«Неба летнего тонкая просинь…» Неба летнего тонкая просинь Никогда не узнает конца. Неизбежный путь осени Белым туманом подернут. Опустело гнездо, Где весной из яйца Желторотый стучал затворник. Отчего ты печален, садовник? Бесконечна листвы кутерьма. Снова зацвел шиповник. Поздно придет зима. «Стать бы мне поднебесной пичугой…» Стать бы мне поднебесной пичугой, Белым облаком, гулкою вьюгой. Южным морем, весенней поляной, Где так быстро стареет трава Под тенями могучих платанов И ручьями течет синева. Стать бы ветром и в небо ворваться, Раздвигая границы пространства. Раствориться и не поклоняться Силе немощи, лжи постоянства. Разбиваться о камни волною, Растекаться, метаться, искриться. И, холодной звездой догорая, Светом солнечным утром пролиться На угрюмые степи окраин. «Закат. Лучи светила срезал вечер…» Закат. Лучи светила срезал вечер И замешал в озерах черный яд, Все то же солнце опускалось в Междуречье И отражало фараонов взгляд. Для тихих игр за стол садились дети Крестьян, полуголодных и больных. Монахи закрывали на засовы клети, Менял конвой усталых часовых. Рыдала женщина над письмами в разлуке, На глине мокрой засыпал солдат, Бродяга отмывал в канаве руки, И на веранде кофе пил аристократ. Кем бы ни стали мы, когда покроет иней Согретые цветущие кусты, — Пылинкой, лепестком, звездою синей На небосклоне темной пустоты… Несчастье руки к небу воздымает, Любовь и верность преданно молчат. Все то же солнце звезды отражают, Все то же солнце землю освещает, Все то же солнце клонится в закат. «Скажи мне, ребенок, какое сейчас время года…» Скажи мне, ребенок, какое сейчас время года, Какое пальтишко наденем с тобой погулять? И шапку, которой закроемся от небосвода, Давай выбирать. Какие сапожки измерят в квартале все лужи? Лопатку, кораблик берем. Может, мяч? Повязанный шарфик тебе очень нужен? Ну что ты… Не плачь… Скажи мне, ребенок, какое сейчас время года? Тебе все равно… Ты смеешься беспечно, Звенишь синеглазым ручьем. Не думай о страшном, не думай о вечном. Не думай пока ни о чем… «Спроси меня, о чем…» Спроси меня, о чем Моя молитва, О чем чужие пагоды Молчат. Мне в душу, Как в скрипучую калитку, Все городские нищие стучат. Скрипят под створками, Немые бродят тени, Хоть ляг костьми, Не видится рассвет. Из тысячи мерцающих свечений Его не вылепить, Его в помине нет. Мостится чужаком У стен кирпичных холод — Заклятый друг мой, Сонный часовой. Спокойной ночи, колокол расколот, И водяной наполнен тишиной. Спроси меня, о чем рыдает вера, Поклонница единственности звезд. Молюсь, чтоб не засохли корни Древа, что тянут жизнь Из голубых борозд. «Над пропастью еще не сжата рожь…» …Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак. Дж. Д. Селиножер, Над пропастью во ржи Над пропастью еще не сжата рожь. Сквозь тени лет все так же колосится. Хозяин поля, презиравший ложь, Не мертв. Он отошел воды напиться. А дети заняты все тою же игрой, И карусели жизни не остановить, Кто упадет – того с полей долой. А кто останется – тому водить. Не отвечая им на смех и крик, Встречавший смерть из темноты глубинной, Стоит безмолвный молодой старик Над этой вечно солнечной равниной. Когда б он мог сойти с ума, Давно уйти туда, где сон и морок, Где в окна забирается туман, Оставить всех, кто, без сомнений, дорог, Когда б он мог молчанием гневить Того себя, что рукописи рвал, Не верить, не юродствовать, не жить. То кто он был бы – пан или пропал? «От тоски задыхаюсь…» От тоски задыхаюсь. Пропитан ей воздух в квартире, Пропитаны окна и двери, Горбатая тень уюта. Не происходит ничего Сверхъестественного. Осыпается с лица штукатурка Приличия, под ней проявляются Боли фрески. Сверлит сердце мне утро рассветным буром. Соль твоей робости сыплет в довесок. Алгоритмы любви мной не изучены, Признания коркой застревают в горле. Бéлками мечутся мысли измученные, Слова маршируют бодро. Напрасно костры зажигают заново, Из старых ран доставая осколки нежности, Ладонями обожженными Лепят на них повязки Из липкой утренней свежести… |
