На хлеб и воду… Выйдешь в двери – там Россия… Игорь Тюленев И плывёшь – то луной, то солнцем — По небосводу. Точно зная: душе даётся На хлеб и воду. Остальное – со лба устало, С монеты – пылью, Приживётся – иному мало, Другому – былью. Ясность неба да кривость толка — Лишь суеверье, Далеко уходя надолго — Стоишь под дверью, Ждёшь не оклика – только взмаха, Бежать – как помнить. Пустотой суета пропахла, Войти – наполнить. Угодить – велика морока Тоске приезжей: То вода растеклась без проку, То хлеб несвежий. То закат не широк размахом — К дождю тем паче. То былое – забытым страхом Да лесть кошачья. Через час – во черёд эклоги — Упрёк бессилью: Славь – куда б ни вели дороги — Придёшь в Россию! Былая слава И пошла былая слава – по рукам, Дали слово, точно волю – дуракам. Дали дело – все распутывать дела, Вороная закусила удила. Без оглядки – по оврагам и камням, По столицам, полустанкам, деревням, По избитому – всё радостно да вскачь, По привычному-зажитому – хоть плачь. Пыль столбом, а как осядет – сплошь чины, Всё азарту да родству подчинены. Всё – по-лучшему, по-свежему, почём, Где ж народ? – Народ ко славе ни при чём. Непригоден, неуспешен, не у дел — Дум отсталых повернуть не захотел К новизне. А только горечью чреват, Всё историей да присказкой богат. Те ли руки, то ли слово – был бы шик, Им бы избы, что ни баба – всё мужик. Им бы лиру – лики славы воспевать Да призывами к свободе баловать Ту страну, в которой сжитое – не в счёт, За которую, как реквием, прочтёт Новый опус – не прозаик, не поэт, Но творец, какому в мире равных нет. И как будто бы – кругом идёт война: Не на жизнь сошлись мой век и тишина. Чтобы не стал рабом Как своенравен! Кто ж – сможет тебя понять? Поговорить? – итожь: время – ни дать, ни взять. Вырос. На деле ж – кров – треплешь в своих речах. Даром, что лоб здоров, сажень – не та – в плечах. Ты говоришь, страстей – множество в век свобод? — Ради твоих детей – неба сужался свод К страсти единой: честь – вызволить из хулы. Все пепелища – здесь – были огню малы. Мал был сраженью день – год за столетье – ишь! Вкруг оглядеться: лень – счастие, говоришь? Знать ли тебе, как дом стёрли с лица земли? — Чтобы не стал рабом – армии полегли! Чтобы продлился срок – в вечность ушли сыны, Братья твои, дружок – дети твоей страны — Младше, чем ты теперь, ставшие навсегда Силою нашей – сверь – да не равняй года! Чуешь ли ты – опять – рабство нависло с круч? Высмеять – что стрелять – где он, велик-могуч? Ор безъязыким ртам – горн мировых владык, Горю начало там, где позабыт язык. Око за око – войн вновь разгорелся огнь: Страсти-то сколько вон – лишь своенравность тронь. Где отстоять своё и в мелочах не смог — Стелится забытьё – там и конец, сынок. Чтобы ты мог смотреть – прямо, как я могу, Жизнь проживи за тех, кто не отдал врагу Веру, как век. Учти – нравы корней своих — Думай, пиши, учи – сдюживай за двоих. Чтобы ты мог творить – творчество шло в расход… Что уж и говорить – просто тяжёлый год. Не нам ли…
Не нам ли – города завещаны? О, нам-то – трудности обещаны И безутешь! На весь уезд – призывы нудные, По вечерам – забавы скудные Да в планах – брешь. Уж коли строить – так на выселках, Нечисту силушку на вывесках – Замалевать! Здесь из житья-то – Матерь Божия — Хлеб-соль да закрома порожние — Не заживать. Мели-мели опять, Емелюшка, О, как долга твоя неделюшка — Да будет срок. Земля и вера – сила женщины — Уж нами – города завещаны: Расти, сынок… Там, где высь безмолвна спозаранку… Там, где высь безмолвна спозаранку, Где сосед полжизни – во хмелю, Баба Вера, встав у полустанка, Продавала бусы по рублю. Там гудел неспешно проходящий До ближайших проблесков состав, Край земли, не в сказке – настоящий, Почитай – что норов, что устав. Ей кричали: – Мать, почём забавы? Аль сама сплела, аль перекуп? – Подходи, солдатик, шибко бравый, — Торжество с её шершавых губ Вмиг слетало и неслось по свету, Прямиком до верхнего села. До сих пор, не веруя в приметы, Своего Ванька с войны ждала. В каждом муже [2] видела солдата, В каждом дне – единственный из дней: Стол накрыт, она в средине хаты, Нитка бус оранжевых на ней — Он пришёл, вернулся! Хоть безногий, Хоть безрукий, хоть бы и без глаз, Только б жив! Как свой – так не убогий!.. И низала бусы каждый час С той поры, как Валька-почтальонка Горемыкой мялась у дверей. Как на пол упала похоронка Да косынка выцвела на ней До времён – с того считали Верку То ль безумной, то ли неживой: Каждый день – в вокзал, как на поверку, Запрещая звать себя вдовой, Поджидая каждого с дороги, Заплетая нитями пути. Лет уже – отказывают ноги, И до дома даже не дойти. Так и жмётся тут к тиши перрона, Так и слышит, будто бы вчера В суете – наотмашь: «По вагооонааам!» — И на фронт уехал. А жара Здесь была такая – высь иссякла, — Что и слёз-то не было. В цене Поднялся за жизнь – последней каплей Только стон: всё отдано войне. …Снова ей с хмыльцой: – Бывай, старуха, — Всяк смеётся, брезгуется всяк, Ум её – то праздник, то разруха, То с мольбой опрётся об косяк. То кричит, то плачет, то злословит, То разложит нити – нечет-чёт. То косынку чистую готовит — Плавно мысль до прошлого течёт. Нижет бусы всю свою годину — Ждёт как прежде: скоро уж домой, Исходивший вдоволь по чужбине Ванька – к ней с победой. А самой Невдомёк, что век сменился веком, Что давно распродали страну, Что теперь поверить человеку — Всё одно как выиграть войну. Проходящий дрогнет под парами И умчится в ханжество столиц, Где всё то, что было-стало с нами, Исказит влиянье заграниц. А сосед, с похмелия прозябший, Как последний – первый помня бой: «Я вернулся!», – и под руки взявши, Поведёт болезную домой. Там, где лишь любовь жива с надеждой, Я о каждой весточке молю… Баба Вера, вдовая, как прежде, Продавала память по рублю. |
