Близняшки, в одинаковых амазонках из серой тафты и черных спенсерах, в жемчужно-серых шляпках с высокими тульями, украшенными перьями белой цапли, нетерпеливо ерзали на сиденье в коляске: позади нашей повозки были привязаны два шетлендских пони, езде на которых их этой осенью начал учить конюх Люк.

–– Когда уже нам можно будеть на них сесть? – ныла Изабелла, изображая истинное страдание.

–– Не только же Филиппу развлекаться, – обижалась вслед за ней Вероника.

–– Девочки, еще немного терпения. Не пройдет и получаса, и мы выедем из леса.

–– Ну а почему нам нельзя ездить верхом в лесу?

–– В долине дорога будет ровнее и чище. Не так уж искусно вы держитесь в седле, барышни!

Александр повернул голову:

–– Люк может повести пони под уздцы. Согласны, юные дамы?

Близняшек не пришлось просить дважды – после его слов их словно ветром сдуло с сиденья. На прогулке нас сопровождали шуаны из герцогского отряда, так как выезжать без конвоя в нынешние времена было слишком легкомысленно. Люк, спешившись и отделившись от них, помог Веронике взобраться на симпатичную низенькую лошадку шоколадной с пежинами масти. Изабелла, как более проворная, обошлась без посторонней помощи, оседлав своего вороного лохматого пони самостоятельно. Взяв животных под уздцы, Люк повел их вперед.

–– Ну и, разумеется, я не позволяю пускать пони вскачь и перепрыгивать через бревна! – крикнула я напоследок, на миг залюбовавшись дочерьми. Большеглазые девочки, стройные и хрупкие, как оленята, столь грациозно покачивались в седлах, что не задержать на них взор трудно было бы и постороннему.

–– Наконец-то! Конец скуке! – донесся до меня голос Изабеллы.

Я откинулась на подушки со вздохом облегчения: да, наконец-то! Наконец-то можно отдохнуть от нескончаемых детских разговоров и насладиться тишиной. Из-за беременности я быстро уставала. Кроме того, осенний день сам по себе был так хорош, что хотелось помолчать, полюбоваться, помечтать.

Все две первые декады октябрь почти ежедневно буйствовал дождями, холодным порывистым ветром, иногда даже легкими заморозками. Казалось, это ненастье не утихомирится до будущей весны. И вдруг пару дней назад в погоде наступил резкий перелом. К вечеру ветер оборвался и окрестные холмы окутал туман. На следующее утро он сгустился до непроглядной мглы, а к полудню, когда солнце с трудом пробилось сквозь его завесу, было уже очень тепло – хоть сбрасывай плащи и каррики. Вчера и сегодня наблюдалась та же картина, будто возвратилось в багрец и золото одетое лето.

Пожалуй, только эти осенние краски, да еще мечущиеся по лесным опушкам запоздалые стаи скворцов напоминали сейчас, что холода не за горами. Лес стоял раскаленный солнцем, наполненный теплым воздухом; было очень светло, уютно и просторно, будто в яблоневом саду. Однако уже полыхали золотом березы, в пышных кронах дубов трепетали яркие листья, как разноцветные огоньки: оранжевые, пунцовые, рубиновые, фиолетовые. Клены просто светились, как факелы, будто вобрали в себя все солнечное свечение, – светло-лимонные, кораллово-розовые, охристые. Время от времени из чащи долетали фырканье, а потом топот и треск веток – это мчались олени сквозь огненную метель листопада.

Потом лес закончился, и по пологому склону мы спустились на вересковое плато. Вереск отцвел, но сиреневое море его сухих цветов стойко противостояло налетавшему с побережья ветру и сохраняло августовские, может, лишь чуть поблекшие краски. От бесконечных лилово-розовых полей захватывало дух. Океан был уже близко, там, где линия горизонта смыкалась с плывущими по небу прозрачными облаками, а эти вересковые пустоши, ведущие к мысу Фреэль и бывшему королевскому форту Ла Латт, издавна назывались Долиной камней из-за множества менгиров и дольменов, воздвигнутых в незапамятные времена древними обитателями Бретани.

