождения стреляли по ним. Стреляли сознательно, и убивали наших товарищей. А разве можно просто так простить человека, убившего твоего брата по оружию? Они считают, что нет. Я тоже. Идите.

Кто-то бросился из шеренги с воем простить его, но его прикладами винтовок и сапогами загнали обратно. Через несколько минут всех стоящих на коленях «возрожденцев» закололи штыками, а десяток трупов, по одобренному предложению Булевиса и других валаймов, отправился украшать семафорные столбы вдоль путей и козырьки крыш с южной стороны станции, чтобы канцы, когда будут наступать, знали наверняка, что здесь было и что их ждет.