Эти громадные темные глыбы, поросшие мхом, установленные то вертикально, то горизонтально, то соединенные вместе и образующие грубые каменные своды, наводили на мысль о языческом святилище и производили впечатление одновременно и зловещее, и романтическое. Мне приходилось здесь бывать – однажды мы с Александром проезжали мимо этой аллеи камней, когда в первый раз провожали Жана и принца де Ла Тремуйля в Англию. Однако мои дочери видели это загадочное место впервые и, конечно, забыв мои наставления, погнали пони вскачь.

–– Вот это да! – кричала Изабелла. – Настоящий каменный город!

–– Это тот, который построили феи! – долетел до меня голосок Вероники. – Элизабет рассказывала мне, что это они носили сюда такие камни – по одной в каждой руке…

Когда мы подъехали к первому менгиру – огромному, вкопанному в землю серому валуну высотой футов в пятнадцать, близняшки уже вовсю исследовали тайны каменной аллеи. Скинув туфли, они в чулках ползали по глыбам, карабкались на валуны, изучали углубления, кольца, заполненные дождевой водой и таинственные знаки, начертанные на каменных поверхностях, наперебой делясь между собой догадками:

–– Это волшебные камни.

–– Элизабет говорит, что под одним из них можно найти огромный клад.

Вероника вообще оказалась докой по части бретонских легенд, я даже не предполагала, сколько сказок она наслушалась от прислуги в Белых Липах.

–– Да-да, сюда на Рождество прилетает дрозд, приподнимает один из камней и тогда можно видеть кучу золотых луидоров, – негромко рассказывала она сестре.

–– И можно их забрать? – заинтересовалась Изабелла.

–– Нет. Если кто-то захочет выхватить хоть одну монету, менгир рухнет и раздавит несчастного!

Изабелла, сделав круглые глаза, посмотрела на темную каменную громаду, нависавшую над ее хрупкой фигуркой. Потом махнула рукой:

–– Я не боюсь!

В один миг она, подхватив юбки, с ловкостью котенка вскочила на гигантский дольмен, поверхность которого напоминала обеденный стол великанов. Сорвав с головы шляпку, тряхнула рассыпавшимися волосами:

–– Смотри, Вероника! Я даже сплясать здесь могу!

Подбоченившись, она и вправду затанцевала на камне, напевая бретонскую рыбацкую мелодию. Морской ветер играл ее золотистыми кудрями, мелькали из-под юбок маленькие изящные ножки в голубых шелковых чулках. Увлеченная, розовая от переполнявшей ее энергии, она не обращала ни на кого внимания, но я, выйдя из коляски, невольно залюбовалась ею.

Александр, подойдя ко мне, обнял меня за плечи, сказал задумчиво:

–– Просто маленькая колдунья, эта девочка… Пройдет время, и в ее золотистых силках запутается много сердец.

В Изабелле и вправду было что-то языческое: окутанная волосами до пояса, со сверкающими серыми глазами, она как никто вписывалась в легендарную атмосферу этого места. Я была и горда ее красотой, и чуть испугана – не может ли приключиться что-либо дурное от таких танцев? Будто угадав мои мысли, Александр позвал ее:

–– Иди-ка сюда, Бель. Я расскажу тебе о деве-корригане, у которой волосы такие же, как у тебя.

–– Вот как? А где она живет?

 Изабелла спрыгнула с камня, обулась и готова была слушать очередную легенду о волшебных красавицах бретонских лесов. Я была рада, что ее энергия переключена в более тихое русло. Чуть позже мой муж и для Вероники, моей вдумчивой, трепетной девочки, завороженно бродившей меж камней, нашел интересный рассказ. Отыскав среди зарослей засохшую неприметную травинку, протянул ей:

–– Погляди, Вероника, это – растение твоего имени.

–– Моего имени?

–– Ну да. Оно тоже называется вероника. От греческого слова «вера», то есть правдивая, и «ника» – победа. Оно растет по всему миру. По крайней мере, я встречал его даже в Индии, где меня учили разбираться в травах.

–– Как приятно пахнет, – зачарованно сказала Вероника, разглядывая былинку с сухими бледно-сиреневыми, как у вереска, цветами.

–– А как лечит! В старину полагали, что это растение исцеляет множество болезней, излечивает не только желудок и нервы, но даже сердце, раненное любовью.

–– Может, у меня тоже будет способность лечить, папочка?